Жанр: Фантастика
Гнездо горной королевы (Ниффт проныра)
...адеясь убежать от
терзавшей их жестокой боли. Некоторые кинулись по виадуку в горы; его мощные опоры
какое-то время выдерживали вес стада, пока вызванная поступью колоссов вибрация не
обрушила сразу несколько миль дороги. Многие животные убились, свалившись в
пропасть, остальные околели на равнине к вечеру того же дня.
Но решимость жителей Сухой Дыры справиться с несчастьем открылась нам во всей
своей полноте, лишь когда мы добрались до тянувшейся вдоль берега реки дороги и
увидели, что громадные трупы животных, устилавшие долину, превратились усилиями
обитателей города в мясные каменоломни. Коршуны, кроки и гузлары толпились в небе,
возмущенные поведением двуногих, лишающих их законной добычи. Вооруженные всеми
мыслимыми мясницкими орудиями, пилами и мечами люди копошились на громадных
лесах, выстроенных вокруг мертвых животных. Шкуру сдирали и разрезали на лоскуты с
корабельный парус величиной. На решетках, на скорую руку сколоченных из
переломанных пополам столбов, служивших некогда опорами загородкам корралей,
коптились громадные шматки мяса, вырубленные из мраморных стен плоти. На южной
дороге творилось настоящее столпотворение повозок, которые подвозили к жаровням
бочонки, соль, пряности для маринада, древесный уголь. Такой же мощный транспортный
поток тянулся и в другом направлении, в сторону гавани Кайрнские Ворота, откуда
копченое мясо отправится на продажу в другие города и страны, чтобы хоть как-то
окупить убытки гражданского населения Сухой Дыры.
Класкат нашел своего отца на одном из его складов, где тот принимал товар, собирал
квитанции на отгрузку, отправлял своих помощников показать погонщикам дорогу к
месту назначения на оживленной, как никогда, равнине. Звали его Клистер, он был
крупным, властным мужчиной с пронзительным взглядом живых блестящих глаз. По
всему было видно, что он человек состоятельный, привычный к власти.
- Работали на Костарда, значит? Что ж, не мне вас винить, когда мой сын совершил
ту же ошибку. Да, фургон в аренду я вам дам, заодно сын на обратном пути захватит соли
и бочонков. Говорите, Костард заплатил вам ароматическими поскребышами? Никогда о
таких не слыхал.
- И мы тоже, хотя, конечно, для нас ремесло откачников вообще в новинку. Он
убедил нас, что эта воскообразная субстанция, соскребаемая с боков личинок, высоко
ценится парфюмерами на Эфезионских островах. - Мое сердце колотилось, точно
кузнечный молот, пока я изо всех сил изображал обведенного вокруг пальца простака,
которого вдруг обуяли сомнения. - Но ведь это не может быть... неправдой?
Клистер пожал плечами; ему было на руку послать с нами своего сына с фургоном,
чтобы он потом вернулся с поклажей, да еще оправдал поездку арендной платой.
- Не сомневаюсь, что о шахтовом деле он знает побольше, чем о разведении скота.
Может быть, вам еще доведется с ним повстречаться, - говорят, он ползет через холмы к
югу. Если так, то передайте, что мы намерены обучить его основам нашего ремесла,
продемонстрировав на нем самом, что значить метить скот, кастрировать, пороть и,
наконец, забивать на мясо, - не обязательно именно в такой последовательности. Пусть
знает, что обучение начнется, как только мы сможем выкроить немного свободного
времени.
Дорога серебристо змеилась в рыжевато-коричневой траве, то и дело сбегая с
невысоких холмов и снова взбираясь на них. Вскоре она достигнет отвесных утесов
побережья, сделает поворот и побежит вдоль них, пока они не опустятся широкими
ступенями к гавани Кайрнские Ворота. Еще до наступления ночи наше добро будет
лежать в трюме аккуратного маленького каррака, причаленного на безопасном расстоянии
от берега.
