Жанр: Философия
Культура и этика
...ия личной морали.
Обычной этике не остается ничего другого, как подписать эту
капитуляцию. В ее распоряжении нет средств защиты личной морали, ибо она не
располагает абсолютными понятиями добра и зла. Иначе обстоит дело с этикой
благоговения перед жизнью. Она обладает тем, чего не имеют другие. Поэтому
она никогда не сдает свою крепость, хотя постоянно находятся в осаде. Она
чувствует в себе силы все время удерживать ее и держать в постоянном
напряжении противника путем частых вылазок.
Этична только абсолютная и всеобщая целесообразность сохранения и
развития жизни, на что и направлена этика благоговения перед жизнью. Любая
другая необходимость или целесообразность не этична, а есть более или менее
необходимая необходимость или более или менее целесообразная
целесообразность. В конфликте между сохранением моей жизни и уничтожением
других жизней или нанесением им вреда я никогда не могу соединить этическое
и необходимое в относительно этическом, а должен выбирать между этическим и
необходимым, и в случае, если я намерен выбрать последнее, я должен отдавать
себе отчет в том, что беру на себя вину в нанесении вреда другой жизни.
Равным образом я не должен полагать, что в конфликте между личной и
наличной ответственностью я могу компенсировать в относительно этическом
этическое и целесообразное или вообще подавить этическое целесообразным, - я
могу лишь сделать выбор между членами этой альтернативы. Если я под
давлением надличной ответственности отдам предпочтение целесообразному, то
окажусь виновным в нарушении морали благоговения перед жизнью.
Искушение соединить вместе целесообразное, диктуемое надличной
ответственностью, с относительно этическим особенно велико, поскольку его
подкрепляет то обстоятельство, что человек, повинующийся надличной
ответственности, поступает неэгоистично. Он жертвует чьей-то жизнью или
чьим-то благополучием не ради своей жизни или своего благополучия, но только
ради того, что признается целесообразным в плане жизни и благополучия
некоторого большинства.
Однако этическое - это нечто большее, чем неэгоистическое! Этическое
есть не что иное, как благоговение моей воли к жизни перед другой волей к
жизни. Там, где я каким-либо образом жертвую жизнью или наношу ей вред, мои
поступки выходят за рамки этики и я становлюсь виновным, будь то
эгоистически виновным ради сохранения своей жизни или своего благополучия,
будь то неэгоистически - ради сохранения жизни и успеха некоторого
большинства людей.
Это столь частое заблуждение - приписывать этический характер нарушению
морали благоговения перед жизнью, совершаемому из неэгоистических
побуждений, - является тем мостом, вступив на который этика неожиданно
оказывается в области неэтического. Этот мост необходимо разрушить.
Сфера действия этики простирается так же далеко, как и сфера действия
гуманности, а это означает, что этика учитывает интересы жизни и счастья
отдельного человека. Там, где кончается гуманность, начинается псевдоэтика.
Тот день, когда эта граница будет всеми признана и для всех станет
очевидной, явится самым значительным днем в истории человечества. С этого
времени станет невозможным признавать действительной этикой ту этику,
которая перестала уже быть этикой, станет невозможным одурачивать и обрекать
на гибель людей.
Вся предшествующая этика вводила нас в заблуждение, скрывая от нас нашу
виновность в тех случаях, когда мы действовали в целях самоутверждения или
по мотивам надличной ответственности. Это лишало нас возможности серьезно
задуматься над своими поступками. Истинное знание состоит в постижении той
тайны, что все окружающее нас есть воля к жизни, в признании того, насколько
мы каждый раз оказываемся виновными перед жизнью.
Одурманенный псевдоэтикой, человек, подобно пьяному, неверными шагами
приближается к сознанию своей вины. Когда же он наконец серьезно
задумывается над жизнью, он начинает искать путь, который бы меньше всего
толкал его на моральные проступки.
