Жанр: Детектив
Птичка тари
... свидетелей, объяснила Ив. Так
полагалось по закону.
После этого мистер Тобайас быстро пошел на поправку. Уверенность, что Грейси его не
покинет, вдохнула в него новые силы. Он поднялся с постели и действительно гулял по саду с
Джонатаном, который к тому времени приехал домой на длительные каникулы. Сестра Грейси
взяла партнером в туристическое агентство свою подругу, секретаршу управляющего на
внутренней аэролинии.
Не имея никаких секретов от своей дочери, Грейси рассказала Ив о завещании. Ив
почувствовала себя так, будто Шроув уже принадлежит ей. Она и раньше-то относилась к
мистеру Тобайасу как к родному дедушке, а тут еще ей в наследство переходил Шроув-хаус. Ее
мать сказала правду; Ив любила этот дом. С семнадцати лет ее самой заветной мечтой было:
жить там всегда. С Джонатаном, конечно. Джонатан мог бы приехать и жить там с ней.
Ив сдала на "отлично" еще три экзамена и уехала в Оксфорд. Джонатан, уже получивший
степень, все еще находился там, и они много времени проводили вместе.
- В каком смысле? - спросил Шон. - Ты хочешь сказать, что они были любовниками?
- Вполне возможно. Да, я даже уверена, хотя Ив никогда не говорила об этом. Да и как
она могла? Не мне же ей говорить, десятилетней.
- Но достаточно взрослой, чтобы видеть ее в постели то с одним мужчиной, то с другим.
Лиза пожала плечами. На это нечего было ответить. Ив и Джонатан, должно быть, стали
любовниками. Что могло остановить их? А кроме того, у Лизы были свои, особые причины
подозревать их в любовной связи. Между тем в Шроуве мистер Тобайас все еще держался. У
него часто бывали периоды плохого самочувствия, и однажды он неудачно упал: спускаясь по
ступенькам с террасы, он сломал руку, и когда ему провели рентгеновское обследование, то
обнаружили рак в кости. Грейси ухаживала за ним все это время.
В конце своего первого года обучения в Оксфорде Ив приехала домой на июль, август и
сентябрь, и Джонатан с ней. Они были неразлучны. Но когда Ив вернулась в университет,
Джонатан с ней не поехал. Он остался, чтобы побыть с дедом, который, как говорили тогда все,
был при смерти. В те дни не существовало никаких аудиозаписей книг, и Джонатан каждый
день по многу часов читал мистеру Тобайасу вслух.
Джонатану предстояло занять какую-то должность в Сити. Так говорила Ив. Лиза не
знала, какую именно должность, и Шон мог только догадываться об этом.
- Возможно, в банке, - сказал он, - или на бирже.
- Что это такое?
- Ей-богу, не знаю. Вроде как что-то делать с акциями.
- Так или иначе, работать Джонатану не пришлось, потому что умер его отец и оставил
ему все состояние, все свои деньги, а их было миллионы, - ну, миллион или два, и дом в
Лондоне, и поместье в Озерном крае. Он должен был стать "важной шишкой", это называется
"член в ассоциации" Ллойда, неизвестно, что это такое, но работой это не было. Кэролайн
получила дом во Франции и какую-то там пожизненную ренту - очень большие деньги.
Только никто ничего не знал.
- Как это: никто ничего не знал?
Никто в Шроуве не знал. Грейси и мистер Тобайас знали, конечно, что сэр Николас
Элисон умер.
Грейси послала на похороны венок от имени мистера Тобайаса, но они думали, что вся
собственность отошла к Кэролайн. Ив знала. Джонатан написал ей в Оксфорд и рассказал ей, но
Ив не пришло в голову поделиться этой новостью с матерью, Ив не слишком интересовалась
тем, кто получит деньги, Джонатан или Кэролайн, какая разница, кто именно.
Мистер Тобайас, должно быть, не сомневался, что все состояние перешло к Кэролайн. В
конце концов, он предвидел, что так случится.
