Жанр: Детская
Сухая ветка сирени
...акой не нужно, Любовь Петровна? Вы ведь за советом пришли...
- Чем вы поможете? Горе мое разделить вы не сможете, да я его и
не дам делить - сама вынесу. Об деньгах не беспокоюсь - заработаю. А
совет вот какой мне нужен, законов ведь я не знаю. Как-то так жизнь
прожила, что законы эти мне вроде бы и не к чему были... Вот отдала
она мне внуку, а она вся в Ваню - тихонькая, ласковая, - и вдруг она
опять решит возвернуть? Это ж и мне, и Ване, и внуке снова сердце
рвать. Нет, вы сейчас мне не отвечайте. Вы подумайте. Я к вам на той
неделе приду. Я во вторую смену договорилась. Сменщица, я с ней лет
тридцать проработала, в первую пока походит. А потом и в садик девочку
устрою. Обещали. Вот утречком я и зайду. Вы мне тогда и обскажите. А
то мне все враз и не обдумать, и не запомнить.
Пока Любовь Петровна говорила, Николай думал о Хромове, о деле и
чуть было не спросил: "А что, если Ивана выпустят? Он с нового горя
беды не наделает?" Но не спросил. Нельзя давать необоснованную
надежду, нельзя рвать больные сердца.
Хромова поднялась неожиданно легко, молодо, степенно попрощалась
и, как занятой человек, сообщила:
- Пойду на своих характеристики добывать - добрые люди
посоветовали. Может, и поможет... Только по моей натуре эти
характеристики ни к чему. Натворил - получай, а потом думай.
Она ушла, маленькая, сутуловатая, но не сломленная, а как бы
обретшая второе дыхание. Вероятно, вот потому и выиграна минувшая
война, что миллионы таких людей в горе нашли подспудные силы и вынесли
невыносимое.
Ах, Любовь Петровна, Любовь Петровна, горе ты материнское! Обо
всем мы думаем, когда что-нибудь затеваем, а вот о матерях...
Грошев встал, подошел к окну и долго вспоминал свою мать -
полную, страдающую одышкой, а все равно вечно занятую и деятельную...
На них, на матерях, видно, и держится белый свет, да не все это
понимают. И то чаще через чужое горе.
19
Его раздумья прервал телефонный звонок. Звонила секретарша:
вызывал Ивонин.
Он казался озабоченным и, как всегда, когда какое-нибудь дело
осложнялось, очень деятельным.
- Ты что такой задумчивый? Что-нибудь новенькое?
- Почти, - грустно усмехнулся Николай и рассказал историю Ивана
Хромова.
- Что ж раздумывать? Нужно взять подписку о невыезде и выпустить.
Он, кажется, впутался в эту историю по глупости, суд учтет, разберется
и, скорее всего, даст условно. - Ивонин задумался и вздохнул. - Вот
возимся со всякой шушерой, и кажутся они страшнее страшного для нашего
общества. А такие, как хромовская жена? А? Они, в сущности,
пострашнее. И попробуй придерись - все аккуратненько, все по закону.
Он походил по кабинету, закурил.
- Ну, довольно лирики. А факты таковы: только что позвонили из Н.
Тихомиров действительно купил машину в комиссионном магазине. Она
конфискована у человека, осужденного за покушение на убийство при
попытке ограбления.
- О-о! Вот даже как разворачиваются дела!
Ивонин словно не слушал Грошева, продолжал чеканить слова:
- Человек этот, некто Волосов, в свое время служил в одной части
с Тихомировым.
- Надо немедленно обыскать машину Тихомирова.
- Надо бы, но... Тихомиров вместе с группой автотуристов уехал за
границу.
- Задержать.
- И это возможно. Но есть и другие подробности. Племянница жены
Камынина ушла из магазина по собственному желанию. Мотив? Переход с
вечернего на дневное отделение того самого института, в котором учится
сын профессора. Как реагировали на это папа и сын? Положительно. Сын
подал заявление в загс, а папа предоставил ему и его невесте машину
для путешествия. И они благополучно отбыли вместе с Тихомировым. Мало
этого. После того как ты побеседовал с Камыниным, он разыскал
Тихомирова, они долго о чем-то разговаривали. Такова ситуация.
Серьезна ли она? И да и нет. Возможно, что все это лишь неприятные
совпадения. Почему бы профессорскому сыну не жениться на красивой
девушке, да еще к тому же студентке его же института? Почему бы
Камынину не встретиться с Тихомировым? Ведь они оба автомобилисты. И
так далее и тому подобное. Ну, а если это не совпадения?
