Жанр: История
Последний путь Владимира Мономаха
...есть на коней княжеские отроки, в
том числе и Злат. Но все поехали восвояси, как и положено благоразумным
людям, по прямой дороге, ибо для этого и проложены земные пути и построены
мосты через реки, - а гусляр по своей привычке ходить окольными тропами
пробирался через дубравы, слушая пение птиц. Он с любопытством спрашивал
себя, глядя на скачущих с ветки на ветку белок: чем же питаются эти лесные
звери, пока еще не поспели орешки и ягоды? Так он ехал, посвистывая и
радуясь земным запахам, смешанным с крепким конским потом, и, как всегда,
его мысли о житейских делах, - ведь следовало бы новые сапоги приобрести,
и хотелось носить красивое голубое корзно, что продавал Даниил,
проигравшийся в пух и прах, когда метал кости в корчме с проезжим варягом,
- постепенно обращались к другим предметам. Вот он проявит мужество в
сражении, и князь наденет ему на шею золотое ожерелье, повелев храброму
отроку быть вельможей в княжеской палате. Или Злат споет на пиру такую
песню, что прославится навеки по всей Руси. Потом он женится на Любаве, и
они будут жить в боярских хоромах с веселыми петушками на оконных
наличниках и разноцветными стекляшками. Случалось же подобное с другими
отроками. Ведь переяславский житель Кожемяка победил печенега в
единоборстве и стал великим человеком. Или Илья Дубец, спасший князя от
смерти и получивший золотую гривну из княжеских рук. Еще Злат думал о том,
что прошла зима и цветы распустились на зеленых лужайках, а в дубравах
снова защелкали по ночам соловьи. Остановив коня, он прислушался. Недалеко
стонала любовно лесная горлинка. Потом кукушка прокуковала три раза и
умолкла. Вся лужайка перед ним была, как жемчугом, усыпана ландышами.
Хотелось как можно глубже вдыхать этот запах, что казался слаще греческих
ароматов и фимиамного дыма. Потом Злату пришло на ум, что скоро он будет
проезжать мимо кузниц и, может быть, увидит Любаву. Теперь он уже получил
княжеское позволение, чтобы не бояться ни отца ее, ни матери. Но только
что он подумал о Любаве, как понял, что очутился на той самой поляне, где
стояла под дубами избушка горбатой колдуньи.
После кузнецовых слов, что ворожея творит добро, излечивая людские
недуги, ему не было так жутко, как в первый раз. И все же здесь текла иная
жизнь, чем в гридне, наполненной смехом и песнями отроков, или в любом
христианском доме. По-прежнему на высоких шестах белели лошадиные черепа,
из дымницы валил голубой дымок, отворенная дверка все так же висела на
одной петле. Ничего странного в своем приключении он не увидел: что
удивительного было в том, что он ехал дубравой близ дороги, направляясь в
Переяславль с полуночной стороны, и вновь очутился около избушки ворожеи?
Злат постоял немного и уже собирался поворотить коня, чтобы поскорее
выехать на проезжую дорогу, как вдруг на пороге показалась горбунья.
Прикрывая глаза от солнца рукой, она смотрела на всадника. Но чего ему
было страшиться? Разве не излечила ворожея жену попа Серапиона от живота?
Старуха поманила его рукой, чтобы он приблизился к хижине. Не понимая,
зачем он понадобился ей, Злат тронул коня и спустя несколько мгновений
очутился около избушки.
- Ты гусляр? - спросила горбунья.
- Гусляр.
- Все по дубравам бродишь? Мало тебе дорог? То монахи ходят, псалмы
поют, то гусляры. Покоя мне нет.
- Какие монахи? - спросил Злат.
- Три монаха проходили здесь, угрожали мне вечным огнем. Так грешники
будут гореть.
Отрок понял, что это были те самые иноки, с которыми он беседовал
немного дней тому назад в корчме, когда Лаврентий шептал ему о престарелом
воине, скончавшемся в Тмутаракани.
