Жанр: Философия
Предназначение
...в вечную жизнь. Это будет не
усилие, не достижение, а естественная природа тела, ставшего вечным..." Мать
смотрела с фотографии просто, нежно и пронзительно.
Утром они встали, распили кофе, молча собрали вещи, отдали ключи
соседям и вышли на улицу. Они шли по фосфоресцирующему меридиану закрыв
глаза, взявшись за руки,.. Саах нагнулся, поймал за хвост разлинованную
плоскость, - Время, - повернул его поперек его изначального движения. Все
замерло, - всякая причина схватила собственное следствие и удивленно
разглядывала саму себя такой, какой она должна была бы стать через эоны
тысячелетий. Лицом к лицу... Они втроем, продвигаясь в себе, видели все. Но
видели ли это те трое, Саах, Йу и Нат, что неслись в легковушке по мокрому
от росы шоссе в направлении Большого Леса? Те трое, что высадились у первых
корабельных сосен и вошли в молчаливый лес, оставив водителя недоуменно
смотреть им вслед? Тихо исчезли они в чаще, гармонично и бесследно. Тишина
вибрировала, уходя за горизонт широким гладким Путем. По этому Пути они
направились. Самое интересное было то, что они не знали, куда. Если бы они
это знали, они уже были бы там.
x x x
Ему было все равно, с чего начинать, во что верить, как жить и умирать.
Но, странно, он никогда не мог представить себе свой конец, свою смерть.
Отдаваясь потоку мысли, воображения, он уносился в будущее через года и
года, ощущал леса, дома, машины, руки, бьющие его и ладони, ласкающие его;
комнаты, кроватные сетки, бронированные двери с глазками, небо и океаны. Но
дальше... дальше почему-то все терялось в облаке оранжевого света, который
поглощал его, растворяя маленьких Саахов в своей непобедимой субстанции,
оккупируя все, не оставляя места ничему, кроме себя, ни даже маленькой
посторонней пылинке в этом оранжевом засилье... И потом Саах просыпался.
Сколько он ни пытался, он не мог попасть туда в бодрствующем состоянии,
сохранив себя. Будущее оставалось на запоре. И не мудрено...
Они были свидетелями собственного исчезновения в этом огромном лесу.
Как кусочки сахара в ведре воды, они становились все меньше, пока в конце
концов ими не овладела тишина, плотный покой, который уже давно ощущался
снаружи, и вот, наконец, он вошел в них через ставшую пористой и податливой
индивидуальность. Исчезли время и пространство, как функции ограниченного
тюремного существования. Это был один из сюрпризов. Что ждало их дальше?
Глупо было задавать вопросы. Инструмент, задававший вопросы, вдруг стал
спокойным и прозрачным, думать не было нужды. Через два дня, в одно
пасмурное утро, в этот молчащий приемник хлынули ответы на все вопросы в
мире, и стало понятным, зачем нужна была эта тишина, абсолютный нерушимый
покой, вобравший в себя этот неистовствующий поток ответов и каким-то чудом
все же остававшийся неподвижным и непоколебимым, несущим в себе предпосылки
вечности, как мимолетное обещание бесконечного бытия...
- "...каждый камень, каждая травинка разделит всеобгятность
бессмертного существования и бесконечного пребывания. Это будет конец
великой иллюзии, миллионнолетней болезни, это будет высочайшее излечение
конечного от своей конечности..."
- "...Мать, это будет теперь? В этот раз?"
- "...Можно сказать, что на этот раз нечто будет сделано. И уже
сделано. Осталось отработать кое-какие привычки, типа: есть, спать, умирать,
кое-в-чем отстрадать... Но все уже сделано..."
