Жанр: Детская
Рассказы
...зной и
невозмутимой. И она повела их через отверстие в панели по узкому потайному
коридорчику; Вашингтон со свечой, которую он прихватил со стола, замыкал
процессию. Наконец они дошли до тяжелой дубовой двери на больших петлях,
утыканной ржавыми гвоздями. Вирджиния прикоснулась к двери, та распахнулась,
и они очутились в низенькой каморке со сводчатым потолком и зарешеченным
окошком. К огромному железному кольцу, вделанному в стену, был прикован
цепью страшный скелет, распростертый на каменном полу. Казалось, он хотел
дотянуться своими длинными пальцами до старинного блюда и ковша,
поставленных так, чтоб их нельзя было достать. Ковш, покрытый изнутри
зеленой плесенью, был, очевидно, когда-то наполнен водой. На блюде осталась
лишь горстка пыли. Вирджиния опустилась на колени возле скелета и, сложив
свои маленькие ручки, начала тихо молиться; пораженные, созерцали они
картину ужасной трагедии, тайна которой открылась им.
- Глядите! - воскликнул вдруг один из близнецов, глянув в окно, чтобы
определить, в какой части замка находится каморка.- Глядите! Сухое
миндальное дерево расцвело. Светит луна, и мне хорошо видны цветы.
- Бог простил его! - сказала Вирджиния, вставая, И лицо ее словно
озарилось лучезарным светом.
- Вы ангел! - воскликнул молодой герцог, обнимая и целуя ее.
7
Четыре дня спустя после этих удивительных событий, за час до полуночи, из
Кентервильского замка тронулся траурный кортеж. Восемь черных коней везли
катафалк, и у каждого на голове качался пышный страусовый султан; богатый
пурпурный покров с вытканным золотом гербом Кентервилей был наброшен на
свинцовый гроб, и слуги с факелами шли по обе стороны экипажей - процессия
Производила неизгладимое впечатление. Ближайший родственник усопшего лорд
Кентервиль, специально прибывший на похороны из Уэльса, ехал вместе с
маленькой Вирджинией в первой карете. Потом ехал посол Соединенных Штатов с
супругой, за ними Вашингтон и три мальчика. В последней карете сидела миссис
Амни - без слов было ясно, что, поскольку привидение пугало ее больше
пятидесяти лет, она имеет право проводить его до могилы. В углу погоста, под
тисовым деревом, была вырыта огромная могила, и преподобный Огастес Дэмпир с
большим чувством прочитал заупокойную молитву. Когда пастор умолк, слуги, по
древнему обычаю рода Кентервилей, потушили свои факелы, а когда гроб стали
опускать в могилу, Вирджиния подошла к нему и возложила на крышку большой
крест, сплетенный из белых и розовых цветов миндаля. В этот миг луна тихо
выплыла из-за тучи и залила серебром маленькое кладбище, а в отдаленной роще
раздались соловьиные трели Вирджиния вспомнила про Сад Смерти, о котором
рассказы--вал дух. Глаза ее наполнились слезами, и всю дорогу домой она едва
проронила слово.
На следующее утро, когда лорд Кентервиль стал собираться обратно в
Лондон, мистер Отис завел с ним разговор о драгоценностях, подаренных
Вирджинии привидением. Они были великолепны, особенно рубиновое ожерелье в
венецианской оправе - редкостный образец работы XVI века; их ценность была
так велика, что мистер Отис не считал возможным разрешить своей дочери
принять их.
