Жанр: Политика
Геополитика современности и геостратегия России.
Сорокин К.Э.
Геополитика современности и геостратегия России.
М., 1996.
168 с.1.1. Идеалистический и материалистический взгляд на историю.
1.2 Геополитика как материалистическая альтернатива марксизму.
1.3 Геополитика "второй волны"
1.4 Придет ли "третья волна" геополитики?
2.1. Геополитика как фундаментальная наука. Предмет
исследования.
2.2. Основные геополитические "ингридиенты" современного мира.
2.3. "Мутация" ряда факторов традиционной геополитики.
2.4. Основные категории и понятия современной геополитики.
3.1. От биполярности к полицентризму, или к истории вопроса.
3.2. Многополярность как новая геополитическая модель мира.
3.3. Третий передел мира?
4.1. Геополитическое положение современной России.
4.2. Стратегические альтернативы России.
4.3. Стратегия "балансирующей равноудаленности"
5.1. "Комплекс покаяния" как геополитический феномен.
5.2. Российские интересы в "ближнем" и "среднем" зарубежье.
5.3. Инструменты российского влияния.
5.4. Сфера геополитического влияния России.
6.1. Отношения США и России: диапазон от взаимоподдержки до
соперничества.
6.2. Перспективы российско-западноевропейских отношений:
разумность "гибкого реагирования"
7.1 Общее геополитическое состояние АТР.
7.2. Формирующаяся геополитическая карта АТР.
7.3. "Русский с китайцем - братья навек"?
7.4. Геополитическая программа российской политики в АТР.
8.1. Когда из двух спорящих не правы оба.
8.2. "За что боролись...-1"
8.3. "За что боролись...-2"
8.4. За что же бороться теперь?
Примечания.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗИГЗАГИ
ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ
Многие десятилетия и даже столетия ученые пытаются разгадать,
что же лежит в основе поведения отдельного человека, влияет на развитие
обществ и цивилизаций, определяет ход самой истории. Вопрос
этот не праздный, причем верный ответ интересен не только историку.
Зная алгоритм глобальных процессов, протекающих в человеческом
"общежитии", можно понять истинный смысл происходящих у нас на
глазах событий уже сегодня, а, значит, выработать адекватную линию
поведения "на сейчас" и на обозримую перспективу. Более того, появляется
возможность с большей долей уверенности давать прогнозы и,
соответственно, рекомендации на средне- и долгосрочную перспективу,
то есть до известной степени осознанно творить собственную судьбу.
1.1. Идеалистический и материалистический взгляд на историю.
К нынешнему дню предложено немало "мотивационных схем" (т.е.
комплексов причин и факторов), определяющих, по мнению их авторов,
общее направление, содержание и темпы исторического прогресса
(регресса, топтания на месте, сворачивания со столбовой дороги и т.д.
- в данном случае конкретная характеристика действа, совершаемого
человечеством и его "отрядами", значения не имеет) и развития международных
отношений. В самом общем плане их можно разделить на
идеалистические и материалистические. Первые обычно исходят из
примата:
- повелений Бога или предписаний систем религиозных воззрений.
Вспомним, что в свое время божественным предначертанием объяснялись
такие масштабные исторические мероприятия, как крестовые походы.
Религиозным аршином до сих пор официально мерят мир исламские
политические деятели и ученые, занятые в сфере социально-политических
наук. Другое дело, что за "правоверным фасадом" скрываются
и вполне светские замыслы и расчеты. Но бесспорно, что и сами
по себе религиозные симпатии и антипатии играют немалую роль.
Например, при оценке действий конфликтующих сторон, принадлежащих
к разным конфессиям. Пример Югославии это доказывает: исламский
мир оказывает моральную, политическую и финансовую помощь
боснийским мусульманам, западный - сочувствует прежде всего хорватам,
Россия - все более открыто солидаризуется с православными
сербами;
- тех или иных светских идеологий или концепций. Скажем, официально
внешняя политика США большую часть нынешнего века, со
времен президента В. Вильсона, строилась на либеральной основе -
распространении рыночной системы хозяйства, защите демократии и
прав человека. Очень часто либеральные ценности были лишь оболочкой,
скрывавшей совсем иную - "реальную" - политику. Но и здесь
было бы неправильным утверждать, что идеология, в данном случае
светская, не оказывала влияния на внешнюю политику той или иной
страны и мировую политику в целом. Те же США оказались в капкане
"прав человека" в отношениях с Китаем и вынуждены периодически
указывать Пекину на преследования диссидентов и представителей
нацменьшинств, что осложняет и без того непростую для Вашингтона
обстановку в Восточной Азии;
- внутренних порывов человеческой натуры. По этому поводу известный
американский политик писал:"...если существует первооснова
человеческих конфликтов и поведения государств, то это не экономические
чаяния, силы истории или результат баланса сил, а будничные
надежды и тревоги человеческого ума"'. Можно, конечно, спорить,
насколько велико реальное значение воли одного человека (лидера
страны, видного политика) или правящей команды в процессе
выработки национальной стратегии той или иной страны, как она соотносится
с волей элиты, всего общества, но очевидно, что многие
исторические события носят отпечаток (воспринимаемый со знаком
плюс или минус) выдающихся личностей.
Материалистическое объяснение истории не сводится только к марксизму,
хотя марксизм и является одним из выдающихся его представителей.
Точнее, его "экономического" направления, объяснявшего
смену эпох прежде всего конфликтом постоянно развивающихся производительных
сил и на определенных этапах мешающих этому развитию
производственных отношений. Получалось, что локомотивом
истории была экономика, которая в соответствии со своими внутренними
законами неслась вперед, а отношения между людьми ("паттерны"
отношений) плелись сзади, сначала помогая или не мешая этому бегу,
а затем все больше сковывая поступательное движение. Независимо от
воли и желания отдельных людей, всего человечества назревал конфликт,
который опять же в силу своей внутренней логики разрешался
неизбежно в пользу экономики, и цикл начинался заново. Как выясняется
сейчас, марксисты были не так уж неправы, обращая самое пристальное
внимание на экономические процессы (вспомнить хотя бы
прогнозы академика Варги, который уже с первых послереволюционных
лет указывал на экономическую неустойчивость победителей и
побежденных в Первой мировой войне, всей Версальской системы, и
предсказывал новую глобальную войну за разрешение ее внутренних
противоречий^). Нынешний переходный период еще раз демонстрирует,
что экономическое измерение у истории есть, и оно одно из важнейших.
Другое дело, что у исторического процесса имеются и другие
параметры. Все их необходимо анализировать в комплексе, рассматривая
прошлое, настоящее, будущее.
Другими бесспорными достижениями марксизма были создание
четкой комплексной системности и системы воззрений (пронизавшей
все общественные науки, не только философию, политэкономию и
научный коммунизм, и даже неоднократно пытавшейся вторгнуться в
науки естественные), введение в "научный оборот" одним из первых
категории исторических - вертикальных (знаменитые пять общественно-исторических
укладов; этапов - "социализм - первый этап
коммунизма" и т.д.), и "текущих" - горизонтальных (класс в пределах
нации и всего мира - национальный/мировой пролетариат; мировые
системы - капитализма и социализма) структурных образований, что
было большим прогрессом по сравнению с укоренившимся в немарксистской
науке еще с эпохи Просвещения восприятием мирового сообщества
как набора суверенных автономных единиц - наций-государств,
а истории - как летописи их взаимодействия^; до определенного этапа
- способность к эволюции на уровне как ключевых теоретических
элементов учения (приспособление Лениным марксизма к эпохе империализма
и российским условиям), так и даваемых им своим адептам
практических - стратегических и тактических - рекомендаций (с
какой частью крестьянства пролетариату объединяться для революции
и строительства "новой жизни", дружить или враждовать с социал-демократами;
выдвигать или снимать лозунг о полновластии Советов).