- Во всяком случае, их слишком много, чтобы они не встревожили.
- В том-то и дело. Тебе нужно немедленно выехать вслед за
туристской группой.
- Может, лучше вылететь?
- Нет. Я уже послал телеграмму старшему туристской группы, что ты
тоже включен в эту группу и догонишь ее на дневке.
- А... а на чем же я поеду?
- Машина начальства на приколе. Документы оформляются. Дадим
шофера.
- И я сразу превращусь из автотуриста в обыкновенное начальство.
- Мм... Пожалуй. Но ведь расстояние! А тебе нужно быть свежим и
крепким.
- Когда выезжать?
- Сегодня же.
- Ничего. Выдюжу.
Ивонин испытующе посмотрел на Николая - спортивная фигура,
крепкий подбородок, карие, твердые глаза.
- Ну, гляди... Ведь прежде чем явиться в группу, тебе предстоит
проехать в Н. и ознакомиться с делом Волосова, а если представится
возможность, осторожно проверить Тихомирова. Именно осторожно, не
роняя ни малейшей тени на его имя.
- Да, но группа...
- Дал телеграмму. На месте тебе помогут оперативники.
- Присмотрят за интересующими нас людьми?
- Нет. Они их не знают, да и пока что им знать не нужно - все еще
достаточно шатко. А вводить в курс дела новых людей - значит
рисковать. Они могут неправильно понять задачу, увлечься и или
вспугнуть, или нанести людям ненужную травму. Они просто присмотрят за
всей группой и, если обнаружатся отклонения от нормы, будут в курсе.
- Понятно.
- Значит, задача вырисовалась такая. Главное - машина Тихомирова.
Не он сам, а машина, то, что она может возить даже вопреки желанию
своего владельца. Продумать, попробовать установить. Все остальное
зависит от этого...
- Как держать связь?
- Обычным порядком. Все. Получай документы и принимай машину.
Все было ясно и понятно до тех пор, пока дело не коснулось
хозяйственников. Кассирша ушла, да и денег у нее, кажется, не было:
нужно было еще получать их в банке; ключ от гаража находился у
завхоза, а он, естественно, уехал по делам, и когда вернется - никто
не знал. Хорошо, хоть канцелярия сработала точно и документы поспели в
срок.
Однако ему повезло: на доске, на которую уборщицы вешали ключи от
дверей служебных кабинетов, висел и ключ от гаража. А ключи от машины
предусмотрительный шофер оставил в замке зажигания. Николай поступил
именно так, как учили. Открыл капот, проверил уровень масла, заглянул
в радиатор, потом сел за руль и включил зажигание. Стартер не работал.
Было так тихо, что он услышал тиканье собственных часов. А вот
электрические часы молчали. Молчал и сигнал: заботливый шофер перед
уходом в отпуск отсоединил аккумулятор.
Потому, что он сразу понял шофера, вернулась уверенность в себе и
спокойная расчетливость. Он вывел машину, запер гараж и пошел в
библиотеку. Карты показывали до Н. тысячу с лишним километров. На
"Волге" пятнадцать-шестнадцать часов хода. Прибавить снижение скорости
и, значит, потерю времени в населенных пунктах. В иных не разрешается
двигаться быстрее тридцати километров.
Правила движения есть правила... Приплюсовать время на заправку
горючим: в пятницу и субботу легковых машин будет очень много. Поесть
нужно... Получается не менее двадцати часов. Значит, в Н. раньше
второй половины дня не приедешь.
Можно, конечно, увеличить путевую скорость, но машина незнакомая,
непривычная. Наконец, двадцать часов за рулем, да без привычки, - не
высидишь. Значит, на половине дороги нужно поспать. Иначе, даже если и
нагонишь время, на месте много не наработаешь. Свалишься от усталости.
Николай телеграфировал в Н.: "Приеду завтра вечером прошу
оставить дело дежурному".
Ждать кассира он не стал, сел в машину и поехал в сберкассу, где
снял свой слишком медленно растущий вклад. Дома переоделся, налил в
термос горячего кофе и уложил в багажник вещи.
Первое время Николай вел машину осторожно, даже слишком
осторожно, привыкая к ней и испытывая и себя и ее. Машина оказалась
покорной. Она чутко слушалась не только руля, но и малейшего нажатия
на педаль дроссельной заслонки, или, как проще и, может быть,
правильней говорят шоферы, "нажатия на газ".