- Милорд,- сказал он,- я знаю, что в вашей стране закон о "мертвой руке"
распространяется как на земельную собственность, так и на фамильные
драгоценности, и у меня нет сомнения, что эти вещи принадлежат вашему роду
или, во всяком случае, должны ему принадлежать. Посему я прошу вас забрать
их с собой в Лондон и впредь рассматривать как часть вашего имущества,
возвращенную вам при несколько необычных обстоятельствах. Что касается моей
дочери, то она еще ребенок и пока, слава богу, не слишком интересуется
всякими дорогими безделушками. К тому же миссис Отис сообщила мне,- а она,
должен сказать, провела в юности несколько зим в Бостоне и прекрасно
разбирается в искусстве,- что за эти безделушки можно выручить солидную
сумму. По причине вышеизложенного, лорд Кентервиль, я, как вы понимаете, не
могу согласиться, чтобы они перешли к кому-нибудь из членов моей семьи. Да и
вообще вся эта бессмысленная мишура, необходимая для поддержания престижа
британской аристократии, совершенно ни к чему тем, кто воспитан в строгих и,
я бы сказал, непоколебимых принципах республиканской простоты. Не скрою,
впрочем, что Вирджинии очень хотелось бы сохранить, с вашего позволения,
шкатулку в память о вашем несчастном заблудшем предке. Вещь эта старая,
ветхая, и вы, быть может, исполните ее просьбу. Я же со своей стороны,
признаться, крайне удивлен, что моя дочь проявляет такой интерес к
средневековью, и способен объяснить это лишь тем, что Вирджиния родилась в
одном из пригородов Лондона, когда миссис Отис возвращалась из поездки в
Афины.
Лорд Кентервиль с должным вниманием выслушал почтенного посла, лишь
изредка принимаясь теребить седой ус, чтобы скрыть невольную улыбку. Когда
мистер Отис кончил, лорд Кентервиль крепко пожал ему руку.
- Дорогой сэр,- сказал он,- ваша прелестная дочь немало сделала для моего
злополучного предка, сэра Симона, и я, как и все мои родственники, весьма
обязан ей за ее редкую смелость и самоотверженность. Драгоценности
принадлежат ей одной, и если бы я забрал их у нее, я проявил бы такое
бессердечие, что этот старый грешник, самое позднее через две недели, вылез
бы из могилы, дабы отравить мне остаток дней моих. Что же касается их
принадлежности к майорату, то в него не входит вещь, не упомянутая в
завещании или другом юридическом документе, а об этих драгоценностях нигде
нет ни слова. Поверьте, у меня на них столько же прав, сколько у вашего
дворецкого, и я не сомневаюсь, что, когда мисс Вирджиния подрастет, она с
удовольствием наденет эти украшения. К тому же вы забыли, мистер Отис, что
купили замок с мебелью и привидением, а тем самым к вам отошло все, что
принадлежало привидению. И хотя сэр Симон проявлял по ночам большую
активность, юридически он оставался мертв, и вы законно унаследовали все его
состояние.
Мистер Отис был весьма огорчен отказом лорда Кентервиля и просил его еще
раз хорошенько все обдумать, но добродушный пэр остался непоколебим и в
конце концов уговорил посла оставить дочери драгоценности; когда же весной
1890 года молодая герцогиня Чеширская представлялась королеве по случаю
своего бракосочетания, ее драгоценности оказались предметом всеобщего
внимания. Ибо Вирджиния получила герцогскую корону, которую получают в
награду все благонравные американские девочки. Она вышла замуж за своего
юного поклонника, едва он достиг совершеннолетия, и они оба были так милы и
так влюблены друг в друга, что все радовались их счастью, кроме старой
маркизы Дамблтон, которая пыталась пристроить за герцога одну из своих семи
незамужних дочек, для чего дала не менее трех обедов, очень дорого ей
стоивших. Как ни странно, но к недовольным поначалу примкнул и мистер Отис.
При всей своей любви к молодому герцогу, он, по теоретическим соображениям,
оставался Врагом любых титулов и, как он заявлял, "опасался, что
расслабляющее влияние приверженной наслаждениям аристократии может
поколебать незыблемые принципы республиканской простоты". Но его скоро
удалось уговорить, и когда он вел свою дочь под руку к алтарю церкви святого
Георгия, что на Ганновер-сквер, то во всей Англии, мне кажется, не нашлось
бы человека более гордого собой.