- Они сокровище ищут, - засмеялся Злат.
- Ищут, а не находят... - пробормотала старуха. - И кузнец землю
копает.
- Знаю.
Коста сам рассказывал ему про неудачную попытку найти серебро.
- А ты что ищешь, отрок? Или тебе только бы на золотых струнах
бренчать?
- Я тоже искал бы сокровище, да заклятья не знаю.
- Заклятье... - ворчала горбунья. - А если открою тебе тайные слова?
Злат открыл рот от удивления. Он спрыгнул с коня на землю и еще ближе
подошел к старухе.
- Что тебе сделал, что заклятье хочешь мне открыть? - опять рассмеялся
отрок.
Горбунья вцепилась когтистыми пальцами в старенький посох. Сквозь
лохмотья ее рубахи виднелось черное тело, напоминавшее общипанную птицу.
Она пристально посмотрела на юношу, на его залитые румянцем щеки, поросшие
золотистым пушком. Но больше всего ее внимание привлекло красное корзно.
Такое, какие обычно носят дружинники; застегнутое на правом плече
серебряной запонкой, оно почему-то напоминало старухе эпизод далекого
прошлого.
Тогда ворожея еще была девочкой, помогала матери собирать целебные
травы. Однажды она бродила в одиночестве на заре в этой самой дубраве.
Нужно было взобраться на дуб, чтобы сорвать на его вершине дикое растение
с белыми ягодами, от которых у людей бывают счастливые сны. Калека, как
белка, поднималась с ветки на ветку, а когда очутилась наверху, то увидела
невдалеке от этого места странное зрелище. Два человека усердно копали
яму, на траве лежало рядом такое же красное корзно, как у гусляра. Девочка
притаилась и смотрела, радуясь, что ее не заметили, когда она влезала на
дуб. Очевидно, звон лопат заглушил ее легкие шаги. Пришельцы копали землю
на другом берегу ручья, струившегося по белым камушкам под деревьями. Из
страха, что эти люди могут причинить ей зло, она замерла, обнимая сук.
Дерево казалось живым существом, его ветви были наполнены жизненными
соками...
Внизу люди закапывали что-то, но маленькая горбунья не могла
рассмотреть, что они клали в яму. Потом тот, кого можно было принять по
одежде за раба, стал собирать сухие ветки и засыпал ими холмик, где они
только что рыли землю. Теперь уже никто не догадался бы, что здесь
свежевскопанная почва. Воин препоясался мечом, накинул на плечи корзно и
смотрел, как его слуга трудился. Девочка даже услышала, как он громко
сказал рабу:
- Скоро будет тебе великая награда!
Обрадованный раб закончил трудную работу, взглянул еще раз на дело рук
своих и, положив на плечо лопаты, пошел прочь. Вслед за ним воин тоже
перешел ручей, направляясь в глубь дубравы. Повернув голову за ними, она
рассмотрела, что невдалеке к одному из деревьев привязаны два коня.
Уже начало светать. Горбунье хорошо было видно с высокого дуба, как все
произошло. Шедший позади воин вдруг выхватил меч. Очевидно, клинок
заскрежетал в ножнах, потому что раб с любопытством оглянулся на этот
звук. Видимо, несчастный понял по лицу господина, что пришла к нему
смерть, и, уронив лопату, простер руки с ужасным криком и умолял о пощаде.
Но воин тотчас ударил его мечом. И еще раз, и еще... Обливаясь кровью,
человек упал. Маленькой свидетельнице показалось на мгновение, что у нее
сердечко выпрыгнет из груди. Зубы у нее стучали, как в огневице. Она
боялась пошевелиться и ждала, прижавшись к дереву, что будет дальше. Воин
снова сбросил с себя корзно и стал копать яму. Он долго трудился,
оглядываясь порой по сторонам, хотя в этой глуши никто не мог ему
помешать. Когда могила была готова, воин втащил в нее за ноги убитого раба
и закопал его. Потом сел на коня и, держа другого на поводу, оставив без
внимания лопаты, ускакал в чащу. Почему этот боярин не бросил просто труп
в лесу, где его пожрали бы волки и всякие другие звери? Но в ту пору она
не задавала себе никаких вопросов, а поскорее спустилась с дерева и
поспешила к матери в город.