Конечно, все эти новации существовали на заранее ограниченном основными
постулатами учения "детерминированном" поле и потому их
долгосрочная эффективность была также ограничена; некоторые с течением
времени почти полностью терялись (способность к эволюции);
или же не получали критически важного продолжения (за превращением
учения в систему, оттачиванием его ниспровергательной части
должна была следовать разработка дееспособной созидательной программы,
а ее-то как раз создать и не смогли).
1.2 Геополитика как материалистическая альтернатива марксизму
Пожалуй, не менее известной (на Западе, а в последнее время во
все большей степени и у нас) материалистической трактовкой истории
и международных отношений является геополитика. Более подробно о
предмете ее исследования будет говориться дальше. Сейчас лишь отмечу,
что и геополитика возникла как наука о влиянии комплекса
географических факторов на исторический процесс, включая состояние
и перспективы текущей мировой политики.
Трудно сказать, кто первый обнаружил здесь причинно-следственные
связи, но с большой долей уверенности можно утверждать, что в
западных странах геополитика как отдельное научное направление
обозначилось на рубеже Х1Х-ХХ веков. Как правило, ее отцами-основателями
считают Альфреда Мэхена, американского историка развития
британского флота и страстного поклонника военно-морской мощи,
иХэлфорда Макиндера, английского географа и политика. Но все
же точнее будет назвать их родоначальниками "океанского" направления
западной геополитики, которая в первую очередь исходила из
особенностей географического положения и политических традиций
двух ведущих морских держав - США и Великобритании - и обслуживала
интересы правящих классов этих стран.
Мэхен был в большей степени историк^. Макиндер же значительно
больше внимания уделял изложению собственных теоретических
взглядов, которые неоднократно уточнялись, дополнялись, а то и пересматривались.
Свой первый труд он опубликовал в 1904 г.^, где
назвал четыре основных принципа своих геополитических воззрений:
1. географические факторы оказывают непосредственное воздействие
на ход исторического процесса;
2. географическое положение во многом определяет потенциальную
силу или, наоборот, слабость государства;
3. технический прогресс изменяет географическую "среду обитания"
государств и отражается - позитивно или негативно - на их
потенциальном могуществе;
4. Евразия является центром глобальных политических процессов.
По мнению Макиндера, геополитическая карта мира состояла из трех
основных частей: "осевой зоны" (Pivot Area), которая охватывала бассейны
рек Северного Ледовитого океана и двух внутренних морей -
Каспийского и Аральского; "внешнего полумесяца" (Outer Crescent),
состоявшего из территорий США, Англии и Японии; и "внутреннего
полумесяца" (Inner Crescnt), зажатого между ними (Индия, Китай,
ЮВА и т.д.). Он считал, что до начала XX века основные соперники -
страны "осевой зоны" и "внешнего полумесяца" - находились в состоянии
примерного равновесия. Морские государства "зоны" не имели
сил осуществить массированное вторжение в Евразию (фактически в
Россию), завоевать и удерживать стратегически важные районы ее
территории. Но и сами они были гарантированы от применения (по
преимуществу наземной) силы со стороны Евразии как в отношении
своей собственной территории, так и своих колониальных владений
(например, Индии). Но бурное развитие железных дорог (а в перспективе
и воздушных путей сообщения) в Евразии, в том числе в "осевой
зоне", а также в более обширном регионе "мирового острова" (Евразия+Африка)
изменяло соотношение сил. Прежде всего потому, что
открывало континентальным державам (России) свободный доступ к
обширным природным кладовым (Сибири) и тем самым давало им
средства для создания собственных мощных флотов, а также облегчало
и ускоряло массированные переброски наземных войск с одного
стратегического направления на другое. Макиндера особенно беспокоило,
что определенное сходство в географическом положении - "континентальность"
- приведут к союзу России как ведущей и Германии
как ведомой. Он предполагал, что российско-германский союз (или
одна Россия) сначала добьется полного господства в Евразии, затем в
регионе "мирового острова", и наконец поставит все природные и людские
ресурсы этого "острова" на службу своим планам мирового господства.
Подобной экспансии морские державы противостоять не смогут,
ибо по мере расширения сферы влияния континентального союза
(т.е. их ресурсной базы) в той же пропорции будет убывать мощь
держав "внешнего полумесяца". Другой "природной слабостью" этих
держав была их зависимость от уязвимых морских коммуникаций.
Таким образом, Макиндер боялся сильной России, предвидел конфликт
между ней и Британской империей, предсказывал развитие "восточной
политики" царизма в "индийском направлении", на котором и
должно было произойти первое крупное столкновение интересов Москвы
и Лондона (напомню, что работа была написана до начала русскоанглийского
сближения во второй половине первого десятилетия нынешнего
века).
Во второй работе, увидевшей свет в 1919 г. (Democratic Ideals and
Reality), Макиндер переименовывает "осевую зону" в "центральный
материк" (Heartland) и определяет ей более широкие географические
границы (добавляет к ней территорию Дальнего Востока и части Восточной
Европы). В этой же работе содержится и известное утверждение:
тот, кто контролирует Восточную Европу, тот контролирует и
"центральный материк"; тот, кто доминирует на "центральном материке",
тот доминирует на "мировом острове"; тот, кто правит "мировым
островом", тот правит миром. Макиндер призывает морские державы
помочь (не) зависимым государствам "внутреннего полумесяца"
и Восточной Европы противостоять экспансии одной или нескольких
континентальных держав. Здесь он в большей степени имел в виду
Германию или ее союз с Россией, ослабленной и выступающей в качестве
ведомой. Он также высказал мысль о создании "буфера" между
Германией и Россией, материализовавшуюся в Версальском договоре.
Правда, "санитарный кордон" в конечном итоге был направлен против
России (СССР), а не Германии.
В третьей крупной монографии (The Round World and the Winning
of Peace, 1942 г.) Макиндер четко определил будущий глобальный
конфликт как противостояние между "центральным материком" и державами
"внешнего полумесяца", причем "хартлэнд" у него однозначно
ассоциируется с Советским Союзом. В своем геополитическом
завещании Макиндер призвал западных лидеров сплотиться вокруг
концепции "атлантической цивилизации" и сообща протиьостоять
коммунизму, что и было сделано с образованием НАТО.
Но "окенское направление" было не единственным в западной геополитике.
В противовес ему чуть позже в Центральной и Северной
Европе стало развиваться "континентальное направление", во весь
голос заявившее о себе в нацистской Германии и тяготеющих к ней
странах. Его прародителем можно считать шведского географа и государствоведа
Рудольфа Челлена, одной из важнейших заслуг которого
считается введение в научно-политический обиход термина "пространство".