Пригородное шоссе легло ровным росчерком между ярко-зеленых,
вошедших в силу лесов. Стрелка спидометра перевалила середину и стала
клониться вправо, к сотне... Ветер усилился, посвистывая в ветровичке.
Машина чуть присела, словно готовясь к прыжку. После сотни километров
ветер уже не свистел, а подвывал, и Николай сбросил газ. Скоростью он
владел. Значит, на больших трассах сумеет выгадать несколько часов.
Вечерняя дорога оказалась пустынной, мотор тянул отлично. Свистел
ветер в ветровичках, стучали камешки по крыльям, и километровые столбы
легко проскакивали мимо. Утром шоссе заполнилось машинами. Николай
свернул в лесок, поспал несколько часов и после обеда уже держал в
руках дело Волосова.
Поначалу это дело не показалось Грошеву ни особенно сложным, ни
загадочным. Оно сводилось к тому, что гражданин Волосов А. М., 54 лет,
несудимый, одинокий, беспартийный, инвалид войны второй группы и
одновременно завхоз артели "Труд", весной подъехал на собственной
автомашине "Волга" к новому овчарнику совхоза "Балтийская звезда" с
целью похищения овцы. В это время его заметил сторож фермы гражданин
Петрявичкаус Н. П. Волосов вступил со сторожем в борьбу и нанес ему
охотничьим ножом тяжелые ранения в область сердца.
Только чудо спасло сторожа от верной смерти. Он оказался одним из
первых, кому в этом районе сделали операцию на сердце.
Волосов своего поведения не оправдывал, но считал, что его черт
попутал, а потому и сам факт преступления помнил смутно. На все
вопросы следователя отвечал неуверенно: "Не помню, может быть, и так".
Однако выздоровевший сторож нарисовал несколько иную картину
преступления. Его удивило не то, что за овчарню проехала машина. В
этих местах в минувшую войну шли упорные бои, и летом сюда приезжает
немало фронтовиков. Насторожило, что водитель машины, спустившись в
лощинку, слишком долго не выходил из нее - что он мог увидеть в
сумраке зеленой в эту пору весенней ночи, сторож не понимал и подумал,
что с человеком произошло несчастье.
Когда Петрявичкаус тоже спустился к лощинке, из зарослей
кустарника выскочил неизвестный и вначале сбил сторожа непонятным
приемом с ног, а уж потом, лежачего, несколько раз ударил ножом.
Свидетелей этого происшествия не нашлось. Волосова осудили. За
него никто не хлопотал, и о его судьбе никто не беспокоился, потому
что, как он утверждал, все его родственники и близкие погибли во время
войны. В заключении Волосов умер от рака желудка. Через некоторое
время умер и сторож.
Чем дольше думал об этом деле Грошев, тем удивительней ему
казалась разница в показаниях Волосова и Петрявичкауса. Впрочем,
Волосов не отрицал предложенного сторожем варианта, но и не
подтверждал его.
- Затмение на меня нашло, - твердил он. - Ничего не помню.
В деле имелись справки о ранении и контузии Волосова, заключения
медицинской экспертизы, в которой Волосов признавался вменяемым.
Словом, суд взвесил все обстоятельства дела, личность преступника
и многое иное. Волосов получил по заслугам. И следствие и суд
действовали объективно и гуманно. Но в то время они не имели той
версии, легенды, которая теперь была у Грошева и нуждалась в
тщательной проверке. Вот почему Николай попросил местного оперативника
Радкевичиуса отвезти его к совхозной овчарне.
Свою машину Грошев оставил и поехал на милицейской.
Справа и слева от обсаженной вековыми деревьями дороги быстро
проносились ухоженные поля, рощицы, проплывали хутора. Одну из рощиц
неторопливо и настойчиво атаковывали два бульдозера. Они срезали
кустарник, выдирали из земли пни и еще не вошедший в силу подрост.
Было в этом неторопливом, расчетливом движении тяжелых машин
нечто такое, что встревожило Николая. Там, где он вырос, к деревьям
относились уважительно. Их берегли, за ними ухаживали.
- Зачем такая жестокость? - спросил он Радкевичиуса.
- Корчуют? Видите ли, хутора сселяются в поселки. Остаются
брошенные усадьбы. Зачем же пропадать земле?
Кажется, все было логично, но жалость к деревьям все еще держала
Грошева, и он почему-то смущенно пробормотал:
- Но ведь это роща... Или сад. Разрослись бы...
Радкевичиус рассмеялся.