- Там было так много денег, понимаешь, Лиза, - говорила Ив. - Такие люди, как они,
не знают, сколько у них денег. Люди вроде нас с тобой, мы всегда знаем счет деньгам, знаем,
сколько их у нас, вплоть до последнего фунта или, может, до последних пятидесяти центов, но
тобайасы и элисоны во всем мире, у которых два миллиона, или три, или что-то вроде этого,
никогда точно не знают, сколько у них денег. Деньги находятся в разных местах, их становится
больше, они накапливаются, и ты уже не в состоянии сосчитать, сколько их на самом деле.
Вокруг крутились деньги, много денег, их становилось все больше и больше, одни
поступали отсюда, другие оттуда. Вероятно, мистер Тобайас даже не задумывался об этом, не
волновался. Он был очень старым, и очень больным, и очень богатым, и ему было о чем
подумать, кроме денег.
А потом случилось неожиданное. Ив проучилась в Оксфорде два года. Джонатан то
проводил время с ней, то навещал своего дедушку. Мистеру Тобайасу было восемьдесят
четыре, он очень ослаб и нуждался в постоянном внимании, но жизни его не угрожала
опасность. Наступила осень. У Грейси, которая никогда ничем не болела, вдруг появились
тревожные симптомы. Ей сделали анализы и сообщили, что у нее рак матки: Ее срочно
положили в больницу, чтобы удалить матку.
Положение было безвыходным, пришлось обратиться к сиделкам, ночной и дневной.
Джонатан не мог управиться с судном и влажным обтиранием. Сиделки находились там все
время, было составлено расписание дежурств, их прихода и ухода. Джонатан сидел с дедом,
писал письма Ив, стрелял фазанов. А что еще случилось, пока Грейси находилась в больнице,
выяснилось лишь после смерти мистера Тобайаса.
Старик горько обиделся на то, что Грейси его оставила. Невозможно было втолковать ему,
что у нее не было выбора. Положение было угрожающее. Вероятно, ей следовало постараться
объяснить ему, что с ней происходило. Но она боялась. В первый раз она думала не о других, а
о себе.
Что касается мистера Тобайаса, то он, похоже, отказывался признать, что кто-то, кроме
него, может быть смертельно болен. Он разговаривал с ней тоном разочарованного отца, чья
дочь подвела его, совершив поступок безнравственный или даже противозаконный. Он
постоянно вспоминал "то время, когда ты бросила меня на произвол судьбы".
Грейси снова взвалила на свои плечи заботу о нем. Сиделки уехали. Джонатан отправился
во Францию к своей матери. Грейси запретили подни мать тяжести в течение полугода, а
мистер Тобайас, хоть был стар и тощ, весил немало. Когда ей оказывалось не по силам
приподнять его в постели и устроить удобнее на подушках, он ворчал и бранил ее. Ив приехала
домой на Рождество и возвратилась в Оксфорд в январе. Ожидалось, что она получит степень
бакалавра с отличием первого класса.
- Что это такое? - спросил Шон.
- Самая высокая степень. Все равно что получить первый приз.
С наступлением весны мистер Тобайас не мог находиться больше дома, он был слишком
болен. Его поместили в частную лечебницу, где он впал в кому, продержался еще несколько
недель и умер в мае. Грейси по-своему жалела его, но он был настолько недобр к ней в эти
последние месяцы, что ее привязанность к нему значительно уменьшилась. Она знала, что
теперь Шроув принадлежит ей. Проснувшись наутро после смерти мистера Тобайаса, она
выбежала из сторожки и, обхватив руками кирпичную кладку стены, произнесла:
- Теперь это мое, мое.
Но она решила, что следует позвонить нотариусу, чтобы узнать, когда по закону она
может вступить во владение.
Нотариус сообщил ей, что его клиент оставил все свое состояние мистеру Джонатану
Тобайасу Элисону, известному как Джонатан Тобайас. Ну, не совсем все. Ей оставлена сумма в
тысячу фунтов.