Тогда она была совсем еще ребенком и только путано могла объяснить и
рассказать, что с нею случилось. Мать или не поняла ничего из прерываемого
плачем рассказа, или не пожелала завладеть сокровищем, может быть, из
страха, что ворожею легко обвинят в похищении драгоценных сосудов или
сребреников, когда увидят богатство в ее руках. С тех пор прошло много
лет, и она сама забыла о виденном, и только красное корзно гусляра
внезапно напомнило ей о страшном событии и все воскресило в памяти. Теперь
ворожея понимала, что воин убил раба, чтобы избавиться от человека,
который знал слишком много. Этот жестокий боярин думал, что никто не
проникнет в его тайну. Но он ошибался. Если бы мать захотела, они могли бы
взять это сокровище и уйти в Ладогу, откуда происходили родом, и там жить
в большом и теплом доме, как живут те боярыни, к которым ее звали порой,
чтобы помочь им в любовных страданиях. Теперь ей уже ничего не нужно.
Однако разве нельзя открыть местоположение клада хотя бы этому юноше,
который любит Любаву, часто приносившую ей пироги. Сколько дней и ночей
одинокая ворожея провела среди полей и лесов, слушая, как произрастают
злаки. С возрастом горб ее стал огромным. Уродство придавило ее к земле,
закрыло своей тяжестью все радости женской жизни. Но горбунья находила
утешение в священных рощах. Великолепные дубы наполняли душу волнением, и
ей казалось, что в их шуме во время бурь она слышит глагол божества.
Из греческой земли явился новый бог, которому кадят в церквах фимиамом.
От этого запаха стесняется дыхание и хочется чихать, уйти поскорее в
просторную дубраву. Мать рассказывала ей со слезами, как Перуна,
деревянного идола с серебряной головой и золотыми усами, княжеские отроки
ввергли в Днепр и отталкивали его шестами от берега. Вскоре пришли
дровосеки в рощу, которую прежде люди считали божницей, и срубили секирой
священное дерево, под которым совершалось веселие свадеб, и всполошили
черных воронов, предвещавших своим карканьем судьбу девам и воинам. Ныне
Перун царит на земле только во время страшных бурь, когда он мечет молнии
и поражает огненными стрелами не угодных себе. В такие часы даже
почитающие Христа страшатся древнего бога и темноты овинов. Люди как дети.
Они боятся крика ночной птицы или вида несчастной горбуньи, а не опасаются
злодеев, живущих среди них.
42
Ворожея окинула отрока пронзительным взглядом. Он тихо стоял перед нею,
обнимая за шею жеребца. Видно было, что нет жадности в душе этого
человека. Любава говорила ей, что поп Серапион бранил гусляра за грешные
песни. Вознаградить его счастьем? Пусть будет он вспоминать до конца своих
дней страшную горбунью...
Старуха прошептала, ухватившись цепкими пальцами за рукав красной
рубахи:
- Хочешь, помогу тебе найти сокровище? Будешь богатым, как Ратибор.
Злат по своей привычке легко относиться ко всему, что встречал на
жизненном пути, весело рассмеялся. Какая польза в богатстве! Стоит ему
пропеть красивую песню - и княжеское серебро сыплется на него, как из
колчана. Он и без пенязей чувствовал себя богачом. Певцу принадлежит весь
мир, который он видит перед собой, и он способен летать как на крыльях до
самого синего моря, в жребий Симов и даже в пределы Рима. Золотые струны
обладают властью делать людей счастливыми или печальными, в чем не властен
и греческий царь. И все-таки отрок сказал:
- Что же! Сделай меня богатым, старуха!