Мы все испытываем искушение преуменьшить вину антигуманных поступков,
совершаемых по мотивам надличной ответственности, ссылкой на то, что в
данном случае мы в наибольшей степени отвлекаемся от самих себя. Но это лишь
хитроумное оправдание виновности. Так как этика входит в миро- и
жизнеутверждение, она не разрешает нам такого бегства в мироотрицание. Она
запрещает нам поступать подобно той хозяйке, которая поручает убивать рыбу
кухарке, и заставляет нас взять на себя вое положенные следствия надличной
ответственности даже и в том случае, когда мы в состоянии отвести ее от себя
под более или менее благовидными предлогами.
Итак, каждый из нас в зависимости от жизненных обстоятельств должен был
совершать поступки, связанные с надличной ответственностью. Эти поступки
диктуют нам не коллективистские взгляды, а побуждения человека, стремящегося
действовать в согласии с этическими нормами. В каждом отдельном случае мы
боремся за то, чтобы в подобных поступках сохранить максимум гуманности. В
сомнительных случаях мы решаемся поступить скорее в интересах гуманности,
чем в интересах преследуемой цели.
Когда наконец мы приобретаем способность серьезно и со знанием дела
оценивать поступки людей, то начинаем задумываться над тем, над чем обычно
не задумываются, например над тем, что любая публичная деятельность человека
связана не только с фактами, реализованными в интересах коллектива, но и с
созданием определенных нравственных убеждений, которые служат делу
совершенствования коллектива. Причем создание таких убеждений даже важнее,
чем непосредственно достигаемые цели. Общественная деятельность, при которой
не прилагают максимума сил для соблюдения гуманности поступков, разрушает
эти убеждения. Тот, кто, ссылаясь на надличную ответственность, не
задумываясь жертвует людьми и счастьем людей, когда это кажется ему
необходимым, конечно, чего-то достигает. Но высшие достижения ему
недоступны. Он обладает только внешней, а не внутренней силой.
Духовную силу мы обретаем лишь тогда, когда люди замечают, что мы
поступаем не автоматически, всякий раз согласно одним и тем же принципам, а
в каждом отдельном случае боремся прежде всего за гуманность. Люди слишком
мало вкладывают сил в эту борьбу. Все мы - начиная от самого маленького
работника самого маленького предприятия и кончая политическим деятелем,
ведающим судьбами войны и мира, - нередко действуем по готовым рецептам и,
следовательно, уже не как люди, а как исполнители, служащие общим интересам.
Поэтому-то мы часто не испытываем доверия к справедливости, осененной
светом человечности. Мы по-настоящему даже и не уважаем друг друга. Все мы
чувствуем себя во власти морали благоприятных обстоятельств, морали
расчетливой, безличной, прикрывающей себя принципами и обычно не требующей
большого ума. Эта мораль способна ради осуществления ничтожных интересов
оправдать любую глупость и любую жестокость.
Поэтому у нас безличная мораль благоприятных обстоятельств противостоит
столь же безличной морали благоприятных обстоятельств. Все проблемы решаются
бесцельной борьбой этих сил, ибо не существует нравственных убеждений,
которые могут сделать эти проблемы разрешимыми.
Только в нашей борьбе за гуманность рождаются силы, способные
действовать в направлении истинно разумного и целесообразного и одновременно
оказывать благотворное влияние на существующие нравственные убеждения.
Поэтому человек, поступающий по мотивам надличной ответственности, должен
чувствовать свою ответственность не только за достигаемые цели, но и за
создаваемые его
действиями взгляды.
Итак, мы служим обществу, не принося себя в жертву ему. Мы не разрешаем
ему опекать нас в вопросах этики, подобно тому, как скрипач не будет брать
уроки музыки у контрабасиста. Ни на одно мгновение не должно оставлять нас
недоверие к идеалам, создаваемым обществом, и убеждениям, господствующим в
нем. Мы знаем, что общество преисполнено глупости и намерено обманывать нас
относительно вопросов гуманности. Общество - ненадежная и к тому же слепая
лошадь. Горе кучеру, если он заснет!