По окончании медового месяца герцог и герцогиня отправились в
Кентервильский замок и на второй день пошли на заброшенное кладбище близ
сосновой рощи. Долго не могли они придумать эпитафию для надгробия сэра
Симона и под конец решили просто вытесать там его инициалы и стихи,
начертанные на окне библиотеки. Герцогиня убрала могилу розами, которые
принесла с собой, и, немного постояв над нею, они вошли в полуразрушенную
старинную церковку. Герцогиня присела на упавшую колонну, а муж,
расположившись у ее ног, курил сигарету и глядел в ее ясные глаза. Вдруг он
отбросил сигарету, взял герцогиню за руку и сказал:
- Вирджиния, у жены не должно быть секретов от мужа.
- А у меня и нет от тебя никаких секретов, дорогой Сесл.
- Нет, есть,- ответил он с улыбкой.- Ты никогда не рассказывала мне, что
случилось, когда вы заперлись вдвоем с привидением.
- Я никому этого не рассказывала, Сесл,- сказала Вирджиния серьезно.
- Знаю, но мне ты могла бы рассказать.
- Не спрашивай меня об этом, Сесл, я правда не могу тебе рассказать.
Бедный сэр Симон! Я стольким ему обяза-на! Нет, не смейся, Сесл, это в самом
деле так. Он открыл мне, что такое Жизнь, и что такое Смерть, и почему
Любовь сильнее Жизни и Смерти.
Герцог встал и нежно поцеловал свою жену.
- Пусть эта тайна остается твоей, лишь бы сердце твое принадлежало мне,-
шепнул он.
- Оно всегда было твоим, Сесл.
- Но ты ведь расскажешь когда-нибудь все нашим детям? Правда?
Вирджиния вспыхнула.
Оскар Уайлд.
Рыбак и его душа
Перевод: К.Чуковский
РЫБАК И ЕГО ДУША Каждый вечер выходил молодой Рыбак на ловлю и забрасывал
в море сети.
Когда ветер был береговой, у Рыбака ничего не ловилось или ловилось, но
мало, потому что это злобный ветер, у него черные крылья, и буйные волны
вздымаются навстречу ему. Но когда ветер был с моря, рыба поднималась из
глубин, сама заплывала в сети, и Рыбак относил ее на рынок и там продавал
ее.
Каждый вечер выходил молодой Рыбак на ловлю, и вот однажды такою тяжелою
показалась ему сеть, что трудно было поднять ее в лодку. И Рыбак, усмехаясь,
подумал:
"Видно, я выловил из моря всю рыбу, или попалось мне, на удивление людям,
какое-нибудь глупое чудо морское, или моя сеть принесла мне такое
страшилище, что великая наша королева пожелает увидеть его".
И, напрягая силы, он налег на грубые канаты, так что длинные вены, точно
нити голубой эмали на бронзовой вазе, означились у него на руках. Он потянул
тонкие бечевки, и ближе и ближе большим кольцом подплыли к нему плоские
пробки, и сеть, наконец, поднялась на поверхность воды.
Но не рыба оказалась в сети, не страшилище, не подводное чудо, а
маленькая Дева морская, которая крепко спала.
Ее волосы были подобны влажному золотому руну, и каждый отдельный волос
был как тонкая нить из золота, опущенная в хрустальный кубок. Ее белое тело
было как из слоновой кости, а хвост жемчужно-серебряный. Жемчужно-серебряный
был ее хвост, и зеленые водоросли обвивали его. Уши ее были похожи на
раковины, а губы — на морские кораллы. Об ее холодные груди бились холодные
волны, и на ресницах ее искрилась соль.
Так прекрасна была она, что, увидев ее, исполненный восхищения юный Рыбак
потянул к себе сети и, перегнувшись через борт челнока, охватил ее стан
руками. Но только он к ней прикоснулся, она вскрикнула, как вспугнутая
чайка, и пробудилась от сна, и в ужасе взглянула на него аметистово-лиловыми
глазами, и стала биться, стараясь вырваться. Но он не отпустил ее и крепко
прижал к себе.
Видя, что ей не уйти, заплакала Дева морская.