- Пойдем за мной, - поманила его ворожея сухой ручкой и заковыляла в ту
сторону, где за дубами бисером рассыпался и звенел ручей.
Ведя коня на поводу, Злат покорно шел за горбуньей, невольно отвращая
взор от ее уродства. Так они довольно далеко брели по берегу ручья. Потом
старуха остановилась и стала что-то высматривать. В этом месте было больше
пней, чем зеленых деревьев, однако горбунья хорошо помнила, что именно
здесь рос тот дуб, с вершины которого она смотрела, как убили раба. Потом
это древо опалила молния. Вот его огромный пень.
Злат, бродивший поблизости, наткнулся на свежевскопанную землю. Он
догадался, что здесь кузнец клад искал, и крикнул ворожее:
- Тут кузнец кости мертвеца нашел?
- Какого мертвеца? - не поняла старуха.
Гусляр рассказал ей о том, над чем потешался весь Переяславль.
Значит, ее не обманывает память. Если здесь был зарыт убитый раб, то
сокровище закопали недалеко отсюда. Горбунья уже узнавала местность. Вот
здесь она сидела на дереве, умирая от страха. Воин, снявший красное
корзно, и раб копали по ту сторону от ручья. Она постучала костылем по
гнилушке, что осталось от дуба:
- Придешь сюда ночью. А копать будешь за ручьем. Около орешины.
На другом берегу потока берег вздымался немного, и на нем росли
ореховые кусты. Глядя на них, Злат ужасался. Все было как во сне. Неужели
в этой земле лежит сокровище? Но надо было проверить расстояние.
Он прошептал:
- От дуба на полночь тридцать три шага...
- Что ты говоришь? - не расслышала старуха.
- Один монах открыл мне... Тридцать три шага...
- Сколько шагов, не знаю.
Злат прикинул мысленно, где полночь, и когда сделал тридцать третий
шаг, то оказался уже за ручьем, на том месте около орешины, которое
указала ему ворожея. Он повернулся к ней лицом:
- Так и монах сказал...
Все это было волнительно и странно. Он подошел опять к ворожее.
- Завтра днем приду сюда с лопатой.
Но она покачала головой:
- Днем нельзя, люди увидят.
Чтобы не расставаться со своей властью над людьми, старуха прибавила:
- Скажу тебе заклятье.
Злат почесал голову. Ему все еще не верилось, что это не снится, а
происходит наяву. Неужели он в самом деле может сделаться богатым и
построить хоромы, как Фома Ратиборович? А еще завести угорских коней,
купить серебряное оружие...
Его мечтания прервал шепот горбуньи:
- Придешь сюда в полночь.
Ему стало вдруг жутко.
- Я друга приведу, княжеского отрока.
Но ворожея видела, как из-за сокровища человек убивал другого человека,
не поделив богатства. Она слишком часто копалась в человеческих чувствах и
убедилась, что порой опасен бывает друг, даже брат.
- Нельзя, - сказала она. - Приди один. Или земля не откроется.
Старуха с материнской печалью смотрела на отрока. Она теперь знала о
нем довольно. Сирота. Родителей половцы погубили. Жил с дедом, а когда дед
умер, очутился на княжеской гриднице, куда его отрок Даниил привел. Так
рассказывала ей вчера прибежавшая сюда с пирогом Любава. Пусть этот отрок
возьмет Любаву. Их дети будут знать, что богатство в семье от горбатой
колдуньи. Хе-хе! Так легче ей будет покидать земную жизнь и отправиться
туда, где обитают души умерших, плыть в бесшумной ладье среди кромешной
ночи смерти. Там страшно и темно, если так русалки плачут по ночам, тоскуя
по земной жизни, где светит солнце днем и поют птицы. Она тяжело
вздохнула.
- Что же ты умолкла? - спросил Злат. - Какое же твое заклятье?
Старуха пошевелила беззубым ртом:
- Слушай! Скажешь три раза...