Думал ли он о маленьком Саахе, бредущем по лесу с двумя женщинами и
кучей непонятных, ненужных вещей в чемоданах, о голодном измученном Саахе со
сбитыми ногами и тьмой, горящей в бескрайнем взгляде. В его глазах отражался
лес, и само его тело было отражением в озере Мироздания формы его
индивидуальности. Никто не помнил, когда по этому озеру пошла рябь, в
результате чьей роковой оплошности. Может быть, это было нужно? Никто не
знал, зачем. Видимо, только "никто" и мог бы ответить на все эти вопросы. Но
этим "никто" нужно было сначала стать. А мог ли это сделать кто-нибудь в
одиночку, оставив все остальное, весь окружающий мир таким, как он есть?
Лишь бросив после себя труп... Лишь став пищей для смерти...
- "Нет, нет. Это не решение". - Тайна была близка как никогда, но мир
не хотел изменяться, мир пока еще призывал смерть. "...Бог на небесах
смеется, Богу в человеческом сердце больно..." О, Господи, когда-то,
миллиард лет назад, это говорил Стас. Но в чем причина нашей скорби?..
Вопросы, вопросы. Они так глупы, смешны и суетливы. В чем причина грозы? Ты
помнишь, дорогой, ты говорил, что в атмосферном электричестве. А в чем тогда
ее суть? В простом факте наличия своего в этом мире?.. Покой плотной
прозрачной глыбой напрягался в существе, и все поверхностные завихрения и
беспокойства мысли замораживались на месте, схваченные и обездвиженные
могучей дланью. Тишина. Тишина... Ее звон был непередаваем, неописуем. Это
плавное движение без малейшего сопротивления вдоль мировых событий. Эта
алмазная прозрачность...
Вдруг она была нарушена. Стремительно сократившись, их сознание нырнуло
в тела, разделившись на три маленьких невежественных комочка. Они стояли
друг перед другом посередине заросшей лесной дороги, не в силах прозреть
вышний промысел. Отождествление было слишком стремительным, и вопли
измученных тел достигли их сознания, ослепив их болью, безысходностью,
немощностью и грузом привычек. Поток мягкой белизны из глаз Нат иссяк,
последние капли света озарили лик, и ноги ее подкосились, не в силах
выдержать тяжести вековых накоплений. Истощение. Усталость. Банальная, всем
известная формула. Все это было фальшью, безумным обманом! Но, боже мой,
каким реальным обманом! Они не знали, где находятся, куда идти. Да и идти-то
они не смогли бы. Они даже поверили бы в это, если бы не переживания всех
предыдущих дней... Вдали послышался скрип, стук колес, громыхание и грубая
ругань. Из-за поворота показалась телега с сидящим на дерюге мужланом
полупьяного вида. Они сидели на обочине, сгорбившись и глядя в пустоту.
Телега, поравнявшись с ними, дернулась и остановилась. Мужичок ошарашено
посмотрел на троицу, сплюнул, осторожно слез, подошел ближе, встретился
взглядом с Саахом и замер, не зная, что сказать. Он был предельно озадачен.
Это жило, как движение часовой стрелки или как восход солнца, такое же
незаметное, но неумолимое. Это вливалось в грудь через глаза и вызывало
спазмы в горле. Мужик дернулся, выматерился и, злобно сверкнув взглядом,
прошел обратно к телеге, бормоча под нос.
- Постой, - сказал Саах, - нам по пути.
Это были первые слова, сказанные за столько дней, и он закашлялся. Все
произошло быстро. Мужик назвал плату, Саах кивнул, расплатился, они
погрузились на телегу и заснули мертвейшим сном. Отражаясь в зеркале природы
и невозмутимо вращая миры, ста-...
Глава 6. Предназначение.
Они приехали на глухой полустанок, откуда автобус должен был довезти их
до города. Телега, покачнувшись, остановилась, мужлан полупьяного вида
свесился, бросил поводья, слез с телеги и, подойдя к Сааху, грубо буркнул:
"Десять". Саах медленно развернулся и посмотрел на мужлана. Тот задышал
нерешительностью, но, оглянувшись по сторонам, напрягся и сказал более
внятно: "Десять". - ему хотелось набить морду этому хилому юноше, но он
сдерживался.