— Будь милостив, отпусти меня в море, я единственная дочь Морского царя,
и стар и одинок мой отец. Но ответил ей юный Рыбак:
— Я не отпущу тебя, покуда ты не дашь мне обещания, что на первый мой
зов ты поднимешься ко мне из глубины И будешь петь для меня свои песни:
потому что нравится рыбам пение Обитателей моря, и всегда будут полны мои
сети.
— А ты и вправду отпустишь меня, если дам тебе такое обещание? --
спросила Дева морская.
— Воистину так, отпущу,-- ответил молодой Рыбак. И она дала ему
обещание, которого он пожелал, и подкрепила свое обещание клятвою Обитателей
моря, и разомкнул тогда Рыбак свои объятья, и, все еще трепеща от какого-то
странного страха, она опустилась на дно.
x x x Каждый вечер выходил молодой Рыбак на ловлю и звал к себе Деву
морскую. И она поднималась из вод и пела ему свои песни.
Вокруг нее резвились дельфины, и дикие чайки летали над ее головой.
И она пела чудесные песни. Она пела о Жителях моря, что из пещеры в
пещеру гоняют свои стада и носят детенышей у себя на плечах; о Тритонах,
зеленобородых, с волосатою грудью, которые трубят в витые раковины во время
шествия Морского царя; о царском янтарном чертоге — у него изумрудная
крыша, а полы из ясного жемчуга; о подводных садах, где колышутся целыми
днями широкие кружевные веера из кораллов, а над ними проносятся рыбы,
подобно серебряным птицам; и льнут анемоны к скалам, и розовые пескари
гнездятся в желтых бороздках песка. Она пела об огромных китах, приплывающих
из северных морей, с колючими сосульками на плавниках; о Сиренах, которые
рассказывают такие чудесные сказки, что купцы затыкают себе уши воском,
чтобы не броситься в воду и не погибнуть в волнах; о затонувших галерах, у
которых длинные мачты, за их снасти ухватились матросы, да так и закоченели
навек, а в открытые люки вплывает макрель и свободно выплывает оттуда; о
малых ракушках, великих путешественницах: они присасываются в килях кораблей
и объезжают весь свет; о каракатицах, живущих на склонах утесов: она
простирает свои длинные черные руки, и стоит им захотеть, будет ночь. Она
пела о моллюске-наутилусе: у него свой собственный опаловый ботик,
управляемый шелковым парусом; и о счастливых Тритонах, которые играют на
арфе и чарами могут усыпить самого Осьминога Великого; и о маленьких детях
моря, которые поймают черепаху и со смехом катаются на ее скользкой спине; и
о Девах морских, что нежатся в белеющей пене и простирают руки к морякам; и
о моржах с кривыми клыками, и о морских конях, у которых развевается грива.
И пока она пела, стаи тунцов, чтобы послушать ее, выплывали из морской
глубины, и молодой Рыбак ловил их, окружая своими сетями, а иных убивал
острогою. Когда же челнок у него наполнялся. Дева морская, улыбнувшись ему,
погружалась в море.
И все же она избегала к нему приближаться, чтобы он не коснулся ее. Часто
он молил ее и' звал, но она не подплывала ближе.
Когда же он пытался схватить ее, она ныряла, как ныряют тюлени, и больше
в тот день не показывалась. И с каждым днем ее песни все сильнее пленяли
его. Так сладостен был ее голос, что Рыбак забывал свой челнок, свои сети, и
добыча уже не прельщала его. Мимо него проплывали целыми стаями
золотоглазые, с алыми плавниками, тунцы, а он и не замечал их. Праздно
лежала у него под рукой острога, и его корзины, сплетенные из ивовых
прутьев, оставались пустыми. Полураскрыв уста и с затуманенным от упоения
взором неподвижно сидел он в челноке, и слушал, и слушал, пока не
подкрадывались к нему туманы морские и блуждающий месяц не пятнал серебром
его загорелое тело.