Наконец впереди показался поворот. А прямо рядом с ним мы увидели толпу
путешественников. Побросав телеги и экипажи на обочине, они внимательно
рассматривали что-то в узкой долине, дальний конец которой приходился вровень с
вершинами прибрежных утесов. Позади них не было ничего, кроме сверкающего моря да
просторного неба.
- Что это они там разглядывают? - Но, задавая этот вопрос, я уже знал на него
ответ и со страхом ожидал подтверждения своей догадки.
Костард, громадный, словно кит, отвратительный в своей перемазанной кашей из
земли и давленых листьев наготе, вскарабкался до середины приморского склона долины.
Судя по дрожанию его рыхлых конечностей, он напрягал все силы, пытаясь дотянуться до
вершины утеса, но не мог двинуться с места. Барнар натянул поводья, я, Класкат и Клопп
спешились. Некоторое время мы просто стояли и глазели вместе с остальными. А что еще
нам оставалось делать?
Вдруг остекленелый взгляд Костарда, бесцельно блуждавший между небом и
землей, упал на толпу. В нем появилась сосредоточенность.
- Дядя Барнар! Ниффт! - загудел он. - Помогите! - Ну и голосище же у него
стал! В толпе на нас как-то странно покосились. Никогда в жизни не испытывал я такого
унижения!
- Но чем мы можем тебе помочь? - в отчаянии проревел Барнар в ответ.
- Подтяните меня, совсем чуть-чуть, а дальше я сам покачусь! О, поспешите, пока я
не вырос еще больше! Мне необходимо добраться до моря! Я не могу дышать! Мне нужно
плавать! Иначе я задушу себя собственным весом!
Громадный грузовой фургон, полный каменной соли и древесного угля, вне всякого
сомнения направлявшийся в Сухую Дыру, встал рядом с нашим.
- Он, похоже, ваш родственник. С удовольствием пособлю вам, и даже денег за это
не возьму, если только вы поможете ему утопиться, как он того хочет. - И возчик кинул
нам конец толстого каната.
Мы отогнали свой фургон с дороги и свернули на травянистую кромку утеса. В
двадцати шагах по правую руку от нас седобородый океан ворочался на дне
четырехсотфутовой пропасти. С другой стороны прямо под нами белело лицо Костарда,
точно обозленная луна, которая свалилась в грязь и теперь, истекая потом, пытается
вернуться на свое законное место. Его громадные ноги вяло месили грязь, он то
поднимался на сотую долю фута вверх по холму, то снова скатывался назад.
- Клянусь всеми силами, - не удержался Барнар, - что ты с собой сотворил,
идиот несчастный?
- Это был несчастный случай, дядя Барнар! Я не помыл руки после напитка
гигантов, и он проник в хлеб и маринованные квифлы, которыми я обедал... О, поспешите,
молю вас, поспешите, если я еще подрасту, то мне уже ни за что не достичь моря.
Грубая, раздутая нагота Костарда служила дополнительным, и весьма мощным,
стимулом эстетического свойства, чтобы сбросить его в море как можно скорее и убрать
таким образом с глаз. Предложивший нам свою помощь возчик, рыжеволосый мужичок,
забавлялся в открытую, хотя его веселье было не лишено горечи. Он переплел два каната
буквой "У" и обмотал ее рожки вокруг осей своего и нашего фургонов.
- Твоя мать, а моя сестра Ангильдия, - погребальным голосом продолжал
отчитывать юнца Барнар, - убьет меня за это. В буквальном смысле. Никогда в жизни
больше не отважусь я поглядеть ей в глаза!
- Слушай меня, Костард, - заговорил я, готовясь перебросить ему длинный конец
каната. - Выпусти канат прежде, чем полетишь вниз. Не забудь. - Он кивнул, но, судя
по его лишенному всякого выражения взгляду, вряд ли понял, о чем я ему толкую.
Ухватившись за канат, он несколько раз обмотал его вокруг запястья. Класкатт и Клопп,
от чьих седел к тележным осям также тянулись веревки, приготовились помогать, но я
был свободен. Вытащив из ножен Бодрого Парня, я испробовал остроту его лезвия. Мы
развернули фургоны вдоль вершины утеса и хлестнули плодов. Животные тронулись, и
Костард наискосок пополз на вершину.