Он считал, что историю движет борьба за (географические)
пространства. В этой борьбе истощаются людские и материальные
ресурсы, но присоединение новых территорий оборачивается многократным
(в зависимости от количества и "качества" территорий и
населения) увеличением государственного могущества, с лихвой покрывающим
затраты на их "освоение". Не отрицая значения морского
флота и соглашаясь с макиндеровской оценкой стратегических преимуществ
континентальных держав, Челлен полагал, что по-настоящему
сильная - континентальная - страна должна одновременно
иметь морской и сухопутный компоненты государственной мощи.
Проявляя интерес к России, он имел в виду прежде всего ее обширные
пространства, которые были бы ценны сами по себе как "приз" любому
завоевателю, и через которые открывался бы доступ к многим морям и
океанам.
Идеи Челлена подхватил Карл Хаусхофер, долгое время бывший
одним из ближайших советников Гитлера. В работах Хаусхофера, да и
самого фюрера, концепция борьбы государств за "пространства" превратилась
в идею завоевания жизненного пространства для арийской
расы. Также была воспринята идея комплексности государственной
мощи, что нашло отражение в беспрецедентном для континентальной
Германии наращивании военно-морского флота, наиболее запомнившегося
своими подводными лодками и серией сверхтяжелых надводных
кораблей. Но для того, чтобы полностью реализовать военно-морское
могущество, Германия нуждалась в свободном и широком доступе
к морям и океанам. Того, что отводила ей география (даже в "границах
1937 года") было недостаточно. Отсюда вытекала необходимость коалиционного
творчества в Европе. Англия как союзник заранее исключалась,
поскольку была враждебной морской державой. Франция хотя
и занимала промежуточное положение (имела как сильную наземную
армию, так и внушительные морские амбиции), но в любом случае
была непосредственным "запорожным" соперником за преобладание в
континентальной Западной Европе. Союзником могла стать Россия,
формально однопорядковая континентальная держава, но имевшая
большую морскую границу и привлекательные для Германии выходы
в Тихий океан и Черное море; к тому же имевшая очень натянутые
политические отношения с англо-саксами. Эти соображения, вначале
четко не формулируемые и существующие где-то на уровне геополитического
подсознания, очевидно, обусловили поведение немецкой делегации
в Рапалло, секретное сотрудничество Германии и СССР в
военно-технической области^, и в конечном итоге пресловутый пакт о
ненападении. Правда, союзу с Россией была и альтернатива (или дополнение)
. В стратегическом плане - альянс с обделенными странами
Евразии (рассматривался "китайский вариант") или даже "внешнего
полумесяца" (Япония) для совместной борьбы против Британской империи,
захвата ее владений в Азии и Тихом океане и нейтрализации
США; в тактическом - активное использование временных неформальных
союзов и договоренностей даже с заведомыми противниками
для расширения германского пространства в Западной Европе (отсюда
- период "странной войны"). Изменить первоначальную базовую установку
на конфликт с "морскими" англо-саксонскими державами и
сместить основную тяжесть территориальной экспансии на восток
Гитлер решил лишь к концу осени 1940 г.
Кроме двух ветвей западной геополитики - океанской и континентальной
- существовало еще одно, российское направление геополитической
науки. Зародилось оно значительно раньше своих западных
собратьев, развивалось в значительной степени автономно, хотя, конечно,
и не изолированно от них, и принимало отчетливо национальные
формы. Его источником стал исторический спор о происхождении
и характере русской нации. На протяжении большей части XIX века
спор между собой вели западники и славянофилы (позднее панслависты).
В 20-е нынешнего века, когда в самой России дискуссия была
насильственно прекращена и сама геополитика была объявлена буржуазной
лженаукой, в эмиграции зародилось третье направление - евразийство.
Просуществовав два десятилетия, накануне войны оно
впало в глубокий летаргический сон. (Неформально существовала еще
одна разновидность данной науки. Ее можно условно назвать геополитикой
большевизма, ибо нередко за густым идеологическим камуфляжем
и декларированным классовым подходом проступали чисто
геополитические расчеты советских руководителей. Но это тема отдельного
исследования).
1.3 Геополитика "второй волны"
Итоги второй мировой войны круто изменили геополитическую
карту мира, основы и механизм функционирования "мирового сообщества".
Не могла оставаться прежней и геополитическая наука. В ее
развитии наступил второй этап, начальный период которого был также
богат на оригинальные идеи и новые имена. Одной из особенностей
этого этапа было то, что, если не принимать в расчет неоднократные
"смены вех" в геополитических планах Москвы, основная научная
жизнь кипела в школах "океанской" геополитики. По инерции еще лет
10-15, особенно в странах Северной Европы (к примеру в Финляндии),
работали теоретики-"континенталыцики", но постепенно их исследования
сошли на нет. Что и понятно - в войне победили "океанские"
державы Запада и их доктрины.
Наибольшую потребность в осмыслении новой реальности, практических
внешнеполитических рекомендациях испытывало американское
руководство, которое вступало в непривычную для себя роль заведующего
делами западного мира. Неудивительно, что Америка становится
центром геополитики нового поколения.
Перед ее творцами стояло несколько взаимосвязанных задач, которые
более или менее удачно были ими решены. Прежде всего необходимо
было реабилитировать саму науку, которая в сознании не только
интересующихся политикой обывателей, но и многих ученых-политологов
устойчиво ассоциировалась с германской разновидностью "континентального"
направления геополитики. Выход подсказала сама
жизнь. Разгоревшийся с новой силой - после периода коалиционного
сотрудничества - конфликт между СССР и США, Востоком и Западом
с самого начала приобрел густую идеологическую окраску. Анализируя
глубинные геополитические причины и перипитии этого конфликта,
американские специалисты довольно долго делали это в иных
системах координат, в том числе и в идеологической, пользовались ее
идеологической символикой и семантикой. Время лечит и часто реабилитирует:
к 70-м годам потребность в идеологическом камуфляже отпала.
Другая задача состояла в том, чтобы адаптировать науку, занимавшуюся
доселе изучением преимущественно конфликтного многополярного
мира к новой биполярной схеме мироустройства и американскому
лидерству на Западе. Американским геополитикам мешали традиции
изоляционизма: и после войны в США было немало тех, кто
призывал ограничить участие Соединенных Штатов в мировых делах.
На помощь пришла парадоксально уживавшаяся с изоляционистскими
настроениями старая идея американского мессианства, которая в новых
условиях стала звучать как американская антикоммунистическая
миссия. И геополитика стала заниматься тем, как Вашингтону установить,
сохранять и укреплять свое лидерство в "свободном мире", а
также осуществлять "освобождение покоренных народов" на Востоке.
Третья важнейшая миссия заключалась в том, чтобы внести в геополитику
существеннейшие поправки, связанные с появлением ядерного
оружия. Как вскоре выяснилось, ядерные боеголовки и новейшие
межконтинентальные средства их доставки, авиационные и ракетные,
радикально меняли многие ставшие привычными нормы и законы геополитики.
В частности, ни ведущее государство "внешнего полумесяца"
- США, ни главная держава "центрального материка" - СССР
более не могли рассчитывать на относительную безопасность от внешних
вторжений, по крайней мере осуществляемой наисовременнейшим
дальнобойным оружием. Перемены, вызванные появлением ядерных
вооружений, оказались настолько существенными, что в геополитической
науке обособилось целое направление, в ведении которого находилось
влияние новых средств поражения на глобальную расстановку
сил. Это направление самым естественным образом влилось в общий
поток чисто военных, военно-политических и политологических исследований,
связанных с ядерным оружием, и бесспорно, оставило заметный
след в изучении этой проблемы и создании того, что можно
условно назвать общей теорией ядерного оружия^.