В один из таких вечеров он вызвал ее и сказал:
— Маленькая Дева морская, маленькая Дева морская, я люблю тебя. Будь
моей женою, потому что я люблю тебя. Но Дева морская покачала головой и
ответила:
— У тебя человечья душа! Прогони свою душу прочь, и мне можно будет тебя
полюбить.
И сказал себе юный Рыбак:
— На что мне моя душа? Мне не дано ее видеть. Я не могу прикоснуться к
ней. Я не знаю, какая она. И вправду: я прогоню ее прочь, и будет мне
великая радость.
И он закричал от восторга и, встав в своем расписном челноке, простер
руки к Деве морской.
— Я прогоню свою душу,-- крикнул он,-- и ты будешь моей юной женой, и
мужем я буду тебе, и мы поселимся в пучине, и ты покажешь мне все, о чем
пела, и я сделаю все, что захочешь, и жизни наши буду навек неразлучны.
И засмеялась от радости Дева морская, и закрыла лицо руками.
— Но как же мне прогнать мою душу? — закричал молодой Рыбак.-- Научи
меня, как это делается, и я выполню все, что ты скажешь.
— Увы! Я сама не знаю! --ответила Дева морская.-- У нас, Обитателей
моря, никогда не бывало души.
И, горестно взглянув на него, она погрузилась в пучину.
x x x На следующий день рано утром, едва солнце поднялось над холмом на
высоту ладони, юный Рыбак подошел к дому Священника и трижды постучался в
его дверь.
Послушник взглянул через решетку окна и, когда увидал, кто пришел,
отодвинул засов и сказал:
— Войди!
И юный Рыбак вошел и преклонил колени на душистые Тростники, покрывавшие
пол, и обратился к Священнику, читавшему Библию, и сказал ему громко:
— Отец, я полюбил Деву морскую, но между мною и ею встала моя душа.
Научи, как избавиться мне от души, ибо поистине она мне не надобна. К чему
мне моя душа? Мне не дано ее видеть. Я не могу прикоснуться к ней. Я не
знаю, какая она.
— Горе! Горе тебе, ты лишился рассудка. Или ты отравлен ядовитыми
травами? Душа есть самое святое в человеке и дарована нам господом богом,
чтобы мы достойно владели ею. Нет ничего драгоценнее, чем душа человеческая,
и никакие блага земные не могут сравняться с нею. Она стоит всего золота на
свете, и ценнее царских рубинов. Поэтому, сын мой, забудь свои помыслы, ибо
это неискупаемый грех. А Обитатели моря прокляты, и прокляты все, кто
вздумает с ними знаться. Они, как дикие звери, не знают, где добро и где
зло, и не за них умирал Искупитель.
Выслушав жестокое слово Священника, юный Рыбак разрыдался и, поднявшись с
колен, сказал:
— Отец, Фавны обитают в чаще леса — и счастливы! и на скалах сидят
Тритоны с арфами из червонного золота. Позволь мне быть таким, как они,--
умоляю тебя! — ибо жизнь их как жизнь цветов. А к чему мне моя душа, если
встала она между мной и той, кого я люблю?
— Мерзостна плотская любовь! — нахмурив брови, воскликнул Священник.--
И мерзостны и пагубны те твари языческие, которым господь попустил блуждать
по своей .земле. Да будут прокляты Фавны лесные, и да будут прокляты эти
морские певцы!
Я сам их слыхал по ночам, они тщились меня обольстить и отторгнуть меня
от моих молитвенных четок. Они стучатся ко мне в окно и хохочут.; Они
нашептывают мне в уши слова о своих погибельных радостях. Они искушают меня
искушениями, и, когда я хочу молиться, они корчат мне рожи. Они погибшие,
говорю я тебе, и воистину им никогда не спастись. Для них нет ни рая, ни
ада, и ни в раю, ни в аду им не будет дано славословить имя господне.
— Отец!--вскричал юный Рыбак.--Ты не знаешь, о чем говоришь. В сети мои
уловил я недавно Морскую Царевну. Она прекраснее, чем утренняя звезда, она
белее, чем месяц. За ее тело я отдал бы душу и за ее любовь откажусь от
вечного блаженства в раю. Открой же мне то, о чем я тебя молю, и отпусти
меня с миром.