- Он составил новое завещание, когда она была в больнице, - пояснила Лиза. - Он
велел Джонатану послать за нотариусом, а свидетельницами выступили сиделки. В присутствии
завещателя и двух свидетелей все было оформлено.
- Ты хочешь сказать, что Джонатан подстроил все это?
- Ив говорит, что нет. Она говорит, что Джонатан убеждал своего деда, что Шроув ему
не нужен, у него есть то, что оставил ему отец. Но мистер Тобайас не понял или не захотел
понять. Он заявил Джонатану, что не хочет оставлять поместье "женщине, которая его
бросила".
- Что же сделала твоя бабушка?
- А что она могла сделать? Ив не возражала, - во всяком случае тогда. Для нее, в конце
концов, ничего не изменилось, потому что они с Джонатаном собирались пожениться.
Джонатан попросил Грейси остаться в сторожке. Вероятно, когда-нибудь он станет жить в
Шроуве, но потом. Единственное, что от нее требовалось: стать своего рода смотрительницей.
Ни за кем не ухаживать и, упаси боже, не готовить, все будет выглядеть почти так, как если бы
Шроув действительно принадлежал ей. Грейси отказалась, она чувствовала себя униженной.
Что касается Ив, это предложение привело ее в ярость. Куда, скажите на милость, ей приезжать
на каникулы, пока они с Джонатаном не поженятся? Грейси была непреклонна. Она уехала в
Ковентри и сняла комнату у своей сестры.
И это было началом конца. Ив исчезла со сцены на некоторое время, а когда появилась
вновь, у нее не было никакой ученой степени, ни первой, ни другой, но у нее родился ребенок.
- Я, - сказала Лиза.
- Это все, что тебе известно?
- Ив обещала рассказать мне, когда я стану старше.
Ив знала, что Джонатан собирается в Южную Америку. Он уже и раньше пристрастился к
путешествиям - стал разъезжать по разным местам, "просто чтобы посмотреть, как они
выглядят".
- Поедем со мной, - предложил он, но, конечно, Ив не могла поехать в Бразилию, или
Перу, или куда-то еще в начале университетского семестра. Они немного поссорились из-за
этого и не виделись две недели, но в день, когда Джонатан улетал в Рио, Ив поехала с ним в
Хитроу, чтобы проводить его.
Его ожидали обратно через три месяца, через шесть месяцев, но он не возвращался, он
откладывал и откладывал свой приезд. Ив пришлось оставить Оксфорд, потому что она ждала
ребенка. В больнице Ковентри умирала Грейси. Операция по удалению матки была проведена
слишком поздно.
После ее смерти Ив с Лизой жили у тетки Ив. Она не скрывала от племянницы и ее дочки,
что в ее маленьком домике они лишние - малышей она не любит, но выполняет свой долг. Ив
пришлось туго, она с трудом сводила концы с концами. К тому же она находилась в тяжелом
психическом состоянии: история, предшествовавшая рождению Лизы, выбила Ив из колеи,
хотя об аборте она и не помышляла. Ив хотела, чтобы Лиза это знала.
- Хорошенькое дело, рассказывать о таких вещах десятилетнему ребенку, - возмутился
Шон.
- Ладно, я знаю, что ты думаешь о ней. Тебе не надо повторять этого без конца.
Хетер разыскала Ив и сказала:
- Переселяйся ко мне.
Ив было так плохо у тетки, что она приняла приглашение, хотя квартирка у Хетер в
Бирмингеме была маленькая, с одной-единственной спальней. Втроем они кое-как
разместились там. Хетер нашла для Ив работу: преподавать в частной школе, где брали в штат
недипломированных педагогов. Лизу Ив оставляла с няней, но это был не лучший вариант.
Когда к вечеру она приходила, чтобы забрать ребенка, то обнаруживала, что все шестеро
малышей привязаны к детским складным стульчикам на колесиках, расставленным перед
телевизором.
- Так что я смотрела телевизор и раньше, когда мне был год, но не помнила этого.