Все это звучит слишком категорично. Общество служит интересам этики,
когда оно санкционирует законом ее элементарные правила и передает из
поколения в поколение этические идеи. В этом его большая заслуга, и мы
благодарны ему. Но это же общество все время задерживает развитие этики,
беря на себя роль этического воспитателя, что совершенно не входит в его
функции. Этическим воспитателем является только этически мыслящий и
борющийся за этику человек. Понятия добра и зла, бытующие в обществе, суть
бумажные деньги, ценность которых определяется не напечатанными на них
цифрами, а их отношением к золотому курсу этики благоговения перед жизнью.
По существующему курсу ценность этих понятий равна приблизительно ценности
бумажных денег полуобанкротившегося государства.
Гибель культуры происходит вследствие того, что создание этики
перепоручается государству. Обновление культуры будет возможно только тогда,
когда этика вновь станет делом мыслящего человека, а люди будут стремиться
утвердить себя в обществе как нравственные личности. В той мере, в какой мы
будем это осуществлять, общество превратится из чисто естественного
образования в этическое.
Предшествующие поколения совершили ужасную ошибку, когда начали
идеализировать государство в этическом плане. Мы выполним свой долг по
отношению к обществу, если критически оценим его и попытаемся, насколько это
возможно, сделать его более этическим. Так как мы обладаем абсолютным
масштабом этического, то не сможем впредь признавать в качестве этики
принципы целесообразности и вульгарную мораль благоприятных обстоятельств.
Мы, безусловно, не сможем ни при каких условиях признать в качестве этики
бессмысленные идеалы власти, нации, политических пристрастий, предлагаемые
нам жалкими политиками и раздуваемые одурманивающей пропагандой. Все
возникающие в обществе принципы, убеждения и идеалы мы должны крайне
педантично измерять мерой абсолютной этики благоговения перед жизнью.
Одобрять мы должны только то, что согласуется с гуманностью. Мы прежде
всего обязаны свято защищать интересы жизни и счастья человека. Мы должны
вновь поднять на щит священные права человека. Не те права, о которых
разглагольствуют на банкетах политические деятели, на деле попирая их
ногами, - речь идет об истинных правах. Мы требуем вновь восстановить
справедливость. Не ту, о которой твердят в юридической схоластике
сумасбродные авторитеты, и не ту, о которой до хрипоты кричат демагоги всех
мастей, но ту, которая преисполнена идеей ценности каждого человеческого
бытия. Фундаментом права является гуманность.
Таким образом, мы заставляем полемизировать принципы, убеждения и
идеалы коллективности с гуманностью. Тем самым мы придаем им разумность, ибо
только истинно этическое есть истинно разумное. Лишь в той мере, в какой
этические принципы и идеалы входят в действующий моральный кодекс общества,
он может быть истинно и целесообразно использован обществом.
Этика благоговения перед жизнью дает нам в руки оружие против
иллюзорной этики и иллюзорных идеалов. Но силу для осуществления этой этики
мы получаем только тогда, Когда мы - каждый в своей жизни - соблюдаем
принципы гуманности. Только тогда, когда большинство людей в своих мыслях и
поступках будут постоянно побуждать гуманность полемизировать с
действительностью, гуманность перестанут считать сентиментальной идеей, и
она станет тем, чем она должна быть - основой убеждений человека и общества.
XXII. КУЛЬТУРОТВОРЯЩАЯ ЭНЕРГИЯ ЭТИКИ БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ
Благоговение перед жизнью, возникшее в мыслящей воле к жизни, включает
в себя миро- и жизнеутверждение в тесном переплетении с этикой. Оно,
следовательно, постоянно впитывает в себя все идеалы этической культуры и
постоянно побуждает их к полемике с действительностью.
Благоговение перед жизнью отбрасывает чисто индивидуалистическое и
духовное понимание культуры, представленное в индийской философии и в
мистике. Для этой этики внутреннее самосовершенствование представляется
только глубоким, но неполным идеалом культуры.