Животные напрягались изо всех сил, так что каждая жилка обозначилась под кожей.
Пальцы и ступни обезумевшего Костарда месили травяной склон. То ли наша помощь
действительно пришлась кстати, то ли поддержка пробудила последний резерв воли
несчастного бестолкового юнца, но он медленно подтягивался наверх, дрожа и сотрясаясь,
пока наконец не смог ухватиться свободной рукой за вершину. Тогда он подтянулся еще
разок и свесился через утес.
- Отпусти канат! - заорал я. Но он меня не слышал или не слушал. Его вторая
рука тоже взметнулась вверх, таща за собой скрипящие фургоны и упирающихся,
вопящих от ужаса животных.
Вся моя воровская карьера промелькнула перед моим внутренним взором в тот
момент, когда я увидел наш фургон, танцующий на краю пропасти. Каждая большая
удача, каждый провал пронеслись передо мной, точно призраки, гонимые ветром, но все
они вместе и каждый по отдельности были ничто по сравнению с той жалкой,
корячившейся задом к краю обрыва телегой, на передке которой Барнар отчаянно
натягивал поводья.
Я пришпорил своего плода. Костард потянул еще раз и уцепился за скалу покрепче,
поставив фургоны на самый край утеса. Подскакав к нему, я одним могучим ударом
Бодрого Парня перерезал натянутый как струна канат. В тот же момент Костард
перевалился через скалу и обрушился в пропасть.
Мне показалось, что он целую вечность висел в воздухе, неописуемо переливаясь
всей своей жирной наготой, на мгновение напомнившей мне извивающуюся личинку
Пожирателя.
- Как ты думаешь, он поплывет? - со страхом спросил Класкат, прежде чем
Костард вздыбил поверхность океана тысячей брызг и затонул, словно камень. Мучнистая
бледность его тела еще некоторое время просвечивала из черно-синих глубин, но наконец
растаяла совершенно.
XXVI
О, дайте, дайте мне покоя обрести
На Океана ласково вздыхающей груди!
Там ни пожар, ни воры не страшны
И можно мирно спать и видеть сны!
Гавань Кайрнские Ворота навсегда останется в моей памяти, одетая сиянием
надежности, как вечером того дня, когда мы добрались до нее с нашим сокровищем. Вода
облачилась в цвета заката, и вся маленькая бухточка выглядела как одна золотая монета.
На верфи, хозяина которой мы поймали буквально с ключами в руках, нашлась
крепенькая маленькая каравелла, только что из ремонта, а на ее борту - основательный
четырехвесельный ялик. Мы позволили хозяину содрать за них целых пять мер золота, так
нам не терпелось скорее погрузить свои сокровища на борт и отогнать их подальше от
берега. [Ради читателя, незнакомого с платежными средствами, преобладающими на
торговой оси, которая соединяет мои родные Эфезионские острова с Кайрнским
континентом, пересекая лежащую между ними Минускулонскую Цепь, а также читателя,
затрудняющегося хотя бы приблизительно подсчитать размеры добычи Ниффта, считаю
необходимым вмешаться. О произведениях демонического искусства и артефактах в их
поклаже сказать ничего не могу, но, на основании только приблизительной оценки
драгоценных камней, заверяю читателя, что груз каравеллы Ниффта и Барнара составлял
не менее десяти миллионов ликторов, а скорее всего многократно превышал эту сумму.
Справедливость по отношению к Ниффту и его другу требует отметить, что, в
соответствии с текущими кайрнскими тарифами оплаты труда, Класкат и Клопп получили
едва ли не вдвое больше против того, на что могли рассчитывать, учитывая соотношение
количества дней и проделанного расстояния.]