Вот по этой причине Ив решила, что ни за что не позволит своему ребенку смотреть
телевизор. И это же послужило толчком к ее своеобразным взглядам на воспитание. Ив не
хватало своего угла, но больше всего ей хотелось жить в одном-единственном месте на земле.
Джонатан не знал, где она. Ив дважды сменила работу и трижды нянь для ребенка, прежде
чем он нашел ее. Лизе было три года, и Ив работала, то занимаясь раздачей бесплатных
журналов на улице, то пробуя секретарствовать и в то же время обучаясь печатать на машинке;
Лизу же она отводила к няне, где однажды ребенок упал и поранил себе голову. В Шроуве
Джонатан отыскал письмо с адресом тетки и, поразмыслив, решил, что стоит попытаться
отправиться на розыски. Как-то вечером он позвонил у дверей квартиры Хетер. Когда
Джонатан сказал, что хотел бы сделать ей предложение, на какое-то безумное мгновение Ив
подумала, что он собирается предложить ей выйти за него замуж, даже тогда, после всего, что с
ней случилось. Но нет - он был дружелюбен, но холоден. Не согласится ли она жить в
сторожке в Шроуве в обмен на обязательство присматривать за домом? Именно так в точности
он и сказал: "присматривать за домом". Он будет выплачивать ей жалованье, щедрое, как
выяснилось.
Ив приняла его предложение. У нее действительно не было выбора.
- Это позволило ей вернуться сюда, понимаешь. Она вернулась в то единственное место
на земле, где ей хотелось жить, пусть даже в сторожке, она была как пери у врат рая.
- Что?
- Пери - это сверхъестественные существа из персидской мифологии, злые духи,
скрывающие свою злобу под очаровательной внешностью, но в рай они, конечно, попасть не
могут.
- Еще бы, - язвительно заметил Шон.
- И вот теперь ты видишь, как все произошло. Как мы очутились там и как все началось.
13
Бруно уехал, и жизнь потекла по-прежнему. Возобновились уроки, и это было хорошо,
ибо Лизе нравилось учиться, а после отъезда Бруно ей редко выпадал случай пойти в Шроув и
посмотреть телевизор. Мать была строгой учительницей, и иногда строгость эта граничила
даже с жестокостью.
Пришла зима, а с ней сумрачные дни и долгие вечера. Каждое утро они вдвоем
отправлялись на прогулку, но прогулка продолжалась не больше часа, а остальной день они с
Лизой проводили за книгами. Время от времени мать заставляла ее говорить только
по-французски, тогда завтрак, обед и ужин проходил на французском, и все их разговоры
велись на французском. Ив устроила Лизе экзамен по английскому языку, истории и латыни.
Лиза заучивала наизусть целые страницы поэзии, а по вечерам они с матерью читали вслух
пьесы, мать брала на себя все мужские роли, а Лиза - женские. Они прочитали "Питера Пэна",
"Где кончается радуга" и "Синюю птицу".
О Бруно никогда не упоминали. Если от него приходили письма, мать не говорила об
этом. Теперь Лиза подросла и просыпалась позднее, мать же всегда поднималась рано, так что
Лиза не знала, получает ли она письма. Она знала лишь, что иногда им пишет Хетер: ее письма
оставляли на виду. Супруги Тобайас прислали рождественскую открытку, так же сделали Хетер
и тетя. "Интересно, послали ли мы им открытки?" - думала Лиза. Мать сказала: "Нет,
конечно, нет". Абсурдно было бы праздновать Рождество, если не веришь ни в христианского
Бога, ни в какого-то другого, но тем не менее она преподала Лизе основы христианской
религии и рассказала ей об иудаизме, исламе и буддизме.
Однажды, вскоре после своего одиннадцатого дня рождения, Лиза рылась в столе матери,
искала пачку разлинованной бумаги: мать сказала, что бумага лежит в среднем ящике, и
наткнулась на письмо от Бруно. Лиза сразу узнала его почерк. Хотя ей ничего не говорили об
этом, Лиза догадывалась, что читать чужие письма нехорошо. Должно быть, понимание этого
она почерпнула из высоконравственных викторианских книг, которые она читала в библиотеке
Шроува, в том числе из произведений Шарлотты М. Йондж и Фрэнсиса Ходжсона Бернетта. Но
письмо это Лиза все-таки прочитала.