Благоговение перед жизнью не позволяет человеку пренебрегать интересами
мира. Оно постоянно заставляет его принимать участие во всем, что
совершается вокруг него, и чувствовать свою ответственность за это. Там, где
затрагиваются интересы жизни, на развитие которой мы можем оказать свое
влияние, наше деятельное участие в ней и наша ответственность за нее
проявляются не только в поддержании и развитии этой жизни, как таковой, но и
в том, чтобы поднять ее во всех отношениях до уровня высшей ценности.
Человек является существом, на развитие которого мы оказываем влияние.
Благоговение перед жизнью, следовательно, заставляет нас желать всеми силами
души всех видов прогресса, на которые способны человек и человечество. Оно
заставляет нас как нравственных людей постоянно стремиться к развитию
культуры.
Даже поверхностное миро- и жизнеутверждение содействует пониманию и
желанию культуры. Однако оно нe дает при этом человеку необходимой
уверенности. Благоговение перед жизнью и обусловленное им стремление
всесторонне поднимать человека и человечество до уровня высшей ценности
ориентируют человека на совершенные, чистые идеалы культуры, сознательно
полемизирующие с действительностью.
Совершенная культура, если ее определять внешне, чисто эмпирически,
заключается в том, что в мире реализуются все возможные виды прогресса
познания и практики, а также приобщения человека к обществу, что затем
оказывает влияние на внутреннее духовное совершенствование человека как на
собственную и последнюю цель всякой культуры. Благоговение перед жизнью в
состоянии развить далее это понимание культуры и обосновать его внутренней
логикой вещей. Оно делает это, определяя содержание процесса внутреннего
совершенствования человека как достижение духовности постоянно
углубляющегося благоговения перед жизнью.
Для того чтобы придать смысл материальному и духовному прогрессу
человека и человечества, обычное понимание культуры вынуждено призвать
эволюцию мира, в которой этот прогресс лишается смысла. И здесь оно попадает
в зависимость от бесплодного фантазирования. Эволюцию мира, в которой
создаваемая человеком и человечеством культура что-то значит, трудно себе
представить.
Напротив, в благоговении перед жизнью культура постигает, что она
ничего общего не имеет с эволюцией мира, а содержит свое значение в самой
себе. Сущность культуры заключается в том, что благоговение перед жизнью,
овладевающее нашей волей к жизни, все больше проникает в сознание отдельных
людей и всего человечества. Культура есть, следовательно, не явление
эволюции мира, но акт переживания нашей воли к жизни, акт, который
невозможно, да и нет никакой необходимости, связывать с мировым процессом,
познаваемым нами извне.
Вполне достаточно ее определения как совершенствования нашей воли к
жизни. Мы не можем исследовать и должны оставить в стороне вопрос о том, что
означает наше внутреннее развитие в масштабе развития всего мира. Культура
есть не что иное, как наиболее полное развитие воли к жизни, происходящее
вследствие всех доступных человеку и человечеству видов прогресса воли к
жизни, которая испытывает благоговение перед жизнью во всех ее проявлениях в
сфере деятельности человека и которая стремится к совершенствованию в
духовности благоговения перед жизнью. Она в такой степени содержит свою
ценность в себе самой, что даже уверенность в неизбежной гибели человечества
в определенный исторический период не снимает наших забот о культуре.
В качестве процесса, в котором осуществляется высший акт самопознания и
реализации воли к жизни, культура имеет мировое значение и не нуждается в
каком-либо объяснении мира.
Воля к жизни, преисполненная благоговения перед жизнью, постоянно и
глубоко интересуется всеми видами прогресса. К тому же она обладает меркой
для правильной его оценки и вырабатывает такие нравственные убеждения,
которые способствуют установлению наиболее целесообразного взаимодействия
всех видов прогресса.
Для культуры имеют значение три вида прогресса: прогресс познания и
практики, прогресс приобщения человека к обществу, прогресс духа.
Четыре идеала образуют культуру: идеал человека, идеал социального и
политического единения, идеал религиозно-духовного единения, идеал
человечества. На основе этих четырех идеалов мышление полемизирует со всеми
видами прогресса.