Наконец, четвертой задачей была острая необходимость решить по
сути своей чисто геополитический вопрос о том, как относиться к - и
реагировать на - быстрое нарастание национально-освободительного
движения. Как понимали и в США, и в Англии, а позже осознали и во
Франции, остановить этот процесс практически не представлялось
возможным тем более, что за ним стоял тогда еще мощный СССР.
Ответ был найден в том, чтобы сохранить новые независимые государства
в сфере геополитического влияния Запада, используя весь доступный
набор невоенных средств, позже получивший наименование
"неоколониализма" (сохранение и усиление общей экономической зависимости
стран "третьего мира" от мира "первого" посредством целенаправленных
западных инвестиций в основные отрасли промышленности
"на местах", сохранения однобокости молодых экономик, их
преимущественной сырьевой направленности; оказание программ
экономической, гуманитарной и прочей помощи; обучение местных
элит и западных странах; контроль над местными средствами массовой
информации и т.д.). Что, однако, не исключало применения и военной
силы на региональном уровне в особых критически важных случаях.
Решение основных вопросов, вставших перед западной геополитикой
с середины 40-х годов с одной стороны, и относительная стабильность
биполярной формы мироустройства (по крайней мере внешних
ее проявлений) в сочетании с постепенным потеплением и выработкой
правил игры в отношениях СССР-США (и Восток-Запад) с другой,
практически лишили западную геополитику стимулов для дальнейшего
развития. Примерно с середины 70-х годов, несмотря на многообразие
протекавших за внешним фасадом формально сохраняющейся
биполярности процессов иного свойства (об этом будет сказано ниже),
в западной геополитике не было создано ничего принципиально нового.
(Единственным исключением можно считать некоторое оживление,
последовавшее за объявлением Р. Рейганом программы СОИ. Тогда и
военные, и политики, и геополитики стали просчитывать возможность
ее практической реализации, а также воздействие развертывания широкомасштабной
космической - или космических -ПРО на ситуацию
в мире). Фактически данная наука оказалась в состоянии застоя, за
отдельными исключениями превратилась в дисциплину, изучающую
глобальную политику, то есть стратегические направления развития
международных отношений.
1.4 Придет ли "третья волна" геополитики?
Штатные западные геополитики не смогли заблаговременно предсказать
кризис советского блока. Более того, они до последнего момента
отказывались допустить возможность роспуска Организации Варшавского
договора и тем более распада СССР. И даже после того, как эти
события произошли, у них не оказалось вразумительных объяснений
случившегося. Доверие к геополитике было подорвано, возникли сомнения
в ее способности трактовать и особенно предугадывать ход
исторических процессов. Геополитике грозила участь стать маргинальной
дисциплиной и в конечном итоге быть полностью дискредитированной
теми однобокими и зачастую невысокого качества исследованиями,
которым присваивается ее имя.
Спасение геополитики, и это поняли многие ведущие западные
ученые, возможно лишь на путях ее значительного реформирования,
сопоставимого по масштабам с тем, что было осуществлено в первые
послевоенные годы. Но как это сделать? 3. Бжезинский предложил
вариант "менять, ничего не меняя"^. С более радикальными предложениями
и идеями выступил С. Хантингтон, попытавшийся добавить
геополитике культурно-цивилизационное измерение^. Критика в его
адрес^ совсем не обязательно означает, что он не прав. Скорее, это
свидетельство того, что он пошел недостаточно далеко в своих реформаторских
идеях, остановился на полпути.
Таким образом, сегодня речь идет о начале нового, третьего этапа в
развитии геополитики, сохраняющего многое из прошлого багажа, но
в то же время и вносящего значительные коррективы в методы, принципы,
оценки, подходы. На этом третьем этапе западные, прежде всего
американские, геополитики скорее всего уже не смогут единолично
определять, что и как необходимо менять, а что можно и оставить как
есть. Дело в том, что с начала 90-х гг. наблюдается пробуждение интереса
к геополитике в России. И если эта наука действительно возродится,
то, несомненно, окажет влияние на течение "реформации"
третьего этапа.
Но вот возродится ли? Я уже отмечал, что в советский период геополитика
в качестве науки - систематического рассуждения, касающегося
действительности, которое повышает способность людей влиять
на мир, но вместе с тем конструирует относительное и пересматриваемое
знание (этим определением я обязан Ж.-М. Данкэну) -
совершенно не воспринималась советскими политиками и обществоведами
(что, впрочем, не мешало им делать многочисленные "нецитируемые
заимствования"). Они видели в ней исключительно идеологическое
обеспечение агрессивных интересов своего противника - империализма.
Ее дефиниция, сложенная еще при "отце народов", как "фашистской
лженаучной теории", которая якобы затем стала одним из
основных элементов идеологии создания сверхимперии во главе с американской
"расой господ"^, почти буквально воспроизводилась более,
чем через 30 лет. В "окультуренном" варианте - авторами научного
справочника, назвавшими геополитикой "извращенное толкование"
данных экономической, политической и физической географии как
"объективных факторов", идеологически мотивирующих агрессивную
внешнюю политику империалистов^ (некоторые из его авторов ныне
эксплуатируют эту дисциплину, сменив гнев к ней на милость^), а в
"популярном" виде она определялась как "политическая концепция,
использующая географические данные...для обоснования империалистической
экспансии. Геополитика связана с расизмом, мальтузианством,
социал-дарвинизмом"^.
Таким образом, "стартовые условия" для российской геополитики
не самые благоприятные. Ситуация серьезно осложняется и тем, что
ею в качестве идеологии пытаются воспользоваться поборники "русской
национальной идеи" в ее крайних проявлениях, которые, всерьез
поверив в се "империалистическую сущность", хотят обернуть ее на
пользу восстановления великодержавного статуса России. Даже в более
взвешенных рассуждениях в лучшем случае просматривается отрицательное
отношение к геополитике, которую сводят к "презумпции
государственного одиночества", противопоставляя "агрессивнокомплексующее
геополитическое сознание" как "сознание незаслуженной
обиды" цивилизованному^.
Существует в России (как, впрочем и в недавнем прошлом на Западе)
тенденция понимать под геополитикой лишь военно-стратегические
исследования (этим особенно грешит Академия естественных наук).
Можно заметить попытки возродить в обновленном виде евразийство,
западничество и даже славянофильство (например, в виде "Россия
для русских"). Думается, что это также тупиковый путь. Прежде всего,
споры сторонников классических направлений российской геополитики
велись в течение десятков лет, но никому так и не удалось доказать
свою правоту. Нужно ли возобновлять прежние дебаты и дискутировать,
возможно, еще многие десятилетия? Наверное, нет, так как какие-то
консенсусные результаты нужны уже сейчас или, в крайнем
случае, в ближайшие годы. Далее, споры прошлых десятилетий во
многом носили теоретический (даже прекраснодушный) характер. (Не
в бесплодных ли и длительных теоретических спорах коренится пресловутая
"загадочность" русской души, которую также можно назвать
неспособностью российского общества познать себя, свои
интересы, определить свое место в мире, а потому шарахающегося
из одной крайности в другую?). Сегодня же России нужны практические
рецепты выживания и развития. Наконец, каждое из трех классических
направлений, если брать их в отдельности, крайне уязвимо для
критики, особенно в нынешней России. Прозападная стратегия была
испробована при Горбачеве и "раннем" Ельцине. Ничего хорошего, как
известно, не получилось. Славянофильство сомнительно в государстве,
ставшем за десятилетия куда менее славянским (пан-славизм также
выглядел бы странно на фоне раздоров с Украиной и страстном стремлении
западных славян в НАТО и ЕС. Дружба с белорусам и сербами
проблему вряд ли решала бы). Евразийство может убедить только тех,
кто не бывал в Азии и Европе и не убедился сам, что органично совмещать
черты резко различных цивилизаций не под силу даже такой
великой стране, как Россия.