Мать поднялась наверх. Лиза слышала ее шаги над головой. Лиза прочла адрес, какой-то
там Чидл, и дату: письмо было от прошлой недели, а также первую страницу письма. Оно
начиналось так: "Моя дорогая, любимая Ив. - Лиза поморщилась, но продолжала читать. - Я
очень по тебе скучаю. Мне хотелось бы позвонить тебе, это просто какое-то безумие, что в
наши дни и в наш век мы не можем звонить друг другу. Пожалуйста, позвони мне. Ты
можешь позвонить мне с переводом оплаты на меня, если боишься, что распсихуется Дж. Т.
После смерти моей мамы я, поверишь ли, разбогател. Теперь уже осталось недолго ждать, мне
только надо привести в порядок дела, ничего не попишешь, мне надо широко улыбаться и
терпеть. Даже просто услышать твой голос было бы..."
Лизе пришлось прервать чтение, потому что она услышала шаги матери на лестнице.
Перевернуть страницу она не отважилась. Большая часть того, что она прочитала про
"телефон" и "перевод оплаты", была непонятна, но "теперь осталось недолго ждать" не
вызывало сомнений. Он возвращался. На секунду Лиза удивилась, почему после смерти матери
Бруно разбогател, но потом вспомнила рассказ о Шроуве и старом мистере Тобайасе и поняла.
Это была суровая зима. До Рождества выпало мало снега, но в начале января прошел
первый сильный снегопад. Снег лег глубокими сугробами, заметая дороги, потом его выпало
столько, что исчезли сточная канава и плотный покров скрыл живую изгородь. А когда снег
немного подтаял, опять ударили морозы, более суровые, чем обычно, так что подтаявший снег,
стекавший каплями и струйками, превратился в сосульки, тонкие на концах, как иголки, и
острые, как ножи.
Сосульки висели по свесу крыши, как бахрома на балдахине. Толстый слой снега покрыла
корка льда. Прошло два дня, пока на проселочной дороге появилась снегоуборочная машина.
Местный совет, по словам матери, не позаботился вовремя расчистить от снега дорогу, потому
что, кроме них, здесь никто не жил, а у них не было машины.
Прекратились приезды почтальона, что радовало Лизу, ибо это означало, что не будет
больше писем от Бруно. Пока дорога была завалена снегом, Бруно не мог приехать. Маленькой
оранжевой машине не пробиться там, где буксует почтовый фургон. И снег все шел, день за
днем, добавляя все больше и больше слоев к толстому стеганому одеялу хрустящей белизны,
которое покрывало всю округу.
Они кормили птиц. У них был птичий столик для хлебных крошек, две птичьи кормушки,
сделанные из проволочной сетки, куда они клали орехи, а еще они развешивали на проволоке
кусочки сала. Однажды утром Лиза увидела дятла у одной из проволочных кормушек и
висевшего на хвосте поползня, оба клевали орешки. Вспомнив, как занимался фотографией
Джонатан, Лиза сказала, что хорошо бы иметь фотоаппарат, но мать ответила:
- Нет, для этого тебе и дан разум, чтобы все это запечатлевалось в твоей памяти.
И потом мать сказала, что птица была похожа на Trochilus, разновидность крикливого
пересмешника. Лиза нашла в энциклопедии Trochilus и подумала, что поняла, почему мать так
сказала, ведь другое название птицы было тари, крокодиловая птица, - единственное
существо, которое может безнаказанно находиться в пасти крокодила и очищать его зубы. Эта
птичка издает громкие крики, предупреждая крокодила о приближении врага.
Лиза любила снег. И хоть она уже вышла из того возраста, когда дети увлекаются
снеговиками, но она лепила их. А еще она слепила для себя иглу. Закончив строительство, она
посидела внутри снеговой хижины, с наслаждением поедая на устроенном ею пикнике
поджаренные сэндвичи и вкусные бисквиты, и радовалась выпавшему снегу, который помешает
Бруно приехать. Она от всей души желала, чтобы снега выпало как можно больше, чтобы он лег
на дорогу непроходимой стеной и пролежал так на проселочной дороге до марта, до апреля.