- Ты взял с нас плату еще вначале пути. - и, не дожидаясь ответа, Саах
выгрузил вещи и помог сойти Йу, своей жене и Нат, ее подруге. Мужлан вырос у
него перед носом, в бешенстве вращая глазами. Саах внимательно удивленно
взглянул на него снизу вверх, всмотрелся пристальнее, осторожно отодвинул
его за плечи со своего пути, взял вещи и с обоими женщинами прошел в здание
гостиницы, - грязную деревянную избу, - предоставив вознице стоять и
сверлить взглядом их спины, пока они не скрылись за дверьми. Спокойствием
силы веяло от этих непонятных людей, от этого худого парня, не боявшегося в
такие времена путешествовать с двумя женщинами. Мужик был в бешенстве. Он
вскочил в телегу, хлестнул вожжами коня и, заорав что-то похабное, унесся по
лесной дороге в чащу. Между избой и флигелем, на месте их разговора, остался
кусочек пространства непробиваемой цементированной тишины.
- Здесь нет заведующего, нет управляющего.
- Но хоть расписание движения автобусов есть?
Женщина лениво скользнула по Сааху и его спутницам взглядом:
- Вы что, с Луны свалились?..
- С Солнца...
- ...какое расписание! Придет, так придет, а нет, так ждите до завтра.
Не одни вы такие. Хотя,.. такие, как вы, всегда везде одни. Эй, постойте, -
крикнула она вслед удаляющейся тройке, - во флигеле располагайтесь, там чище
и вообще... поспокойнее. - Последнее слово она произнесла тихо, с
ностальгической ноткой в голосе.
Они расположились во флигеле. Место было смурное, личности вокруг
непонятные. Это не мешало дроздам на кустах ольхи распевать во все горло.
Что за люди ютились на полустанке, было не разобрать под слоем черной
грязи, покрывавшей все лица, постройки и, казалось, даже воздух вокруг.
Кто-то так же, как и Саах, мечтал попасть в город, кто-то просто нагло жил в
избах вокруг, не спросясь разрешения, кто-то...
Саах сидел у окна, неподвижный, как статуя. Но даже в статуе есть
скрытое движение. Неподвижность его шла из глубины веков, седых
напластований, того, что было до нас. Эта неподвижность, застывшая,
вспученная, может быть, первая волна жизни на Земле, грозная и архаичная,
чуждая в своей слепоте всему на свете, проходила через то, что люди называли
Саахом, через прозрачный, неподвижный футляр без стен, яйцо без скорлупы,
уплывала, вибрируя, за горизонт и соединялась где-то выше с ликующим в своем
безмолвном неистовстве океаном Радости, в котором вселенная была пузырьком
пены, рожденным взором Сущего. Все это было схвачено мгновенной вечной
секундой в момент наивысшего порыва и обездвижено, запечатлено в своем
многообразном движении. Губы его шевелились беззвучно. даже Йу со своим
тонким слухом не смогла бы разобрать ни слова; язык Сааха, повинуясь воле,
ткал загадочную вязь: "...о, Мать, Мать, я не прошу переживаний, озарений.
Делай этот инструмент готовым, рушь его, строй, тряси, заполняй. Ты знаешь
все! Я не буду просить могущества, потворствуя Сааху, но помоги мне
избавиться от себя, забери меня от меня. Он - твой, как и я весь. Путь
долог, но, как надо, так пусть и будет. Отдаюсь тебе, раскрываюсь..." Свет в
его глазах ушел на дно зрачков, но неподвижность, облако тишины вокруг
существа его остались.
Нат слегка коснулась его запястья, он повернул голову:
- Который час?
- Два... Здесь можно пообедать.
Йу подняла голову от книги, встретив взгляд Сааха, улыбнулась и,
захлопнув книгу, встала. Втроем они вышли.