Класката и Клоппа мы отослали назад, дав им по двести ликторов на брата. Можно
было бы и не расставаться с такими деньжищами, но, снедаемые нетерпением, мы
попросили недавних охранников помочь нам погрузиться; работая, они всем своим видом
выражали сомнение в том, что наш груз - и впрямь личиночные поскребыши. Кули с
сокровищами они перетаскивали без всякой осторожности, только звон стоял. Отсюда и
размеры вознаграждения. И все равно, получив деньги, они уходили нога за ногу, то и
дело задумчиво оглядываясь.
Нашу каравеллу мы назвали "Подарок", и, когда на небе взошла горбатая луна, она
уже прочно стояла на якоре в одном из наименее оживленных уголков бухты. С балкона
припортовой харчевни, где мы решили отужинать, ее было видно замечательно.
Кувшинчики со Снадобьем висели у нас под куртками, так что при первых признаках
опасности мы оказались бы на борту "Подарка" в считанные секунды.
К берегу мы гребли молча, в молчании выбрали столик на переполненном балконе,
заказали еду, дождались, пока ее принесут, и поужинали, не произнося ни слова.
Сокровище было нашим и лежало на борту принадлежащего нам корабля. Теперь настало
время обладать и тратить. Теперь, когда бы мы с Барнаром ни взглянули друг на друга,
нашим глазам открывалась огромная пропасть, разверзшаяся меж нами. Поэтому мы
предпочитали смотреть в разные стороны.
Внизу, в трюмах нашей малютки "Подарка", покоившейся на поверхности гладкой,
точно оловянное блюдо, бухты, лежали несказанные чудеса. А в них, словно зародыш в
материнской утробе, спали подвиги, способные навеки прославить наши имена в анналах
воровской профессии.
Эти-то нерожденные сокровища и терзали меня так неотвязно. Я уже видел, как мои
руки в перчатках Пелфера касаются ворот Дома Мхурдааля (сверху донизу увешанных
трупами потерпевших неудачу воров, все еще свежими и кровоточащими, несмотря на то
что со времени их убийства прошли века); я уже слышал железный стон расходящихся
створок, видел черный провал меж ними. Картины библиотеки Мхурдааля, этого
лабиринта мудрости, и зачумленных городов, жители которых потеют золотом, вставали
перед моим внутренним взором...
А против меня сидел Барнар и тоже глазел на "Подарок", видя, вне всякого
сомнения, сплошные скорзовые деревья и упорно мечтая о рощах строевого леса, сам
такой же закореневший в своем безумном упрямстве, как старое дерево. Неважно, чего мы
могли бы достичь поодиночке, каждый со своей половиной состояния. Только целиком
обещало оно стать мостом к славе, к подвигам бессмертия. Половина моста не ведет
никуда, только в бездну. Барнар клялся помочь мне в этом свершении, и я не мог, не
желал отказаться от задуманного. Так мы и сидели, избегая глядеть друг на друга, а
молчание присутствовало за нашим столом, точно невидимый третий.
До тех пор пока Барнар не произнес:
- Та женщина, у перил... разве мы с ней не знакомы?
- Уж не Ниасинт ли это?
- Да, похоже, ока! - Древняя молодая женщина была одета для путешествия:
короткий плащ, туника, сапоги, короткий меч на поясе. Она сидела, повернув голову к
морю, и не отрывала взгляда от того места, где небо встречается с водой. Необъяснимое
спокойствие, многовековая невозмутимость окутывали ее, и мы не решились нарушить ее
уединение. Наблюдая за ней, мы незаметно погрузились в воспоминания о собственном
странствии по подземной вечности, так что женский голос, раздавшийся прямо над
нашими головами, буквально заставил нас подпрыгнуть.
- Какая приятная встреча, дорогие воришки! - У нашего стола стояла Ша Урли. -
Ну давай обнимемся и поцелуемся, Ниффт, ах ты, скупердяй, прижимистая твоя задница!
- Мое недовольство не самым приличным способом выражения своего восторга,
который выбрала наша старая знакомая, не помешало мне заключить ее в дружеские
объятия. Она села и выпила с нами. Одета она была точно так же, как и Ниасинт, к
которой на протяжении всей нашей беседы то и дело устремлялся ее взгляд.