- Деревья, лес, роща в наших местах не всегда друг. Простоит
такая брошенная роща несколько лет, выбросит пасынков, семена во все
стороны, и пахотная земля превратится в неудобь. А там, глядишь, и
болото подберется. А пашни здесь и так не слишком много - в войну поля
позарастали, да и за самой землей всегда требовался присмотр. Сейчас,
когда хуторяне уходят в поселки, пашни прибавляется. Значит, богатеем.
И здорово богатеем.
Грошев молчаливо согласился с оперативником и перевел разговор.
- Повсеместное явление это самое богатение. А у вас в связи с
этим работы не прибавляется?
- Ну, это богатство звериных инстинктов не вызывает. Оно общее,
работает на всех. Поэтому профессиональных преступников все меньше и
меньше становится, практически, кроме гастролеров, их и нет. А вот
непонятные случаи, вроде того, по которому мы едем, еще бывают.
Молодежь иногда срывается в блатную романтику. Пожилые люди вдруг
начинают переживать периоды, так сказать, первоначального накопления.
Но в целом... В основном - профилактика.
Все правильно - такое происходит повсеместно. Так что же толкнуло
Волосова на преступление? Романтика? Почти исключается. Солдат,
пожилой человек, он видел и знал многое. Дешевой романтикой его не
возьмешь. Припадок накопительства? Возможно... Но ведь и так было все
необходимое, есть даже известная зажиточность. Однако вот странность:
сберегательной книжки у Волосова не нашлось. Значит, могло случиться,
что, купив автомашину, он израсходовал все свои сбережения и решил
поправить дела воровством. Вариант возможный. У пожилых людей есть в
чем-то оправданное стремление отложить на "черный день".
- Скажите, в вашем районе овец много?
- Н-ну... - удивился странному вопросу оперативник. - Не очень
много, но есть.
- И на рынке баранина бывает?
- Да. У нас, кстати, рынки великолепные и цены на них, как
правило, ниже государственных. Особенно в базарные дни.
Вот в том-то и дело, гражданин Волосов. Не верится, чтобы вы
собирались украсть овцу. Даже решив заново приступить к
накопительству. Ей, той овце, в базарный день и цена-то по местным
понятиям грошовая. И вы ради тех денег на преступление не пойдете
- ведь знали, что овчарни охраняются. Нет, не пойдете - риска много.
- Вы лично знали Волосова?
- Да, работал тогда в опергруппе. Поэтому меня и направили для
связи с вами.
- Как он вел себя в быту?
- Очень скромный, тихий. Бывшая хозяйка, у которой он купил
полдома, стирала ему, убирала, а готовил он сам. Копался в огородике -
сада не разводил. Иногда выпивал, но очень редко и немного, часто
выезжал на взморье, особенно в какой-нибудь порт, и околачивался там
целыми днями. На допросе утверждал, что с детства мечтал стать моряком
и вот теперь, под старость, полюбил сутолоку порта, запах моря и
разноязычную речь.
Опять все логично и... романтично. Но в таком случае Волосову
следовало бы поселиться у моря. Человеком он был свободным, и где
покупать дом - для него значения не имело.
- А с этой... разноязычной речью он связан не был?
- Не думаю... Во всяком случае, никаких сигналов ни по каким
каналам не поступало. На работе - скрупулезно честный и хозяйственный.
Отчетность в ажуре, ни о каких "левых" сделках никто не слышал.
Словом, и мне и остальным казалось, что с ним и в самом деле произошел
психический срыв - у контуженных это, к сожалению, бывает. Либо...
Либо следствие, и я в том числе, допустило некий просчет. Иначе мы бы
не ехали на место преступления вторично.
- Вы его биографию вглубь копали?
- Из крестьян, призван в сорок первом, на следующий год,
раненным, попал в плен, бежал, жил в приймаках на оккупированной
территории: плохо заживала рана. Потом, опасаясь угона в Германию,
ушел в леса, вступил в партизанский отряд и после встречи с Красной
Армией стал командиром отделения, потом старшиной. Остался на
сверхсрочную, но заболел и уволился. Поскольку родных у него нет, осел
в нашем городе. Все логично.
- Пожалуй...
Машина свернула с шоссе, промчалась по гравийке, потом выехала на
проселок, огибающий теперь не новые, а просто добротные совхозные
постройки. Радкевичиус показал на разросшийся кустарник:
- Вот здесь все и произошло.
Грошев вышел из машины, и дисциплинированный шофер немедленно
развернул машину. Николай молча смотрел на разросшиеся кусты сирени -
уже мелкой, вырождающейся и дичающей. Не с этих ли кустов была сорвана
та ветка сирени, что искали жулики?