— Прочь! — закричал Священник.-- Та, кого ты любишь, отвергнута богом,
и ты будешь вместе с нею отвергнут.
И не дал ему благословения, и прогнал от порога своего. И пошел молодой
Рыбак на торговую площадь, и медленна была его поступь, и голова была
опущена на грудь, как у того, кто печален.
И увидели его купцы и стали меж собою шептаться, и один из них вышел
навстречу и, окликнув его, спросил:
— Что ты принес продавать?
— Я продам тебе душу,-- ответил Рыбак.-- Будь добр, купи ее, ибо она мне
в тягость. К чему мне душа? Мне не дано ее видеть. Я не могу прикоснуться к
ней. Я не знаю, какая она.
Но купцы посмеялись над ним.
— На что нам душа человеческая? Она не стоит ломаного гроша. Продай нам
в рабство тело твое, и мы облачим тебя в пурпур и украсим твой палец
перстнем, и ты будешь любимым рабом королевы. Но не говори о душе, ибо для
нас она ничто и не имеет цены.
И сказал себе юный Рыбак:
— Как это все удивительно! Священник убеждает меня, что душа ценнее, чем
все золото в мире, а' вот купцы говорят, что она не стоит и гроша.
И он покинул торговую площадь, и спустился на берег моря, и стал
размышлять о том, как ему надлежит поступить.
x x x К полудню он вспомнил, что один его товарищ, собиратель морского
укропа, рассказывал ему о некой искусной в делах колдовства юной Ведьме,
живущей в пещере у входа в залив. Он тотчас вскочил и пустился бежать, так
ему хотелось поскорее избавиться от своей души, и облако пыли бежало за ним
по песчаному берегу. Юная Ведьма узнала о его приближении, потому что у нее
почесалась ладонь, и с хохотом распустила свои рыжие волосы. И, распустив
свои рыжие волосы, окружившие все ее тело, она встала у входа в пещеру, и в
руке у нее была цветущая ветка дикой цикуты.
— Чего тебе надо? Чего тебе надо? — закричала она, когда, изнемогая от
бега, он взобрался вверх и упал перед ней.-- Не нужна ли сетям твоим рыба,
когда буйствует яростный ветер? Есть у меня камышовая дудочка, и стоит мне
дунуть в нее, голавли заплывают в залив. Но это не дешево стоит, мой
хорошенький мальчик, это не дешево стоит. Чего тебе надо? Чего тебе надо? Не
надобен ли тебе ураган, который разбил бы суда и выбросил бы на берег
сундуки с богатым добром? Мне подвластно больше ураганов, чем ветру, ибо я
служу тому, кто сильнее, чем ветер, и одним только ситом и ведерком воды я
могу отправить в пучину морскую самые большие галеры. Но это не дешево
стоит, мой хорошенький мальчик, это не дешево стоит. Чего тебе надо? Чего
тебе надо? Я знаю цветок, что растет в долине. Никто не знает его, одна
только я. У него пурпурные лепестки, и в его сердце звезда, и молочно-бел
его сок. Прикоснись этим цветком к непреклонным устам королевы, и на край
света пойдет за тобою она.
Она покинет ложе короля и на край света пойдет за тобою. Но это не дешево
стоит, мой хорошенький мальчик, это не дешево стоит. Чего тебе надо? Чего
тебе надо? Я в ступе могу истолочь жабу, и сварю из нее чудесное снадобье, и
рукою покойника помешаю его. И когда твой недруг заснет, брызни в него этим
снадобьем, и обратится он в черную ехидну, и родная мать раздавит его. Моим
колесом я могу свести с неба Луну и в кристалле покажу тебе Смерть. Чего
тебе надо? Чего тебе надо? Открой мне твое желание, и я исполню его, и ты
заплатишь мне, мой хорошенький мальчик, ты заплатишь мне красную цену.