Мать рассказывала Лизе об очень суровой зиме во времена ее детства, еще до того, как она с
Грейси и Реем переехала в Шроув, когда снег выпал в январе и пролежал семь недель и
замерзли все водопроводные трубы. Это была суровая зима, но про себя Лиза называла ее
"счастливой" зимой.
Мать заболела, возможно, она подхватила простуду во время последней поездки в город,
до того как выпал снег. Из-за кашля она не спала по ночам, поэтому ложилась днем, чтобы
отдохнуть, и в это время Лиза пробиралась в Шроув, чтобы часа два посмотреть телевизор. Она
соскучилась по старым фильмам, познавательным программам для школьников. С удивлением
она начинала смутно понимать, что маленький квадратный экран был ее окном в мир, о
котором без этого экрана она знала бы очень мало.
Собравшись в Шроув во второй раз, она, выйдя из сторожки, вдруг увидела
снегоуборочную машину. Дорогу очистили. Большой ковш черпал целые груды снега,
испещренные, как пудинг изюмом, вкраплениями гравия, и разбрасывал его по обочинам. Лиза
отчетливо поняла, что дорога для Бруно теперь, несомненно, будет открыта. Как будто он
только и ждал за мостом в своей оранжевой машине, когда проедет снегоочиститель и сделает
дорогу гладкой и чистой.
Но, вернувшись домой, она не обнаружила там ни машины, ни Бруно. Она могла бы
спросить мать, она понимала это, она могла бы осведомиться: "Бруно вернется?", но она не
могла заставить себя произнести эти слова. Она боялась, что мать ответит: "Да", и назовет
точную дату возвращения. Сомнение было лучше определенности.
Снег растаял, а Бруно не приехал. От снега остались только небольшие кучки в самых
холодных, затемненных местах, - белые на зеленом, как на географической карте. Простуда
матери прошла, когда сошел снег, так что телевизора больше не было, но было много уроков. В
феврале выдался необычно теплый день, и Лиза пошла в лес, чтобы проверить, не показались
ли акониты, а когда вернулась обратно, у коттеджа стояла машина, темно-коричневая машина,
незнакомой ей формы и вида. Вместо буквы алфавита в начале регистрационного номера буква
стояла в конце. Такого она тоже раньше не видела. Машина называлась "ланчия".
Тобайасы, подумала Лиза, - она давно уже мысленно опускала уважительное добавление
"мистер" и "миссис", когда думала о них. Тобайасы то и дело приобретали новые машины.
Лиза осторожно проскользнула в дом, приготовившись произнести холодное "Здравствуйте", а
потом подняться наверх. Воспоминание о куропатках крепко засело в ее памяти, как и история
Грейси и дедушки.
Лиза увидела Бруно до того, как он заметил ее, так тихо она двигалась. Бруно сидел на
диване рядом с матерью, держал обе ее руки в своих и смотрел в ее глаза. Лиза замерла на
месте. Он не изменился, разве что его длинные мягкие кудрявые волосы стали длиннее, а
веснушки почти исчезли. Он все еще носил хлопчатобумажные джинсы и кожаный пиджак и
две золотые серьги в мочке уха.
Возможно, была доля истины в теории, о которой она читала, что человек чувствует
устремленный на него пристальный взгляд, так как, хотя Лиза не шевелилась и не издала ни
звука, Бруно ВДРУГ поднял голову и встретился с ней взглядом. На секунду, на какое-то
мимолетное мгновенье, на его лице появилось выражение такой глубокой ненависти и
отвращения, что Лиза почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. Ни разу в жизни она не
видела такого взгляда, но сразу поняла его значение. Бруно ненавидел ее.
В следующую же секунду выражение исчезло, и его сменило безразличное узнавание.