Прогресс познания имеет непосредственное духовное значение в той мере,
в какой он преобразуется в мышлении. Этот прогресс все более убеждает нас в
том, что все существующее есть сила, то ость воля к жизни. Он все более
расширяет круг воли к жизни, который мы можем познать по аналогии с нашим.
Колоссальное значение для нашего осмысления мира имеет тот факт, что мы в
каждой клетке открываем индивидуальность жизни, в способности которой к
деятельности и переживаниям мы вновь обнаруживаем элементы нашей жизненной
силы. Благодаря расширяющимся знаниям мы все больше удивляемся вездесущей
тайне жизни. От простодушной наивности мы приходим к глубокой
наивности.
Знание дает нам власть над силами природы. Наша подвижность и ваша
активность необычайно возрастают. Происходят глубокие изменения наших
жизненных условий. Но прогресс еще не означает, что человек получил
преимущества для своего развития. Благодаря власти, которую мы приобрели над
силами природы, мы освобождаемся от нее и ставим ее себе на службу. Но
одновременно мы отрываемся от природы и переходим в такие жизненные условия,
неестественность которых таит в себе много опасностей.
Силы природы мы ставим на службу машине. В одной из книг Чжуан-цзы
рассказывается, что, когда ученик Конфуция увидел садовника, несущего воду
для полива своих грядок, которую он каждый раз доставал из колодца,
опускаясь в него вместе с сосудом, он спросил его, не хочет ли он облегчить
свою работу. "Каким образом?" - опросил садовник. Ученик Конфуция ответил:
"Надо взять деревянный рычаг, передний конец которого легче, а другой конец
тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такой колодец называется
колодцем с журавлем". Садовник, который был мудрецом, сказал: "Я слышал, как
мой учитель говорил, что если человек пользуется машиной, то он все свои
дела выполняет, как машина. У того, кто выполняет свои дела, как машина,
образуется машинное сердце. Тот же, у кого в груди бьется машинное сердце,
навсегда теряет чистую простоту".
Опасности, о которых догадывался садовник еще в V веке до н. э.,
выросли в наше время до угрожающих размеров. Чисто механическая работа стала
теперь уделом многих из нас. Оторванные от собственного дома и от
кормилицы-земли, мы живем в условиях удручающей материальной несвободы. В
результате того переворота, который произвела машина, почти все мы очутились
в таких условиях труда, которые слишком сильно регламентируют, сужают и
делают весьма напряженной нашу трудовую жизнь. Нам теперь нелегко даются
само-осознание и сосредоточенность. Страдает наша семейная жизнь и
воспитание детей. Все мы более или менее подвержены опасности превратиться в
человека-вещь, вместо того чтобы стать личностью. Итак, разнообразный
материальный и духовный ущерб, наносимый человеческой жизни, - теневая
сторона прогресса познания и практики человека.
Сама способность человека к созданию культуры ставится под вопрос.
Отдаваясь целиком тяжелой борьбе за существование, многие из нас уже не в
силах думать об идеалах, связанных с культурой. Они больше не проявляют
объективности в этом вопросе. Все их домыслы направлены только на улучшение
их собственного бытия. Идеалы, которые они при этом выдвигают, выдаются ими
за культурные идеалы и вносят тем самым полную неразбериху в понятие
культуры.
Для того чтобы оказаться на высоте того положения, которое создалось
вследствие как полезных, так и вредных достижений в области познания и
практики, мы должны все время думать об идеале человека и бороться с
обстоятельствами, с тем, чтобы они как можно меньше тормозили развитие
человека к этому идеалу.
Идеал культурного человека есть не что иное, как идеал человека,
который в любых условиях сохраняет подлинную человечность. Для нас сейчас
быть культурным человеком означает оставаться человеком, несмотря на
состояние современной культуры. Только понимание того, что относится к
подлинной человечности, может спасти нас в условиях самой прогрессивной
внешней культуры от заблуждений относительно самого понятия культуры. Только
тогда, когда в современном человеке вновь загорится желание стать подлинным
человеком, он сможет выбраться на правильный путь из того тупика, в котором
сейчас пребывает, ослепленный своим воображаемым всезнанием и тщеславным
всеумением. Только тогда он сможет противостоять давлению жизненных условий,
угрожающих его человечности.