Закусочная освещена была скромными десятиваттками. Некая демоница в
белом колпаке раздавала тарелки с пищей. Вареные бычьи сердца, истекающие
жиром, наваленные на полуметровые подносы, сочные пельмени в кулак
величиной, толстые ломти розовой ветчины, куски свиной печенки. Все было
аппетитно, страстно и сочно. Стоял низкий гул голосов, жара и дым от
папирос. Шла "заправка" перед беспокойной ночью. Когда они вошли, еж толпы
ощетинился стрелами алчных взглядов, пожиравших плоть двух незнакомых
женщин, лишь разжигавшую страсти от кажущейся неприступности обеих жертв.
Просто шагая, за Йу вошел Саах. Неподвижный взгляд его останавливался на
каждом лице лишь на секунду, глаза в ответ наливались кровью и...
опускались, не в силах стерпеть. "Мощь власти чистоты заставит возрастить
цветы, не будь тех буйно в рост стремящихся игл мрака, на коих нежный взгляд
отточит силу воплотить мечты... Доколе грязью пачкать меч?! - сказал бы Рем
на все это.
Саах взял себе большую тарелку пельменей, уселся за стойку, и, уплетая
их один за другим, впитывал события. Его черный бездонный взгляд время от
времени встречался с пылающим пронзительным взглядом поварихи, и она томно
опускала глаза, краснея от приливающей страсти. Как ее тянуло к нему!.. Саах
равнодушно скользил взглядом поверх голов... Он задыхался. Кусок не лез в
горло, изголодавшееся тело отказывалось принимать пищу. Он посмотрел в упор
на Йу и Нат. От первой веяло чистотой, любовью и свежестью, от второй -
силой, поддержкой и простотой. Всех троих окружало нечто, как будто
отдалявшее их за миллионы миль отсюда на берег лазурного моря... Кто-то,
протискиваясь в толпе мимо них, случайно задел Сааха под руку, и стакан вина
из его пальцев кувыркнулся на пол, рассыпавшись осколками в красной луже.
Звона почти не было слышно из-за шума голосов, выкриков и взрывов смеха. Они
расплатились и вышли. Стоянка автобусов пустовала, как и с утра. Неизвестно,
ходили ли они вообще из города на эту станцию. Неизвестно, существовал ли
сам город. Людям было хорошо здесь. Они, подобно дроздам, не думали о
завтрашнем дне, наслаждаясь текущим мгновением, отдаваясь похоти, грабежу
приезжих, еде и сну. Время остановилось в небытии, нарушаемом лишь чьей-то
смертью в результате сумрачной пьяной поножовщины... Они ушли в лес и,
облюбовав поляну, сели под березой. Мир станции вмиг ушел в нереальность,
как сон, который надо забыть. Солнце было почти в зените.
- Помнишь, - спросила Нат Сааха, - эту вещь, которая начиналась
"...музыка окутывала Сайна, обволакивала теплым покрывалом и несла в далекие
миры..."? Где это было?
- Вот здесь, - показал Саах на грудь, - в первом слое...
Йу блуждала взглядом вокруг, выхватывая из пространства предметы,
погружаясь в них; четко прослеживаемые формы вдруг как будто проявляли
прозрачность и раскрывались, оставаясь теми же. Тут она подняла глаза к небу
и застыла, уйдя ввысь. Саах вспомнил, как они шли по этому бескрайнему лесу
три недели, полагаясь только на интуитивное чувство направления, не думая ни
о погоде, ни о пище, ни о натруженных ногах. Это было частью их опыта. Это
было, как путь, который не существовал. Который возникал прямо у них под
ногами. Может быть, в будущем узнают о результатах и все станет проще. Но
первопроходцам всегда труднее всего...
Солнце зашло. Повинуясь обстоятельствам, они вернулись к избам. Йу и
Нат уединились во флигеле, задернув занавески, а Саах пошел к гостинице. Там
играли в карты. Он подсел к игрокам и вошел в игру, глядя черным взглядом
сквозь стол, соседей по игре, стены и потолок в (как казалось мужикам)
бездну мрака и ужаса. Спокойное выражение ни разу не покидало его лица, и...