— Невелико мое желание,-- ответил юный Рыбак,-- но Священник разгневался
на меня и прогнал меня прочь. Малого я желаю, но купцы осмеяли меня и
отвергли меня. Затем и пришел я к тебе, хоть люди и зовут тебя злою. И какую
цену ты ни спросишь, я заплачу тебе.
— Чего же ты хочешь? — спросила Ведьма и подошла к нему ближе.
— Избавиться от своей души,-- сказал он. Ведьма побледнела, и стала
дрожать, и прикрыла лицо синим плащом.
— Хорошенький мальчик, мой хорошенький мальчик,-- пробормотала
она,--страшного же ты захотел!
Он тряхнул своими темными кудрями и засмеялся в ответ.
— Я отлично обойдусь без души. Ведь мне не дано ее видеть. Я не могу
прикоснуться к ней. Я не знаю, какая она.
— Что же ты дашь мне, если я научу тебя? — спросила Ведьма, глядя на
него сверху вниз прекрасными своими глазами.
— Я дам тебе пять золотых, и мои сети, и расписной мой челнок, и
тростниковую хижину, в которой живу. Только скажи мне скорее, как избавиться
мне от души, и я дам тебе все, что имею.
Ведьма захохотала насмешливо и ударила его веткой цикуты.
— Я умею обращать в золото осенние листья, лунные лучи могу превратить в
серебро. Всех земных царей .богаче. тот, кому я служу, и ему подвластны их
царства.
? Что же я дам тебе, если тебе не нужно ни золота, ни серебра?
Ведьма погладила его голову тонкой и белой рукой.
— Ты должен сплясать со мною, мой хорошенький мальчик,--тихо прошептала
она и улыбнулась ему.
— Только и всего? — воскликнул юный Рыбак в изумлении и тотчас вскочил
на ноги.
— Только и всего,--ответила она и снова улыбнулась ему.
— Тогда на закате солнца, где-нибудь в укромном местечке, мы спляшем с
тобою вдвоем,-- сказал он,-- и сейчас же, чуть кончится пляска, ты откроешь
мне то, что я жажду узнать.
Она покачала головою.
— В полнолуние, в полнолуние,-- прошептала она. Потом она оглянулась
вокруг и прислушалась. Какая-то синяя птица с диким криком взвилась из
гнезда и закружила над дюнами, и три пестрые птицы зашуршали в серой и
жесткой траве и стали меж собой пересвистываться. И больше не было слышно ни
звука, только волны плескались внизу, перекатывая у берега гладкие камешки.
Ведьма протянула руку и привлекла своего гостя к себе и в самое ухо шепнула
ему сухими губами:
— Нынче ночью ты должен прийти на вершину горы. Нынче Шабаш, и Он будет
там.
Вздрогнул юный Рыбак, поглядел на нее, она оскалила белые зубы и
засмеялась опять.
— Кто это Он, о ком говоришь ты? — спросил у нее Рыбак.
— Не все ли равно? Приходи туда нынче ночью и встань под ветвями белого
граба и жди меня. Если набросится на тебя черный пес, ударь его ивовой
палкой,-- и он убежит от тебя. И если скажет тебе что-нибудь филин, не
отвечай ему. В полнолуние я приду к тебе, и мы пропляшем вдвоем на траве.
— Но можешь ли ты мне поклясться, что тогда ты научишь меня, как
избавиться мне от души?
Она вышла из пещеры на солнечный свет, и рыжие ее волосы заструились под
ветром.
— Клянусь тебе копытами козла! — ответила она.
— Ты самая лучшая ведьма! — закричал молодой Рыбак.--- И, 'конечно, я
приду, и буду с тобой танцеватьк нынче ночью на вершине горы. Поистине я
предпочел бы, чтобы ты спросила с меня серебра или золота. Но если такова
твоя цена, ты получишь ее, ибо она не велика.
И, сняв шапку, он низко поклонился колдунье и, исполненный великою
радостью, побежал по дороге в город.
А Ведьма не спуска
...Закладка в соц.сетях