Она проговорила другим голосом:
Иду на высокую гору,
по водам и облакам.
На горе серебряный дуб стоит,
на нем золотые желуди растут.
На горе заря сияет.
Заря, заря, освети мне дорогу,
земля, разверзись предо мною...
В этих условиях не было ничего необыкновенного, но ему стало страшно,
когда ворожея сказала:
- Теперь повтори...
Он повторил.
- Запомнишь?
- Запомню.
Злат привык запоминать песни и притчи. Отвязывая коня, еще раз повторил
в уме заклятье.
- Теперь иди с миром, - сказала старуха.
Гусляр вскочил на седло.
В тот день Даниил допытывался у него:
- Почему ты такой ныне смутный? Разве не оказал тебе милость старый
князь? Почему же не радуешься? Теперь он тебя не забудет своими щедротами.
Но женишься - и прощай тогда воля. Нет, лучше чужих жен любить.
Помня завет старухи, Злат не открыл отроку свою тайну.
Даниил был старше Злата и прочел множество книг, собирая в них, как
пчелы собирают медовую сладость с цветов, книжную мудрость. Он знал
философов, что жили некогда в Афинах. Князь Ярополк ценил его
начитанность. Злат не любил книжное чтение. Он черпал слова для своих
песен в том, что видел вокруг себя собственными глазами. Даниил говорил
ему в тот вечер:
- Женись, женись! Добро, если жена окажется милой для твоего сердца.
Хорошая жена - венец для своего мужа и беспечальная жизнь. А злая - лютое
горе. Червь дерево точит, а злая жена дома своего мужа. Лучше в дырявой
ладье плыть, чем болтливой жене тайну доверить. Но куда спешишь? Не к
своей ли красавице на огород?
Когда Злат, пряча под корзном железную лопату, взятую тайно на
княжеском дворе, приехал верхом под эти сказочные дубы, у него сжалось
сердце от волнения. Деревья устрашали теперь даже своим молчанием.
Некоторое время ушло на то, чтобы найти нужное место. Вот пень... Когда
глаза привыкли к темноте, он различил у ручья орешину... Отрок посмотрел
на небо. Там сияли звезды. Вокруг неприметной звезды, которую Даниил
называл Приколом, как некий вол на привязи, вращалось все мироздание.
Широко двигалась в небесных полях Колесница, запряженная звездными конями.
Четыре колеса и три коня. Ниже сияло золотыми яйцами Утиное гнездо.
Стрелец натягивал тетиву своего лука, целя в Лебедя. Небо сияло, как божья
риза, усыпанная жемчугом...
В ту ночь на земле еще не отцвели рябины. Злат вспомнил, как Даниил
рассказывал, что там, где зарыто серебро, по ночам горит огонек или некое
подобие свечи. Но только звезды озаряли землю своим мерцанием. Гусляр
привязал тщательно коня к дубку и взял в руки лопату. Под сапогами
хрустнули белые камушки в ручье. Вот берег, вот ореховый куст, здесь и
надо копать. Еще днем он точно отмерил тридцать три шага и на том месте
воткнул сухую ветку. Вспомнились иноки. Но зачем им богатство? Оно только
помешает им в спасении души. Он и сам сделает вклад в Печерский монастырь.
Кроме звезд, ничего не было. Не кричала сова, не выли волки, в которых
часто преображаются бесы. Все-таки холод бежал по спине. Еще надо
прочитать заклятье...
Иду на высокую гору,
по водам и облакам.
На горе серебряный дуб стоит,
на нем золотые желуди растут.
На горе заря сияет.
Заря, заря, освети мне дорогу,
земля, разверзись предо мною...
Теперь эти слова казались полными таинственного значения, они вселили
веру в его сердце, и, прочитав заклятье, Злат стал усердно копать не очень
податливую под лопатой землю. Только на мгновенье он порой прерывал
работу, чтобы перевести дыхание и вытереть рукавом пот со лба. Потом ему
стало жарко, Злат снял рубаху, прислушиваясь, не крадется ли из мрака злой
человек. Но все было тихо в дубраве, и меч лежал рядом...