Но все же геополитика может и должна послужить России. Хотя
модернизация данной науки в случае нашей страны должна быть, видимо,
даже более глубокая, чем на Западе. Ведь десятилетиями она
развивалась западными учеными и обслуживала прежде всего западные
интересы, поэтому ее использование у нас потребует внесения
"национально-цивилизационных" поправок (вот здесь как раз и могут
пригодиться идеи, наработанные в спорах западников, славянофилов и
евразийцев). Кроме того, геополитике необходимо придать приклад13
ной характер с тем, чтобы сразу можно было бы на практике воспользоваться
ее рекомендациями.
И если все необходимые коррективы будут сделаны, то геополитика
способна стать "системным обеспечением" внешне- и внутриполитической
стратегий России, придать им ту гибкость, которая при необходимости
позволит оперировать сразу несколькими продуманными
вариантами. Кроме того, поскольку национальная идея все более претендует
на бывшее место коммунистической идеологии, то геополитика
может также оказаться рациональным ограничителем данной идеи,
если та будет воспринята обществом в экстремистском варианте.
1.^асагь11
ПУТИ РЕФОРМИРОВАНИЯ ГЕОПОЛИТИКИ
Недостаточно, конечно, сказать, что геополитика должна быть реформирована
и поставлена на службу российским интересам. Необходимо
еще и ответить на вопрос: как это сделать? Наверное, ответов
может быть несколько, и автор не претендует на абсолютную истину,
излагая свое видение данной проблемы. И все же лучше делать и в
чем-то ошибаться, чем не делать ничего и потому не иметь никаких
шансов добраться до истины.
Итак, попытаемся выяснить, в чем геополитика первой и второй
"волн" устарела как наука; какие поправки на современность необходимы;
как данная дисциплина могла бы быть использована для удовлетворения
конкретных российских государственных потребностей.
Можно сформулировать цели этой главы по-другому, учитывая, что на
практике существуют два раздела в этой науке - геополитика "фундаментальная",
изучающая развитие мировой политики со своей, разумеется,
точки обзора, и "прикладная", вырабатывающая принципиальные
рекомендации относительно генеральной линии поведения государства
или группы государств на мировой арене. Прикладная геополитика
может именоваться и по-другому - геостратегией'. Проведя
это разграничение, можно сказать, что в данной главе предлагаются
пути модернизации фундаментальной геополитики (которая, в отличии
от геостратегии - наука всеобщая).
Чтобы адаптировать геополитику к современности, надо произвести
четыре действия - уточнить предмет ее исследования, учесть новые
обстоятельства, которые влияют на геополитическую картину мира,
выявить те факторы, которые утрачивают былое значение или
меняют свое содержание, и, наконец, уточнить и обновить основные
категории и понятия.
2.1. Геополитика как фундаментальная наука. Предмет
исследования.
Прежде всего необходимо определиться с главным - предметом
исследования. На Западе геополитику по старинке именуют политической
географией, что дает общее представление о том, чем традиционно
занималась данная наука - влиянием физических условий окружающей
среды на развитие человеческой истории, в том числе и на
мировую политику. Узкое определение геополитики как "географии,
подразумевающей политику" (Ж. Брюнэ) было особенно в ходу на
начальных этапах ее существования. Оно проистекало из понимания
сути государства как пространственно-географического организма^.
Впоследствии были предприняты попытки более полно учесть, в частности,
изменяющие природу многочисленные результаты антропогенной
деятельности и субъективное восприятие различными народами и
их правителями окружающей действительности. Так, известный западный
специалист К. Грей в середине 70-х годов назвал геополитику
наукой о "взаимосвязи между физической средой, в том виде как она
воспринимается, изменяется и используется людьми, и мировой политикой"^.Такая
подвижка в определении предмета исследования сделала
данную дисциплину менее детерминистичной и более приближенной
к реальности. Но на этом реформаторская мысль западных
ученых фактически иссякла, хотя жизнь шла вперед. Углубляющийся
разрыв между быстро меняющейся действительйостью и обнаружившейся
косностью традиционной западной геополитики вызвал ее творческий
кризис уже во второй половине 80-х гг. - с наступлением эры
"нового мышления", "перестройки", реанимации идеи "Европы от Атлантики
до Урала". Несмоделированный геополитиками распад соцлагеря
и самого СССР заставил усомниться в научности их знания, поскольку
им "по штату" полагалось предвидеть или по крайней мере
объяснить данный феномен. Оставаясь на позициях 70-х годов, сделать
это они не могли, поскольку основные причины краха соцлагеря
оказались за пределами предмета их исследований. Не было у них и
комплексной методики прогнозирования эволюции посткоммунистического
мира в условиях резкого ослабления России. Геополитике недоставало
и философского базиса, что отдельные ученые спешно восполняли
тоже после мировых событий 80-х годов.
Если не считать отдельных и не слишком последовательных попыток
более основательно пересмотреть устоявшиеся за послевоенные
годы каноны^, традиционная западная геополитика так и не ответила
на брошенный ей новой реальностью вызов. А ведь сохранение геополитики
чуть ли не в первозданном виде (это относится к объекту изучения
данной науки) неизбежно ведет к ограничению ее рефлексивной
и практической полезности, маргинализации как "частной" отрасли
знания, хотя в ней заложен огромный потенциал сознательного
воздействия на действительность.
Воспрепятствовать вполне реальному "закату" традиционной геополитики
должно расширение предмета ее исследований с тем, чтобы
в конечном итоге создать комплексную дисциплину о современной и
перспективной "многослойной" и многоуровневой глобальной политике,
многомерном и многополярном мире, интегрировав слабо связанные
сегодня между собой рассуждения о различных их аспектах.
Исходя из этого определения, новая фундаментальная геополитика
могла бы анализировать развитие событий не только на глобальном,
но и на региональном, субрегиональном и даже внутригосударственном
(по крайней мере в ключевых районах планеты) уровнях. Геопо16
литика Современности - это совокупность десятков, даже сотен однои
разнонаправленных, параллельных и пересекающихся процессов с
отличающимися свойствами, положительная сумма (если иметь в виду
благоприятную для человеческой эволюции) игры интересов государства.
Вариант "санации" геополитики путем осуществления ряда последовательных,
как при решении математической задачи, либо параллельных
действий заинтересованных ученых предпочтителен, думается,
и для западных геополитиков, и для западной науки в целом". Но
особенно он важен для России, в которой после отказа от марксизмаленинизма
была утрачена системность и комплексность исследований
в сфере общественных наук.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ, значит, - это обогащение предмета исследований
геополитики.
2.2. Основные геополитические "ингридиенты" современного мира.