это был напряженный поиск.
- ...и вот бывают странные люди, - отчетливо слышал Саах голос одного
из игроков, - вот, например, вроде тебя, парень. Вышел из лесу, с двумя
бабами, почти налегке...
- ...ну, и что же здесь особенного? - спросил он мужика мягким, почти
женственным голосом, заставившим того запнуться. Что-то произошло.
Собеседник был поражен. Он не мог оторваться от двух черных дыр, на дне
которых копошились черви, а в самой глубине горел маленький огонек свечи.
Два глаза приближались все ближе, и вот они поглотили мужика и понесли на
огонек. Это было бы восхитительным, чудесным, но путь был прегражден мерзкой
трясиной, кишащей червями и гадами, в которую он стремительно несся.
- Не надо!!! - крикнул мужик одними губами. Саах отвернулся и стал
сдавать карты.
- Кто ты? - едва прошептал этот грубый мужчина, только сейчас
почувствовавший, казалось, какую-то потерю. Потерю "нечто", ушедшего еще в
детстве и вот сейчас на миг вернувшегося к нему, чтобы... возможно больше не
возвратиться никогда.
- Кто ты? - шептали губы.
- "Я? Зеркало", - тихо ответил Саах. - "Для тебя, по крайней мере".
Все это продолжалось долю секунды, никто ничего не слышал, а если бы и
слышал, то не понял бы ни грамма...
Ночь вступала в права, неся море новых желаний, мыслей, импульсов.
Человек всегда, подобно марионетке, отдается на волю этого потока,
растворяясь в том, что, в-общем-то, должен преобразовать, и сам править
этим, не позволяя безволию окутать себя... Но мир, он ведь не хотел
меняться.
"Мать, что не можем мы, можешь ты..." - Саах сидел на полу. Игроки ушли
предаваться веселью, но по меньшей мере несколько из них сегодня будут не
так жадно искать обгятий женщины, тоскуя по обгятиям того, что есть мы сами
внутри, в реальности, что есть человек на самом деле. Саах называл это
"сеять". Сегодня он опять "сеял" после месячного перерыва. "Да, нынче по
крайней мере несколько мужиков пожалеют о содеянном". Саах не сознавал, как
близко он был к истине, думая таким образом.
Что-то должно произойти, иначе откуда такой прилив сил. Тело всегда
чувствовало, знало о том, что предстоит, раньше ума, и накануне решительных
действий переполнялось энергией, как бы предполагая ее растрату. Саах поднял
голову, встал, спустился вниз.
Пьяные люди сидели, лежали, ходили в большом зале. Напряжение у него в
теле нарастало. В воздухе бродили неясные ощущения, неосознанные желания.
Людям нужен был толчок. Он был дан какой-то парочкой, уже вступившей в
интимную связь. Все глаза загорелись, все мышцы напряглись, а руки стали
жадно искать тел. Облако неподвижности окутывало Сааха, белое облако
прозрачной и твердой, как алмаз, силы. Чудо было здесь, но мир не хотел
меняться, а сделать Это помимо его желания было равносильно катаклизму. Он
сел в углу на пол. Раздались крики, ввалились с десяток-полтора людей со
скотскими лицами, свечи в дырах глаз погасли, зашевелились черви. Были
слышны крики женщин, переходящих из рук в руки по кругу. Слышались страстные
стоны, плач, смех. Вид оргии был нереален, как будто все состояло из пепла.