- Как удачно, что мы повстречались именно здесь! - сказал я. - Может быть, мы
могли бы уладить то дельце о пятидесяти мерах золота прямо сейчас, и тогда нам не
придется заезжать на Дольмен.
- Увы, боюсь, что вам придется там побывать и поговорить с Ха Оли. Дело в том,
что я официально уступила брату все свои права на обладание и распоряжение любыми
доходами, которые он когда-либо получит от напитка гигантов. Все деньги, которые у
меня сейчас есть, понадобятся нам с Ниасинт в дороге.
- Собираетесь путешествовать? - спросил я, но мы все поняли раньше, чем она
успела ответить.
- Ей предстоит познакомиться с совершенно новым миром, - объяснила Ша Урли.
- А когда я попробовала рассказать ей о нем хоть что-нибудь, то обнаружила, что и сама
знаю не больше. Так что мне предстоит познакомиться с тем же самым миром, что и ей. А
между прочим, вы двое отчасти ответственны за мою тягу к странствиям. И куда только
вас не заносило! Ваш пример стал для меня не больше и не меньше, как откровением!
- Нет ничего лучше, чем идти куда глаза глядят! - отозвался я в тон нашей
собеседнице. Почему-то мне было слегка завидно, хотя сам я был столь же легок на
подъем, как и она. - Прими наши поздравления. Но, дражайшая Ша Урли, позволь задать
тебе еще один вопрос касательно финансовых обстоятельств твоего брата. У него ведь
есть эти самые пятьдесят мер золота, не правда ли?
Ша Урли рассмеялась.
- Какие бы затруднения ни испытывал он в данный момент, недостаток наличности
к ним не относится. Медоварни Банта были и остаются одним из ведущих предприятий
Ангальхеймского архипелага.
- Прошу прощения, если я покажусь навязчивым, - вмешался Барнар, - но как
развивается задуманное им дело с эмульсией?
- Честно говоря, дорогой Барнар, я прилагаю все старания, чтобы знать об этом как
можно меньше. Мы с братом расстались здесь почти месяц тому назад, и с тех пор я ни
разу его не видела. Мы путешествовали по северному Кайрнгему, пока Ниасинт
набиралась сил. Здесь мы дожидаемся -лишь утреннего прилива, а тогда поставим парус и
пойдем на Минускулон. Я избегаю любых новостей с Дольмена, исключая лишь те,
которые застают меня врасплох. "Хочешь научиться летать - сразу вставай на крыло".
- Дражайшая Ша Урли, - ввернул я, - поверь, я уважаю полет твоего
благородного духа и нисколько не хочу тебе перечить, но...
Улыбаясь, она подняла ладонь в запрещающем жесте.
- Умолкни, милый воришка. Я знаю, какие у тебя основания для страха. Слухи о
делах Костарда и о постигшей его судьбе докатились и до нас.
- И даже то, что он погиб в море?
- Нет, мы лишь слышали, что он ползет к берегу. Выслушав наш детальный рассказ
о недавнем броске Костарда в морские глубины, расцвеченный самыми яркими красками,
она прикрыла на мгновение лицо руками, стараясь скрыть нахлынувшие эмоции, от
которых слегка вздрагивали ее плечи.
- Ну, - произнесла она наконец с торжественным выражением, - могу лишь
заверить вас, что... небрежность бедняги Костарда не тот недостаток, который сближает
его с моим братом. Если из этой эмульсии можно извлечь какую-то прибыль сверх
обычной, то, будьте уверены, Ха Оли это сделает, последовательно и методично. - При
этих словах тень пробежала по ее лицу. - Нельзя не заметить, что в последние несколько
дней на Дольмене царит какое-то беспокойство. И, глядя сегодня утром через пролив, я
обратила внимание на какие-то тени над родными высотами, наводящие на мысль о
возмущении в воздухе. Но ничего больше я сказать не могу и знать не хочу. И вообще,
через час мы поднимемся на борт нашего корабля и останемся там до самого отплытия,
чтобы не слышать никаких новостей.