- Здесь тоже были хутора?
- Да... И овчарня стоит на месте хутора. И там... И во-он там. В
начале и в конце войны здесь шли тяжелые бои, часть хуторов сожгли и
сровняли с землей еще в те годы.
- А почему же совхоз не корчует заросли? Неужели ему не нужна
пахотная земля?
- Поначалу боялись снарядов и мин, потом саперы проверили, но
ведь здесь масса окопов, воронок. Вручную не сделаешь, а техники было
маловато. Стали использовать места под выпасы - потому и овчарня на
этом месте. Сейчас техники много, будут и корчевать и окультуривать.
Опять все правильно. Волосов мог приехать сюда потому, что его
здесь, как говорят фронтовики, убивали. Память сердца, память о
незабываемых днях и переживаниях...
Но тогда не совсем понятно поведение сторожа. Он знал, что сюда
приезжают фронтовики. Что же его могло удивить в поведении человека,
который хотел побыть на месте прежних боев в одиночестве и заново
пережить многое, что было в его жизни? Почему сторож стал следить за
Волосовым? Что ему показалось подозрительным?
- Скажите, Петрявичкаус местный?
- Да, с этих хуторов.
- Во время войны был в оккупации?
- Да...
- А где задержали Волосова? На месте преступления?
- Нет. Отсюда он уехал в порт, но предварительно заехал домой. А
задержали его уже по дороге в Белоруссию.
- Это не показалось странным?
- Наоборот. Если бы он был полностью вменяемым, он бы сразу
удрал, замел следы. Или остался бы дома и постарался создать себе
алиби. Ведь он знал, что свидетелей не было. А он заехал домой, взял
портфель с запасными частями и, конечно же предполагая, что его будут
искать хотя бы потому, что он исчез, несколько дней оставался в порту.
Согласитесь, что поведение для вменяемого преступника довольно
странное.
- А что, подозрение сразу пало на Волосова?
- Нет, конечно. Снимали слепки следов, автомобильных шин и обуви
преступника, опрашивали возможных свидетелей - кстати, кто-то видел
проезжавшую "Волгу", - и так постепенно сомкнулся круг. И только после
проверки нескольких версий вышли на Волосова.
- Как видите, он мог знать об особенностях розыска и знать, что
несколько дней он может действовать безнаказанно. Он сразу сознался в
преступлении?
- Нет... Поначалу темнил. Возможно, это повлияло на приговор. Мне
кажется, что суд не слишком поверил в его контузию.
- Я тоже не очень верю, хотя и не исключаю контузии... Мне
начинает казаться, что у Волосова был какой-то свой, очень важный и,
возможно, дальний прицел. Хотя, подчеркиваю, вполне допускаю, что
убивал он сторожа, может быть, и в состоянии некоего помрачения
рассудка. Потому что при любых вариантах ему, пожалуй, не следовало бы
этого делать.
- А если сторож увидел нечто для него опасное?
- Сторож остался жить и, как выяснилось, ничего опасного ни для
себя, ни для Волосова не увидел. Согласен с вами, мог увидеть. Но и в
этом случае Волосов мог попытаться обмануть его бдительность, создать
свою легенду и, только убедившись, что сторож не поверил, - убить его.
Так что и некоторое помрачение ума не исключается.
- Может быть, и так... - согласился оперативник. - Но мы тогда
смотрели на дело несколько с иной стороны.
- Попробуем посмотреть на него с новой...
Позже Грошев побывал в домике Волосова и поговорил с его
соседкой. Она добавила только один маленький штришок к его характеру.
Волосов не надеялся на свою память. Он всегда все записывал: приходы,
расходы, что нужно сделать, с кем и о чем поговорить.
- Наверное, он и портфель взял с собой потому, что в нем были
нужные записи...
- Что вы! Он в нем хранил всякие там лампочки, пружинки,
резинки... Не знаю уж и что. Я еще говорила - не жалко такую дорогую
новую вещь пускать под всякие железки? А он говорил, что эти железки
ему дороже портфеля.
Для психологии автолюбителя это самый правильный ответ. И то,
что, собираясь в дальнюю дорогу, он взял с собой запасные части,
именно мелочи, которые могут неожиданно выйти из строя и которые не
так-то легко найти в магазинах, и то, что дорогой портфель казался
дешевле автомобильных мелочей.
- У него кто-нибудь из друзей бывал?
- Редко... Так кто, по работе...