После полуночи звезды погасли, закрылись тяжкими облаками. Стало душно
в мире. Теплый грозовой ветер прилетел с заката солнца. Наступила
настоящая воробьиная ночь. Прошло еще немного времени, и разразилась
гроза, полил дождь, первая голубая молния сверкнула среди деревьев, озарив
их мгновенным светом и наполнив дубраву грохотом грома. Еще молния - и
вновь раскаты в небесах. Но, щедро политый дождем, Злат не переставал
копать. Яма углублялась с каждым ударом лопаты. И вот она ударила о
большой глиняный сосуд...
Злату хотелось плясать.
- Не обманула... - прошептал он.
Сосудов оказалось два. В одном были серебряные чащи, гривны, запястья и
другие женские украшения, в другом - сребреники и золотой пояс. Злат
высыпал их в суму, которая вдруг наполнилась приятной тяжестью. Прочее
богатство, оглядываясь по сторонам, уложил в захваченный догадливо мешок
из коноплянины, а пояс надел на себя. Его золотые бляхи сияли даже среди
ночи. Потом, засыпав кое-как яму, он направился к коню. На земле остался
лежать один уроненный сребреник...
Гроза уже пронеслась с грохотом в иные края. Дождь постепенно
переставал. Уже занималась заря на востоке, слышалось приближение дня в
шепоте деревьев. Сердце у Злата ликовало. Такое случается с человеком один
раз за весь век жизни и только со счастливцами. В одну ночь он стал
богачом, не беднее другого боярина. Гроза утихала вдали. Нахохлившиеся
птицы, встряхиваясь от дождевой влаги, запели утреннюю хвалу солнцу. Оно
всходило над дубравами.
Уже проснулась слобода гончаров. Сахир стоял у порога своей корчмы и
внимательно смотрел на отрока, который вез какой-то мешок.
- Что везешь, Злат? - крикнул он.
- Сребреники, - простодушно ответил отрок.
Но корчмарь подумал, что гусляр не сказал бы так, если бы действительно
в мешке было серебро, и ломал голову над загадкой, что же нашел Злат на
дороге.
Когда Злат подъехал к кузнице, Коста уже раздул горн и бил молотом по
наковальне, превращая кусок грубого железа в красиво изогнутую подкову.
Отрок спрыгнул с коня, вошел с мешком в руках, огляделся, не видит ли их
кто-нибудь из любопытных, ибо богатство уже за одну ночь научило отрока
осторожности, и бросил на земляной пол, среди всякого железного хлама,
свою добычу. Серебряные чаши жалобно зазвенели. Он сказал, улыбаясь:
- Вот мое вено за Любаву!
Не понимая, в чем дело, кузнец недоверчиво развязал мешок, и тогда
перед его глазами блеснуло благородное древнее серебро. Он вынимал из
ряднины чаши и сосуды, взвешивая в руке их ценную тяжесть.
- Нашел! - восхищался кузнец. - А что тебе осталось?
- Будет и на мою долю.
- Добро.
Отрок рассмеялся и вышел из кузницы. Сегодня он чувствовал себя добрым
и щедрым царем. На огороде стояла за плетнем Любава, свежая, как ветка
калины, омытая утренней росой. Она держала в обеих руках глиняную миску с
творогом.
- Здравствуй! - приветствовал гусляр девушку.
Прежде такая смелая, она теперь притихла и застыдилась, чувствуя, что
уже приближается время, когда будет расплата за все ее усмешки и колючие
слова.
- Здравствуй, - пролепетала она чуть слышно.
Этот человек скоро станет ее господином, и она снимет с него обувь, как
требовал древний обычай. Но она готова всю жизнь служить ему рабой, только
бы он любил ее, как она его любит.
Кузнец тоже показался на пороге, сияющий, как праздник, и посмотрел на
дочь, покрасневшую ярче зари.