Саах резко встал, огляделся, в несколько прыжков пересек комнату, вырвался
через двери на улицу и... В окнах флигеля горел свет. Саах был теперь просто
человеком. Через двери банда мужиков вытаскивала из флигеля Йу и Нат. Огонь
застлал глаза Сааха, перед взором закружились вспышки красного света. Он
оказался в толпе, сокрушил ударом челюсть одного, разбил головой нос другого
и упал, отброшенный ударом сапога в висок. Несколько ножей сверкнуло над
ним, и чей-то голос посоветовал ему убираться, пока жив... Это должно было
быть, но как, Саах не знал. Он встал и увидел стальную стену, ощетинившуюся
ножами. Подошел к завалинке, взял лопату и врубился в эту стену, в середине
которой горели два прекрасных цветка - белый ландыш и красный мак. Он рубил
не уставая, живая стена понемногу рушилась, издавая стоны и хрипы; последние
несколько теней метнулись к рощице осин, оттуда взревел двигатель,
загорелись фары и махина автобуса понеслась на Сааха. Он успел услышать
голос Йу и Нат, убегающих в лес и сообщающих, что будут ждать его... где, он
не услышал. Автобус врезался в его твердое, как сталь, худое тело и отбросил
его на стену флигеля. Жалобно звякнув, отлетела лопата, земля забрызгалась
красным. Солнечная сила поднялась из-под земли, из-под самых темных магм,
собрала, связала его распадающееся существо, готовое умереть, выпрямила
позвоночник, влилась в ноги, заставив их совершать работу, и он осознал, что
с невероятной быстротой удаляется в чащу, оставив на стене и земле клочья
одежды, чуть ли не всю свою шевелюру и рев автобуса, рыскающего вокруг в
поисках исчезнувшей жертвы.
x x x
"...Мать. Мать..." - это слово прорастало сквозь него, как золотой
цветок, пуская солнечные корни в черноту под ногами и расцветая над головой
сияющим снопом. Он был лишь выражением этого цветка... Прошло уже два дня.
Лес поглотил его, и Саах продвигался, плавно скользя в некой субстанции.
Он не был, от БЫЛ; пусть даже на несколько часов. Он осознавал крепкие
нити, похожие на паутину, связывающие автобус и несколько теней в нем с
некоторыми местами в городе, в лесу, на покинутой станции. В реальности
этого опыта он убедился, когда, прослеживая путь одной из нитей, вышел на
небольшую полянку, посередине которой стоял каменный домик. Нить тянулась к
дому и исчезала внутри. Саах подошел не касаясь земли, толкнул дверь, прошел
через прихожую и оказался в комнате. Несколько мертвецки пьяных мужей спало
вповалку в различных местах. Он взял все необходимое: еду, одежду,
документы, аптечку и вышел. Внутри напряглось. Он услышал гул мотора и
почувствовал, что это за ним. Он это чуял всеми фибрами. Постояв на пороге и
глядя в чащу, он сосредоточился и тут же резко повернулся. В дверях,
пошатываясь, стоял человек с осоловелыми глазами: "Ык! Копка! Ты, штоль?"
Саах облегченно вздохнул и, повернувшись, зашагал к лесу. Автобус подгехал к
дому как раз в тот момент, когда Саах скрылся за деревьями. Пьяный человек
бессвязно рассказывал о лешем и показывал, куда тот пошел, тыкая пальцем
совсем в другую сторону. Саах все это слышал, и чувствовал струйки
враждебности, приходящие к нему с той стороны. Они, эти струйки, нуждались в
указании направления не больше, чем опилки железа по отношению к магниту. Он
ощущал их на своем бедном теле как маленькие скручивания, затвердения,
мешающие нормальному функционированию. Это были щупальца смерти.
Саах вышел на вырубку и сел на пень. Лучи связывали солнце с землей
золотыми волокнами. Поднявшись по одному из них, он увидел израненного Сааха
сидящим на пне в бандитской одежде, жующего бандитский хлеб, увязнувшего в
бандитской паутине, опутывавшей, в сущности, весь город и прилегающие
станции, и даже некоторые места в лесу. Но лес был могуч. Он насмешливо,
добродушно терпел эту паутину, так как был любвеобилен. И лес в любой момент
мог стряхнуть эту сеть с себя, как слон стряхивает комара. Но суть леса -
смирение и отдавание. И, видимо, так было задумано для окончательного акта.