- А военные?
- Да нет вроде... Хотя, это уж как его посадили, приходил тут
один, подполковник, что ли... Все интересовался, не осталось ли что от
машины. Может, дескать, какие-нибудь запасные части.
- А какой он из себя?
- Приметный такой мужчина. Глаза острые, а сам такой... поджарый.
Сдерживая волнение, Николай сердито подумал:
"Это Тихомиров. И он интересовался чем-то относящимся к машине".
- Части нашлись?
- Нет. Он же все с собой забрал.
- А что же подполковник?
- Пожалел да и ушел.
- Волосов переписывался с кем-нибудь?
- Писем, кроме служебных, я не видела. А телеграммы он получал.
Чаще вечером или ночью. Потому и знаю, что стучали. Да меня об этом уж
спрашивали.
- После этих телеграмм он, может быть, выезжал или менялось его
настроение?
- Выезжать - не помню. Он часто выезжал кататься. Машина-то своя.
А вот что изменялся - так это верно. Становился веселым. Говорил, что
старые сослуживцы не забывают, а то живешь бобыль бобылем...
- У него не было знакомых женщин? И жениться он не собирался?
- Точно не скажу, но, думается, последнее время, перед тем как с
ним это случилось, собирался... Стал спрашивать у меня о вдовушках,
костюмы купил, электрическую бритву. Раньше он редко брился, бороденка
у него реденькая, белесая. А тут - каждый день зажужжал. И рубашки
стал белые носить.
Опять все правильно и все по-человечески...
Поскольку самой артели уже не существовало - ее сменил
промкомбинат, то сослуживцев Волосова найти в выходной день не
удалось, и Николай поехал на хутор сторожа Петря-вичкауса. Там жил его
сын, механизатор, с семьей.
- Отец объяснил, что пошел за человеком потому, что видел эту
белую "Волгу" несколько раз. И каждый раз она подъезжала к лощине с
разных сторон, как будто кружила вокруг да около.
Пожалуй, это могло вызвать подозрения у сторожа, да еще
скучающего у тихой овчарни, и заставить его проследить за незнакомцем.
- Отец считал, что это кто-то из фронтовиков ищет забытую могилку
или свой окоп - такое часто бывает в наших местах. Вот он и пошел,
чтобы помочь. Он ведь всю войну здесь был, он и хоронил убитых, и
окопы заравнивал.
Похоже, что Волосов тоже искал что-то... Это, пожалуй, совсем
странно. Но что?
- Скажите, а во время оккупации здесь ничего приметного не
случалось?
- Нет. Место глухое, от дорог в стороне. Ничего такого не
слышали. Да и жили хуторами, как бирюки. Может, рядом что и случалось,
да мы не знали. Люди ведь боялись лишнее слово сказать...
- А фронтовики и теперь приезжают?
- Ну разве такое забудешь! Ездят... Но знаете, после того, что
случилось с отцом, он как только увидит белую машину, так его аж
трясет. Даже скандал устраивал приезжающим на белой машине. Один
вначале обиделся, а потом увидел, что человек не в себе, махнул рукой
и уехал. Не стал отругиваться. Следующий раз приехал уже на другой
машине. А некоторые на отца чуть не в атаку. Но когда узнавали, в чем
дело, - понимали и мирились.
К сожалению, ничего нового не удалось узнать и о Тихомирове.
Часть, в которой он служил, ушла. Дома, где жили офицеры, оказались
заселенными приезжими, и те, естественно, не знали
инженер-подполковника.
Зеленым вечером Грошев уехал из Н.
По расчету времени он мог рано утром приехать в кемпинг, где была
назначена дневка автотуристов. Но машина шла отлично, дорога оказалась
довольно пустынной, и поэтому на привале Николай позволил себе поспать
на час больше, чем предполагал.
Спать он не то что любил, а считал это совершенно необходимым.
Как в разведке, так и сейчас, основная его работа заключалась в том,
что он думал. Занимался ли он на турнике или отрабатывал огневую
задачу, перечитывал или составлял протоколы, все равно мозг работал
беспрерывно, исподволь приспосабливая все увиденное и узнанное к
основному делу. Поэтому мозг всегда должен быть свежим, быстрым, а
глаз - острым.
Усталость, сонливость можно подавить и казаться свежим и бодрым.
Но мозг не обманешь. Он все равно сработает не так, как мог бы. И еще,
кроме отдыха-сна, мозгу требовалось питание. По армейской практике он
знал: самое в
...Закладка в соц.сетях