- Подойди ко мне, Любава, - сказал он.
Прижимая к бедру миску, девушка смотрела на отца непонимающими глазами,
но покорно вышла из-за плетня и остановилась посреди двора, смущаясь.
- Подойди ко мне, - повторил Коста.
Любава молча приблизилась к отцу, может быть ожидая, что он накажет ее
за глупости в голове. Но кузнец взял ее за руку и подвел к отроку,
горделиво сидевшему на коне. Девушка отвернулась, не смея взглянуть на
Злата, а ведь он был тем, кого она полюбила с первой встречи. Гусляр же
почему-то подумал в эти мгновения о синем море.
- Вот твоя лада, - сказал кузнец отроку.
- Будешь со мной? - спросил Злат свою невесту, склоняясь к ней с седла.
Любава еще больше отвернула лицо, страшась своей сладкой судьбы.
- Будешь со мной?
- Буду, - прошептала она.
Кузнец весело смотрел на обоих.
В это время на двор вышла из хижины хворая мать и стала бранить мужа:
- Вот уже день настал, а ты напрасно тратишь время на беседы, не куешь
подкову...
Любава, все так же придерживая миску с белым творогом у прелестно
изогнутого бедра, положила другую руку на теплый бок коня, а щекой
прижалась к колену Злата.
Кузнец крикнул Орине:
- Смотри, как они любятся!
Старуха уже покорилась тому, что решил за них старый князь, но, увидев
нежно припавшую к отроку Любаву, заворчала:
- Бесстыдница! Когда я молодой была, я кротко по земле ходила и очи
долу опускала...
Кузнец, взволнованный событиями, горел желанием расспросить Злата о
том, как он нашел серебро. Ему хотелось бросить подкову и пойти на
радостях в корчму. Однако час еще был ранний. В такое время к Сахиру ходят
только пьяницы и чужестранцы.
Злат еще ниже склонился к Любаве:
- Будешь моей?
- Буду, - ответила она.
Все было залито солнцем. Черная кузница, желтые одуванчики на дворе,
пыль на дороге.
Весна бурлила, в деревьях текли сладкие и горьковатые соки, злаки
произрастали из земли, цвели яблони. Еще раз природа совершала свой
благостный круг творения. В этом водовороте жизни Любава плыла навстречу
своей судьбе, как те былинки, что несутся в многоводной реке, подхваченные
течением. Каждый вечер они встречались теперь со Златом у плетня и тихо
разговаривали там. Никто не слышал, какие сказки рассказывал ей гусляр.
Так птицы поют, воркуют голуби.
На монастырском огороде, на реке Альте, яблони тоже стояли в цвету.
Рядом с ними особенно черными казались одеяния монахов, проходивших мимо
деревьев с лопатами в руках, чтобы сажать репу. Старый князь,
задержавшийся на несколько дней в обители, выходил иногда из бревенчатой
избушки, чтобы полюбоваться на весеннюю красоту. Но чаще всего он сидел в
трапезной, которую ему предоставили, чтобы беседовать там с боярами о
делах государства. Из Киева к великому князю приезжали вельможи и
докладывали о том, что творится в стольном городе. По их словам, все было
в порядке, торжище шумело от множества народа, еще больше чужестранцев
прибывало по торговым делам, и меха поднимались в цене.
Мономах знал, что готовность отразить врага в случае внезапного
нападения - самая первая забота правителя. Стоит только усыпить себя
приятными мыслями о своем собственном могуществе, как неприятель уже стоит
под городскими стенами и стрелы начинают бороздить воздух. Но у многих
бояр были свои заботы. Боярин Мирослав, посылавший монаха Дионисия в
Иерусалим за камнем от гроба Христа, все время возвращался к мыслям о
собственном добре. Это был жадный до серебра и не очень мудрый человек. Он
говорил:
- Как поступить, если смерды из соседней веси мою межу запашут, нарушив
все божеские и человеческие законы
...Закладка в соц.сетях