Очертив новый предмет исследований геополитики, мы подошли ко
второй принципиальной проблеме. В кризисное для данной науки десятилетие
обнаружилось, что в мировой политике возрастает значение
тех факторов, которые к физической среде могут и не иметь прямого
отношения. Наоборот, она сама, ее составные части и отдельные компоненты
нередко оказывают иное по объему, смыслу и последствиям
воздействие на ход событий в мире, чем раньше. Соответственно, нуждается
в уточнении набор представлений и концепций, которыми оперировала
традиционная геополитика. Другими словами, необходимо
привести в соответствие с обновленным определением предмета
геополитики и ее содержание.
Решение этой проблемы имеет не только теоретическое, но и не
менее важное прикладное значение, ибо такая ревизия вынуждает
заново рассмотреть элементную базу, параметры современного мира и
на основе этого анализа нарисовать его общую геополитическую картину
или, точнее, его эскиз, понимая, что мир обязательно, как в
"Портрете Дориана Грея", будет меняться под действием все новых и
новых обстоятельств. Обновленческая ревизия геополитики вовсе не
означает, что географическими факторами отныне можно пренебречь
- без их полного учета по-прежнему трудно правильно оценивать
мировые события. Речь идет лишь о том, чтобы добавить к географическим
другие значимые сегодня критерии, формирующие геополитическую
модель современного мира, а также, вероятно, изменить их иерархию.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ, таким образом, в рамках модернизации геополитики
- учет новых факторов при анализе нынешней и перспективной
геополитической структуры мира и ее содержания, а также при
оценке геополитического авторитета государств и группировок.
Прежде всего к таким новым обстоятельствам необходимо отнести
резко возросшее влияние экономических процессов на эволюцию геополитической
ситуации на планете. Связано это со скачкообразным
повышением роли экономики в жизни как отдельных стран, так и
всего мирового сообщества; значительным внутренним усложнением
и реальной глобализацией экономических процессов (международной
торговли, трансгосударственного движения капиталов и инвестиций,
валютного регулирования, перемещения рабочей силы, передачи информации
и высоких технологий), их растущим проникновением в
неэкономические сферы международной жизни. К этому нужно добавить
выдвижение экономических конфликтов на первое место среди
групп потенциальных противоречий. Влияние экономических условий
на мировую политику будет возрастать и далее, поэтому некоторые
специалисты прогнозируют скорое наступление эры "реалэкономики",
т.е. исторического периода, суть которого составят жесткие
конфронтационные экономические действия для достижения широких
государственных интересов^ (по аналогии с "Realpolitik" - немецким
термином, указывающим, что для достижения поставленных целей
на мировой арене, как правило, требуется использование силовых
методов, преимущественно военных и военно-политических). К тому
же именно состояние экономики все больше определяет военный потенциал
многих стран, что в последнее время особенно наглядно подтверждает
и Россия.
Присвоение экономическим индикаторам статуса важнейших геополитических
факторов, как представляется, не противоречит более
узким традиционным определениям геополитики, зато приводит ее в
соответствие с реальностью. Во-первых, экономические процессы
всегда учитывались в мировой политике, но если раньше на время
можно было абстрагироваться от них (ссылаясь на примат военностратегических
соображений, идеологии, политики, во имя которых
целые народы работали на армию), то сегодня любой анализ международной
ситуации не^мыслим без самого тщательного изучения экономической
подоплеки событий. Во-вторых, на современном уровне
развития науки и техники не только физическая среда воздействует на
ход мировой политики, включая экономические процессы. Растет и
обратная зависимость, когда экономические процессы во все большей
степени определяют облик окружающей человека "физической реальности",
самого общества, его этнокультурных сегментов как в структурном,
так и в территориально-организационном отношении (размещение
и развитие производств, связанных с ними городов, перемещение
трудовых ресурсов и т.д.). В-третьих, именно экономические
расчеты получают приоритет при балансировке соотношения политического
суверенитета и открытости пространства для внешних влияний
(или проницаемости границ). В-четвертых, поскольку экономическая
деятельность приобретает по-настоящему глобальный характер
и все более автономную логику развития, она становится столь
важной для всего человечества, то имеет смысл говорить о возникновении
- как о реальности - экономической среды обитания, являющейся
составной частью окружающей человека физической среды.
Признание экономической жизни человечества ведущим (наряду с
географическими условиями) геополитическим феноменом неизбежно
приводит к выводу о нестабильности и переменчивости современной
геополитической ситуации из-за высокой динамичности глобальных
экономических процессов^, о способности ее к быстрым (не только
по историческим масштабам) и крутым переменам. География и экономика
вместе все же не способны исчерпать геополитические оценки
современного мира, определить место стран или группы стран в мировой
политике и динамику отношений между ними. (Я здесь оставляю в
стороне рассмотрение цивилизационных факторов, все сильнее снова
влияющих на ориентацию политики, экономики, военного дела, на
специфику этнонациональной психологии или состав коалиций, выборочную
поддержку тех или иных государств, чем занимаются в последнее
время С. Хантингтон и его последователи, а также ограничения,
накладываемые международными соглашениями, в том числе и
по итогам второй мировой войны, и послевоенными конституциями на
некоторые государства - ФРГ, Японию, а в отношении России - по
ОСВ-1). При решении этой задачи необходимо учитывать еще целый
ряд обстоятельств, которые в целом или игнорировала, или отодвигала
традиционная геополитика первой и второй "волн". Среди них:
- Военно-технические достижения последнего времени - появление
региональных и глобальных средств обнаружения и поражения,
систем контроля и управления, межрегиональных и межконтинентальных
средств переброски войск; развитие оружия массового поражения,
в том числе и обычных вооружений, приближающихся по своим
боевым свойствам к ядерным, и распространение их - вкупе с
дальнодействующими средствами доставки - среди растущего числа
стран. Уже сегодня состояние дел в военной области окончательно
дискредитирует один из базовых тезисов классической западной
гео (граф) политики: неуязвимость основных держав "внешнего полумесяца"
(Северной Атлантики) и "центрального материка" или "хартлэнда".
Теперь они досягаемы не только друг для друга (причем с
помощью как ядерных вооружений, о чем говорили геополитики еще
"второй волны", так и обычного оружия), но и со стороны перефирийных
держав, их пока скрываемого ядерного, а в перспективе и обычного
арсенала.
- "Информационная революция", опирающаяся на развитие электронных
средств связи. Новые возможности в этой области меняют
облик планеты, формируя "коммуникативное" мировое сообщество.
Удаленные регионы с развитой инфраструктурой связи становятся
ближе друг к другу, чем соседствующие, но не обладающие передовыми
средствами коммуникации. Кроме того, от надежной и быстрой
работы коммуникаций, передача экономической информации, во
многом зависит течение экономических процессов. Таким образом,
наличие или отсутствие в данной стране развитых средств общения с
внешним миром может содействовать более тесной ее интеграции в
глобальные события или вести к "выпадению" из мировой политики.
- Уровень и темпы развития естественных и технических наук
(включая разработку новых технологий), которые имеют прямой выход
на экономику и военное дело.
- Состояние общественно-политических наук, обеспечивающих
определение оптимальной - с учетом имеющихся внутренних ресурсов
и с применением современных методик - стратегии национального
развития и линию рационального геополитического поведения страны
(или группы стран) на международной сцене.