Саах понял, что, живя в лесу и волоча за собой враждебные сети, он
становится носителем этой заразы. Необходимо было найти решение. Какое?
Растворяясь в солнечном тепле, он видел Сааха, сидящего на пне; бандитов,
горящих местью и рыскающих повсюду в городе и в лесу; море за горизонтом, в
котором смуглая девушка на белой яхте смотрела на пробегающую под бортом
лазурь воды; видел город, в котором запуганные жители с закупоренными
сердцами добывают и едят свой скудный обед; где-то за океаном видел ураганы,
рушащие в несколько минут несносные язвы слишком обнаглевших мегаполисов;
наблюдал червя в земляной подстилке, глотающего перегной... Видимо, решение
созрело, раз он встал и направился в чащу. Да, он пошел в город.
x x x
Саах не тревожился о Йу и Нат. Он знал, что эти цветы дадут свои плоды,
и никто их не сорвет. Он бы это сразу почувствовал. Они двигались к своей
цели, своему финалу, и пока он не видел, где их пути могут пересечься. Он
прозревал в грядущем лишь языки пламени и черноту пещеры, в конце которой
горел свет.
Через неделю он вошел в город. Первое, что бросилось ему в глаза, это
огромная афиша, изображающая до боли знакомое лицо с подписью внизу,
обгявляющей о награде за поимку особо опасного преступника Сааха, убийцы,
насильника и садиста. Город был в сетях, как рыба в сачке; и даже борода не
защищала от пристальных взглядов прохожих на его лицо, как будто сошедшее с
афиши. Саах шел, зная куда. Ноги привели его на овощную базу. Он поднялся по
ступенькам конторы на второй этаж и вошел в отдел кадров. Толстячок в очках
поднял голову и глянул вопросительно.
- Я хотел бы устроиться на работу, грузчиком или комплектовщиком.
У Сааха были документы одного из бандитов, позаимствованные в лесном
домике. Толстячок долго смотрел ему в лицо, потом спохватился, встал и
сказал, услужливо предложив стул:
- Садитесь. Я сейчас... У нас как раз... Недостаток... Нужны
комплектовщики и... и грузчики. Пишите заявление, а я... пойду распоряжусь
насчет спецодежды. Погодите.
И он выскочил, хлопнув дверью. У Сааха сдавило горло. Он тихо встал и,
задохнувшись, сглотнул. В чем дело? Тело рвалось вон. В чем дело? Его
прожгла мысль: служащий не спросил документа - а это первое требование при
устройстве на работу. Почему? Саах вышел из кабинета и тихо прошел по
коридору дальше. Из приоткрытой секретарской слышался голос толстячка,
говорящего по телефону:
- ... да-да, только борода отросла. Приметы схожи, как две капли воды.
Да-да. Смогу задержать минут на пятнадцать. У нас есть охрана, если что,
попробуем удержать силой. Адрес? Вот...
Саах не стал дослушивать, вышел, спустился на улицу и пошел к воротам
базы. Тело было спокойно даже тогда, когда дорогу ему преградил вахтер и
несколько крепких парней ринулись к нему, чтобы схватить. Мир не желал
меняться и в этот самый момент топил свою надежду. Он побежал в боковую
улочку и услышал краем уха, как у ворот затормозила машина. Теперь его знали
не только в лицо - каждую мелочь его внешнего вида. Это было нужно? Или?
Бесконечность молчала, втягивая его в водоворот мировых событий.
Впереди над домами показался столб дыма, и Саах помчался туда. Через
несколько кварталов он выбежал на площадь, а из другого переулка прямо ему
навстречу выскочил грузовик. За рулем сидел тот детина, который видел его в
лесном домике, их взгляды встретились во второй раз, высекая искры из
затвердевшего воздуха
Закладка в соц.сетях