В соответствии с идеалом материального и духовного бытия человека этика
благоговения перед жизнью требует от человека при максимальном развитии всех
его способностей и в условиях самой широкой материальной и духовной свободы
бороться за то, чтобы остаться правдивым до отношению к самому себе и
развивать в себе сочувствие и деятельное соучастие в судьбах окружающей его
жизни. Он должен глубоко продумать свою жизнь и постоянно осознавать всю
ответственность, налагаемую на него жизнью. Как страдающий и действующий, он
должен сохранить в своем отношении к самому себе и к миру живую духовность.
Идеал подлинной человечности состоит для него в том, чтобы оставаться
этическим в глубоком миро- и жизнеутверждении благоговения перед жизнью.
Выдвигая в качестве цели культуры подлинную человечность, которой
каждый человек может достигнуть, ведя жизнь, наиболее достойную человека, мы
должны отказаться от некритичной переоценки внешней стороны культуры, какую
мы наблюдаем начиная с конца XIX века. Мы все больше и больше понимаем, что
необходимо четко различать в культуре существенное и несущественное. Призрак
культуры, лишенной духовности, теряет свою власть над нами. Мы решаемся
смотреть правде в глаза и утверждать, что с прогрессом познания и практики
достигнуть культуры стало не легче, а тяжелее. Перед нами встает проблема
взаимодействия духовного и материального. Мы знаем, что все мы должны
бороться с обстоятельствами за свою человечность и заботиться о том, чтобы
вновь превратить эту борьбу из бесперспективной в перспективную.
Духовной помощью в этой борьбе является для нас уверенность в том, что
ни один человек никогда не должен быть принесен в жертву условиям как
человек-вещь. Некоторые так называемые мыслители выдвигают ставшее
популярным во многих вариантах утверждение о том, что культура есть
достояние элиты, а массовый человек есть лишь средство, с помощью которого
создается культура. Тем самым людям, борющимся в тяжелых условиях за свою
человечность, отказывают в духовной помощи, на которую они имеют право
претендовать.
Так говорит чувство действительности, которому мы подчиняемся. Но
благоговение перед жизнью восстает против этого и создает такую мораль, при
которой каждому человеку обеспечивается в душе другого человеческая ценность
и человеческое достоинство, в которых ему отказывают жизненные
обстоятельства. Тем самым борьба теряет свою ожесточенность. Человек должен
бороться теперь против условий, но не против условий и людей одновременно.
Далее, мораль благоговения перед жизнью помогает людям, ведущим самую
тяжелую борьбу за свою человечность, постоянно укрепляя их веру в идею
человечности как ценности, которую необходимо сохранять любой ценой. Она
предостерегает их от односторонней борьбы за уменьшение материальной
зависимости и заставляет задуматься над тем, чтобы вкладывать в свою жизнь
больше человечности и внутренней свободы. Этика благоговения перед жизнью
призывает людей охранять свою сосредоточенность и внутреннюю жизнь.
Наступит время приобщения масс к духовной культуре. Многие люди должны
задуматься над своей жизнью, над тем, чего они добиваются для себя в борьбе
за существование, над тем, какие трудности возникают перед нами в силу
обстоятельств, и над тем, в чем они отказывают себе сами. Им недостает
духовности, так как они имеют превратное представление о духовности. Они
забывают о мышлении, так как для них стало чуждым элементарное размышление о
себе самом.
То, что в наше время считается духовным и причисляется к области
мышления, не таит в себе ничего того, что люди считают для себя
непосредственно необходимым. Но когда люди проникаются идеями благоговения
перед жизнью, они обретают мышление, которое трудится на благо вс
...Закладка в соц.сетях