Мне не удалось подавить вздох разочарования.
- Н-да, ужасно не хочется заходить в порт, где не все спокойно! С другой стороны,
пятьдесят мер золота - не пустяк.
- Прости мне мою улыбку, - ответила Ша Урли. - И прости, если я ошибусь,
сказав, что сумма по крайней мере в десять тысяч раз большая лежит в трюме вон той
каравеллы, что стоит на якоре прямо под этим балконом и от которой ты не отрываешь
глаз ни на мгновение.
- Так же как и ты от Ниасинт? Она ухмыльнулась.
- Да. Именно так. Надеюсь, твое увлечение заставляет воспарять твое сердце так же
высоко, как и мое каждый раз, когда я гляжу на мою дорогую Ниасинт. Однако подумайте
сами, друзья мои, почему бы вам не поставить на тех пятидесяти мерах крест? Не ради
моего брата, разумеется, но хотя бы в качестве простого суеверия, отступного Госпоже
Удаче? Только вспомню, как вы рвали и метали там, внизу, сами одержимые, как
демоны... По-моему, вам пора ослабить хватку и поостыть немного. Забудьте об этих
пятидесяти мерах, хотя бы в порядке нравственного упражнения.
Очевидно, на сердце у Ша Урли было так легко, что и разум тоже ослабил вожжи. Я
тут же приписал ее странное предложение причудливому полету фантазии и позабыл о
нем.
Мы еще некоторое время посидели вместе за стаканом вина, а потом с большой
теплотой расстались, и все это раньше, чем Ниасинт успела выйти из своего транса.
Казалось, она находится так далеко от этого мира, что наши голоса не в силах достичь ее
слуха. Скорее всего ее мозг в состоянии реагировать пока лишь на речь, состоящую не из
одних только слов, и с такими речами обращается к ней, вне всякого сомнения, Ша Урли.
XXVII
Приди, златая сладость! Фортуны
Медовых сот головоломку собой заполни!
Взрасти! Одной блестящей каплей стань
И опустись, божественная, на мой язык,
Что стать твоей могилой жаждет!
Время летних северных ветров прошло. Легкий юго-западный бриз, по-осеннему
свежий, поднялся за несколько часов до рассвета, и мы поставили парус и взяли курс на
Дольмен. Восход солнца застал нас посреди пролива, разделяющего Кайрнский континент
и Ангальхеймы; наша каравелла резво неслась вперед, сбивая килем пенные барашки с
гребней волн. Своей беззаботной игривостью "Подарок" точно пытался соблазнить меня
идти прямо в открытое море. Забудь о Дольмене, забудь обо всех сложностях. Правь
прямо в Агонское море; через двадцать дней твоя нога ступит на землю Минускулонского
архипелага, а еще через двадцать ты бросишь якорь на Пардаше, в гавани Кархман-Ра.
Возможно, утренний ветерок нашептывал то же самое и Барнару.
Но потом я задал себе вопрос: какой здравомыслящий человек откажется от
пятидесяти мер золота, если все, что от него требуется, лишь сделать три или четыре шага
в сторону от намеченного пути? Не глупо ли отказываться от того, на что имеешь все
права? Не сомневаюсь, теми же вопросами задавался и Барнар.
Ветер утих, когда пики Ангальхеймов встали на горизонте, но течение продолжало
увлекать нас вперед. Весь Дольмен был окутан туманной дымкой, и мы уже подобрались
довольно близко, когда полуденное солнце наконец растопило небосвод и набравшийся
новых сил ветер очистил сверкающую драгоценность острова. В небе над нагорьем и
впрямь наблюдалось какое-то беспокойное движение; дым клубами поднимался в воздух,
где его тут же подхватывали и разрывали в клочья воздушные течения. Кроме того, в
воздухе постоянно висел какой-то запах, знакомый и тревожный одновременно, похожий
на тошнотворную вонь горелого мяса и все же немного другой... И что за обрывки
свирепой музыки то и дело доносил до нас ветер? Уж не человеческие ли голоса взмывали
так пронзительно и надсадно, точно во время боя, на фоне неизменной басовито гудящей
ноты?