Мать также оглянулась, выпустив руки Бруно. Мать сказала:
- Боже мой, Лиззи, ты пробралась тихо, как мышка.
Бруно сказал:
- Привет, Лиза, как поживаешь?
Он говорил как-то по-особому. Не как англичанин и не как американец - Лиза часто
слышала по телевизору, как говорят американцы, - Бруно говорил так, будто жил посредине,
между двумя странами, что было невозможно, потому что ему пришлось бы обитать в
Атлантическом океане. Лиза заметила румянец на лице матери. Мать не предупредила ее, что
он приедет. Она должна была знать. Почему мать не сказала ей?
- Как тебе мой новый драндулет?
- Он имеет в виду свою машину, - пояснила мать.
- Нормально, - ответила Лиза, употребив выражение, слышанное по телевизору, что
заставило мать нахмуриться. - Мне нравилась оранжевая.
- Оранжевая, как ты называешь ее, пошла туда, куда идут все плохие старые машины,
когда приходит их срок - на металлолом.
- А куда идут хорошие машины, Бруо? - спросила мать.
- К людям вроде меня, любимая. Ту, что стоит у дверей, я считаю хорошей. Она
принадлежала моей маме и вообще-то все еще числится за ней.
Я не перевел ее на себя. Мама купила ее десять лет назад и проехала на ней всего семь
тысяч миль.
Мать рассмеялась. Лиза подумала: "Она не сказала мне, потому что знает, как я ненавижу
его. Интересно, а знает ли она, как он ненавидит меня?" В тот момент она утратила какую-то
долю своего уважения к матери, хотя не стала меньше любить ее. В тот вечер, застав мать одну,
Лиза спросила, можно ли называть ее Ив.
- Почему ты хочешь этого? - Так называют тебя все.
Если мать и подумала, что "все" - несколько слабое обоснование, она так не сказала.
- Можно, если тебе нравится, - ответила она, хотя радости в ее голосе не было.
Лиза ошиблась, подумав, что Бруно не изменился. Она и сама заметила бы, что он
изменился, даже если бы Ив не сказала за ужином:
- Ты раньше не придавал значения деньгам, ты относился к ним равнодушно.
Бруно рассуждал о том, что сделают "они" с деньгами, которые получат от продажи дома
его матери.
- Лучше подожди, пока продашь, - заметила мать тем сухим тоном, к которому она
прибегала крайне редко.
- Да дело практически в шляпе, - звонким голосом ответил Бруно. - У меня есть
покупатель, которому не терпится его купить даже больше, чем мне - продать.
Это было пять с половиной лет назад - время бума на недвижимость. Ив сказала, что, по
ее мнению, в эти дни можно продать что угодно, замечание, которое Бруно проглотил без
особой радости, он стал живописать прелести этого дома и фантазировать, как они с Ив
великолепно зажили бы в нем, если бы не одна беда: дом находится на севере.
- Можешь исключить меня из своих планов, - возразила Ив. - Я живу здесь и
собираюсь прожить здесь до конца своих дней.
Бруно больше не был анархистом. Он забыл, что деньги и собственность не имеют
никакого значения. Став владельцем большого дома, который он собирался продать, приличной
машины и нескольких тысяч фунтов в банке, он стал думать иначе.
- У меня даже не было счета в банке, Ив, когда я был здесь в последний раз.
- Ты способен говорить о чем-то другом, кроме денег? - спросила Ив.
Ив была с ним так груба, вернее сказать, "язвительна", что Лиза даже понадеялась, что
Бруно уедет куда-нибудь ночевать. Но гитара внизу продолжала звучать - тихо, но
настойчиво, иногда Бруно запевал песни Джонни Кэша или Мерла Хэггарда, и Лиза ни
капельки не удивилась, когда через несколько часов ее разбудили их шаги на лестнице и она
услышала, как они вместе входят в комнату матери.
Единственным изменением к лучшему после возвращения Бруно была возможность
смотреть днем телевизор, так как у Лизы вновь появилось свободное время.
...Закладка в соц.сетях