- Культурно-образовательное качество населения, от которого зависит
развитие науки и экономики (применение на практике высоких
технологий); модернизация вооруженных сил; способность личного
состава овладеть сложной боевой техникой; наконец, динамика количественного
состава и физического состояния самого населения.
- Актуализация влияния мировых религий, прежде всего ислама.
Данное обстоятельство не только социальный и политический феномен^.
Оно также способно по крайне мере размывать, а то и менять
геополитические очертания или ориентацию отдельных стран и регионов.
При окончательном выборе религиозная близость может и не
быть решающим обстоятельством, но в условиях крепких культурноисторических
традиций она все же будет иметь немалое значение^.
- Эффективность политического режима страны, ее внутренняя
стабильность и уважение к законам со стороны общества и государства,
а также устойчивая легитимность ее руководства, компетентность
правящей элиты. Внимание к данным факторам вызвано резким усложнением
проблем, возникающих при разработке и осуществлении
оптимальной внутренней и внешней политики государства в последние
десятилетия.
2.3. "Мутация" ряда факторов традиционной геополитики.
ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ в модернизации геополитики - выявление
тех ее факторов, которые утрачивают былое значение или изменяют
свое содержание. Вследствие научно-технического прогресса, в т.ч. и в
военной области, снизилось значение отдельных характеристик ландшафта
(больших пространств, лесов, гор, степей, рек, морей, океанов)
для расселения и хозяйственной деятельности наций, защиты от нападений
и осуществления собственной экспансии; очевидной стала неадекватность
нынешним условиям абсолютизация прежней геополитикой
отдельных видов транспортных коммуникаций - железных дорог
для "хартлэнда" и водных коммуникаций для морских держав (хотя
роль этих транспортных артерий нельзя недооценивать, но теперь наиболее
важные и срочные грузы перевозятся по воздуху; нефть и газ
перекачивается по трубопроводам, иногда даже по морскому дну; на
суше возрастает роль автотранспорта; наконец, после открытия евротоннеля
можно ожидать снижения морских перевозок между Великобританией
- типичной морской державой - и континентальной Европой)
. Напротив, возрастает геополитический "вес" малых стран, лишенных
обширного жизненного пространства и больших ресурсов, но
обладающих серьезным научным потенциалом и финансами, являющихся
собственниками уникальных технологий.
В то же время можно назвать по крайней мере два типа факторов,
геополитическое значение которых способно меняться либо с течением
времени, либо в зависимости от конкретного объекта приложения.
В первом случае речь идет о роли военной силы при распутывании
геополитических коллизий. Обычно считается, что в настоящее время
сфера ее применения существенно сократилась. Но к такой оценке
следует подходить с осторожностью, помня о целой серии вооруженных
акций последнего времени (самой крупной в эпоху после завершения
холодной войны была операция коалиционной группировки
против Ирака; многочисленные миротворческие операции, нередко
имеющие геополитическую подоплеку; чуть ли не ежемесячные угрозы
применения вооруженной силы для давление на Ирак, Северную
Корею, республики бывшей Югославии). Если в будущем, как предполагает
в том числе и автор данной книги, возрастет напряженность
экономических и иных противоречий (политических, этнорелигиозных,
экологических) между ведущими глобальными и региональными
державами мира и их союзами, то геополитическое значение военной
силы неизбежно увеличится, даже если ей и будет отводиться преимущественно
военно-политическая роль "силы за троном". Другими словами,
количество и особенно качество (обученность + техническое
оснащение) вооруженных сил, их боеспособность и эффективность,
размер ядерных арсеналов (в условиях значительного расширения
ядерного клуба) вновь станут предметом первостепенной государственной
заботы.
Нужно вовремя осмыслить и верно оценить перспективы развития
такого сравнительного нового военно-силового "инструмента", как
расширяющееся использование в качестве своего рода геополитического
арбитра в региональных и даже внутригосударственных конфликтах
- международных вооруженных соединений, военных наблюдателей
сил НАТО (по мандату ООН), а также - в предположении их
создания - военных "департаментов" ОВСЕ, СНГ, других соглашений
и коалиций.
Наконец, ряд обстоятельств, которые будут подробно проанализированы
ниже, заставляют задуматься и о возможности возвращения
некогда небезосновательно заклеймленных как "поджигательские"
концепций "мыслимости применения ядерного оружия" и "допустимости
ядерной войны".
Переменным фактором второго типа является население (точнее,
его количество, поскольку с качеством все достаточно ясно). В последнее
годы во многих западных публикациях наметилась тенденция оценивать
его увеличение со знаком минус, поскольку повышение производительности
труда в сельском хозяйстве и увеличение общей экономической
мощи развивающихся стран отстают от роста числа едоков в
них. С геополитической точки зрения не все так просто. Возьмем,
например, Китай. Колоссальная численность его жителей создает
серьезные проблемы (перенаселенность территории страны, ущерб
экологии, постоянная опасность недопроизводства продуктов питания,
сложности с управлением), но в то же время является и весомейшим
аргументом в общении с ближними и дальними соседями, в т.ч.
заинтересованными в рынках сбыта, служит неиссякаемым источником,
питающим бурно развивающуюся экономику и тихую миграционную
экспансию в другие страны (концепция XXI века как века китайской
цивилизации, очевидно, делает ставку прежде всего на этот
мощнейший геополитический ресурс). Для Индии численность ее населения,
с одной стороны, - также обуза (помимо всего прочего,
вклад в развитие страны многочисленных мелких крестьянских хозяйств
минимален), но с другой - она создает противовес огромной
людской массе в соседнем не слишком дружественном Китае. В России,
аналогично многим странам Запада, отмечается растущий дефицит
населения, особенно к востоку от Урала, что ухудшает шансы
России не только освоить, но и сохранить за собой этот богатейший
регион.
2.4. Основные категории и понятия современной геополитики.
ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ в рамках санации традиционной фундаментальной
геополитики - уточнение и обновление категорий и понятий.
Рассмотрю наиболее важные, особо выделив категорию государственных
интересов, вокруг формулирования которых в России ведутся
незатухающие и пока малорезультативные дебаты; а затем остановлюсь
на способах реализации этих интересов, на ключевых для
геополитики категориях государственной мощи и экспансии, а также
базисном для прежних разновидностей геополитической науки представлений
о глубоко разделенном мире.
2.4.1. Интересы: национальные или государственные?
В деле разработки и осуществления внутренней и внешней политики
любого государства принципиально важной, базовой является категория
его интересов. Зная, в чем они заключаются, можно сформулировать
общий стратегический курс; а дальше определить, что мешает
его практическому воплощению и какие корректирующие меры - с
учетом возможностей данного государства - следует предпринять для
преодаления существующих препятствий. Проблема, однако, состоит
в том, чтобы определить конкретное содержание категории интересов,
но прежде всего - правильно обозначить данную категорию. Советские
"перестроечные", а затем и российские ученые и политики запустили
в оборот и активно пользуются термином "национальные интересы"
(вместо использовавшейся в последние десятилетия существования
СССР категории "государственные интересы", которая, в свою
очередь, вытеснила декларируемые раньше интересы" классовые"),
прилагая его в том числе и к России. Данный термин и соответствующая
категория восходят к концепции "нация-государство", которая
была сформулирована вскоре после Великой французской револю22
циии и постепенно укоренилась (и до последнего времени бесспорно
доминировала) в общественно-политических науках государств, принадлежащих
к северо-атлантической цивилизации. Разумеется, перенимать
очевидные достижения западной мысли, технической или гуманитарной,
не только не стыдно, но и необходимо. Но в данном случае
польза некритического заимствования сомнительна, ибо, как
представляется, понятие "национальных интересов" все больше выпадает
из контекста современной мировой политики.