- Дым. Интересно, что дальше? - с горечью произнес я. - Неужели препятствиям
и осложнениям на нашем пути никогда не будет конца?
- Смотри, какая в гавани суета!
Убрав паруса, мы обогнули скалу в северной оконечности бухты. Долго и
внимательно всматривались мы в толчею судов, толпы на набережной, тяжело груженные
фургоны, которыми запружены были все ведущие в гору дороги, пока наконец с
облегчением не пришли к выводу, что вся эта суматоха вызвана скорее оживлением
деловой активности, чем несчастьем.
Тем не менее мы осмотрительно поставили "Подарок" на якорь подальше от
корабельной сутолоки, спустили на воду ялик, сели на весла и поплыли к докам.
- Может, зайдем вон в ту таверну? - предложил Барнар. - Если займем столик на
улице, то не потеряем ее из виду.
Стоявшие на якоре корабли громоздились над нами, высокие, словно башни. Среди
них было немало грузовых судов Банта, больших, но изящных кораблей, с гербом Банта
на фоке. Почти все они освобождали свои трюмы от содержимого и ничего не брали на
борт. Погонщики ставили свои запряженные плодами фургоны поближе к кораблям и
нагружали их бревнами, досками, бочонками со смолой, связками факелов, охапками
соединенных между собой металлическими петлями досок, которые в собранном
состоянии вполне могли оказаться подъемными кранами или осадными машинами, и еще
какими-то пакетами, содержимое которых я, приглядевшись, опознал как дротики для
большой баллисты, каждый снаряд почти в человеческий рост высотой.
- Похоже, коммерция приняла здесь исключительно военный характер, - заметил
Барнар задумчиво. - В то же время местными жителями овладела, по всей видимости,
тяга к странствиям. - И точно, кроме грузовых судов в порту полно было и других
кораблей, которые брали на борт пассажиров, а на набережной между фургонами
сбившиеся тесными кучками люди дожидались своей очереди взойти на палубу. Почти
все они были одеты в длинные плащи для защиты от свежего морского ветра, и каждый
зорко стерег свой багаж.
- Да. Что-то явно затевается, - согласился я. - Но "Подарок" надежно стоит на
якоре вдали от всей этой суеты, и если Бант и впрямь попал в переделку, то тем более
надо получить с него денежки без промедления, пока он не пошел ко дну. Думаю, надо
сначала сходить к нему домой.
Барнар поднялся на набережную и занял столик на улице возле таверны, откуда
удобно было наблюдать за каравеллой. Снадобье для Полетов было у него с собой, на
обычном месте под курткой, так что в случае чего лодка ему не понадобится; я сел в нее и
поплыл на другую сторону гавани, то и дело виляя и уворачиваясь, чтобы избежать
столкновения с более крупными судами. Но даже так я все равно продвигался вперед
быстрее, чем если бы отправился в путь пешком, лавируя в запрудившей набережную
толпе.
Работая веслами, я пытался разобраться в ситуации на острове. Что бы ни
происходило в горах, без военных действий и осады там дело не обошлось. Движение
беспрерывной рябью, точно ползущая змея, покрывало горную дорогу. Возвращались
телеги и фургоны преимущественно порожняком, наверх шли с поклажей вроде связок
факелов, бочонков со смолой и тому подобного.
- Э-хой, худощавый Кархманит! Милый Ниффт! Дай отдых своим натруженным
рукам, мой дорогой проныра! - Веселое приветствие прогремело у меня над головой, как
трубный глас. Поглядев наверх, я увидел на носу одного из принадлежавших Банту
грузовых судов Хигайю, проворную банщицу, - она была при оружии и выглядела
просто ослепительно. Плотно прилегающая пластина из меди, точно повторяя форму ее
небольших, но аппетитных грудей, являла взору их очаровательные скульптурные копии.
Багор с крюком для перетаскивания грузов на конце лежал
...Закладка в соц.сетях