В первую очередь снижение оперативной полезности категории
"национальных интересов" связано с нарастающим кризисом полиэтнической
модели "нации-государства" - как самого объекта, так и
его концепции, "...(во всем мире) появляется новый опасный феномен:
обанкротившиеся (полиэтнические) нации-государства, совершенно
неспособные существовать как нормальные члены международного
сообщества", - цитирует своих единомышленников из журнала "Форин
Полиси" профессор университета им. Дж. Вашингтона'.
Под вопрос ставится и "либеральное" определение нации как "культурно-лингвистической
общности". Ее вытесняет в теории - и особенно
заметно на практике - "нелиберальная" трактовка, считающая
нацию общностью людей, основанной прежде всего на генетической (и
религиозной) близости^. Одну из причин бурного роста "этнорелигиозного
самосознания" ученые видят в реакции людей на растущую
"насильственную" глобализацию международной жизни. "По мере того,
как люди и институты теряют автономию, что является неизбежным
следствием глобализации международных контактов, они все
больше стремятся защитить свои интересы и добиться психологического
комфорта, все более тяготея к "находящимся под рукой" общностям
к которым они так или иначе принадлежат. Консолидация этнических
меньшинств и нарастающая волна религиозного фундаментализма
являются очевидными примерами ответного движения в сторону
локализации, которое генерируется процессом глобализации"^.
Этот подход объясняет, почему в изолированном от "глобализации"
"застойном" СССР этнонационализм находился в дремотном состоянии,
и почему он стал быстро пробуждаться в эпоху Горбачева,
который методами Петра 1 вознамерился затащить Советский
Союз в лоно мировой цивилизации. Он же предрекает дальнейшее
нарастание этнических проблем, теперь уже в России, в том случае,
если та будет и дальше быстро и бездумно "открываться внешнему
миру".
Очевидно, именно появление и рост этнонационализма активизировали
в свое время обсуждение на Западе проблемы прав национальных
меньшинств (в 60-е гг.); привели сначала к консолидации, а затем
обособлению и росту влияния этнических общин в иноэтнических
странах, что расслаивает даже уже давно сложившиеся там нации,
стимулируя ослабление их интегрирующего потенциала; породили
прогрессирующее стремление к большей политической автономии, все
чаще переходящее в сепаратистскую плоскость, компактно прожива23
ющих нацменьшинств; а в последнее время вызвали к жизни такое
явление, как "этнические чистки", проводимые государственными институтами,
оккупированными этнобольшинством.
Примеров подобной тенденции можно привести множество - от
экстремальных (Югославия) до относительно умеренных ее проявлений.
К последним можно отнести ситуацию в США, где явно обозначилось
ослабление американской нации, нарушение ее внутренних
целостности и единства. Трудно избавится от впечатления, что американское
общество чуть ли не сплошь состоит из разного рода меньшинств
и обособленных этнических общин (китайской, еврейской,
мексиканской, русской, польской и др.). На юге страны значительная
часть населения прекрасно общается между собой на испанском и китайском
языках, но очень плохо понимает общенациональный английский.
Заметные достижения серьезной американской культуры за
последние годы тоже, пожалуй, "этноориентированы" (как произведения
недавнего лауреата Нобелевской премии по литературе афро-американки
Т. Моррисон или "Список Шиндлера" кинорежиссера С.
Спилберга). Не случайно американские политологи все реже говорят о
своем обществе как о "плавильном котле", предпочитая термин "крупно
нарезанный салат", а некоторые ученые (С. Хантингтон и другие)
даже предрекают США внутренние цивилизационные разломы. Если
попытаться оценить степень их консолидации, то, наверное, нынешняя
американская нация опустилась до уровня, к которому подтянулось
советское общество на рубеже 70-80-х годов, когда, по словам главного
политика тех времен, "показателем растущей однородности советского
общества, торжеством национальной политики КПСС стало образование
исторически новой социальной и интернациональной общности -
советского народа"^. Получается, что термин и категория "национальных
интересов" (НИ) более или менее приемлемы, если речь идет о
моноэтнических государствах, которых не так уж много: по некоторым
оценкам, только 20% государств мира этнически гомогенны^. Но даже
в отношении них использование понятия НИ вызывает вопросы и порождает
проблемы и сложности. Обозначу некоторые из них.
1) Если говорить об интересах нации, значит - всей нации? Но ведь
любая нация неоднородна хотя бы в силу неизбежного социально-экономического
расслоения. А раз так, то единого набора интересов для
"верхов" и "низов" просто не может быть. Конечно, их "единение"
происходит, но лишь в чрезвычайных обстоятельствах и по самым
общим вопросам (например, в условиях угрозы войны, когда на карту
поставлено выживание действительно всей нации, либо массированного
инонационального вторжения).
2) Даже в моноэтнических и унитарных государствах (как Франция
и Китай) интересы населения составляющих их регионов существенно
дифференцированы, а в случае с федерациями эта разнонаправленность
усиливается (мнения более консервативно настроенной немецкоязычной
части конфедеративной Швейцарии подавляют на референдумах
иные ориентации).
3) Подчеркивание интересов нации вряд ли уместно в условиях,
когда наблюдается рост направленного вовне национализма даже в
"образцовых демократиях" ("великая Япония"), и когда некоторые
эксперты называют следующее столетие веком этнических и межнациональных
конфликтов.
4) Использование термина НИ запутывает ситуацию тогда, когда
за рубежом проживает часть нации (например, венгры в румынской
Трансильвании. Следует ли в этом случае говорить о НИ только венгерских
венгров, или румынских тоже?) либо когда нация разделена
между двумя государствами (чьи интересы более национальны: северных
или южных корейцев?).
В значительном большинстве случаев, когда многие даже сложившиеся
(полиэтнические) нации расслаиваются и дают все больше оснований
квалифицировать соответствующие им государства как
выраженно полиэтнические^ или даже как многонациональные (ибо
даже самые маргинальные этносы предпочитают считать себя отдельной
нацией, или в крайнем случае частью зарубежной нации), еще
меньше оснований пользоваться категорией и термином НИ. Рассмотрим
два варианта полиэтничности/многонациональности.
Вариант А. Имеется четко выраженный главный этнос (нация) и
маргинальные этносы (нацменьшинства). Чьи интересы - "НИ" страны?
Очевидно, основной нации (в первую очередь ее верхушки), которая
правит бал по собственному разумению, по крайней мере в
принципиальных вопросах. Иначе почему так остро стоит вопрос о
защите прав нацменьшинств даже в "образцовых" западных странах?.
Но тогда здесь также возникают уже обозначенные (для моноэтнических
стран) проблемы с определением совокупных интересов всех слоев
ведущей нации, и угроза подхлестывания национализма ее элиты (а,
может быть, и всей нации). Кроме того, раз в нынешних условиях
концепция НИ страны фактически подразумевает примат интересов
(элиты) ведущей нации (а не нации-государства, общего для всех населяющих
его этносов), то ее использование соответствующим образом
настраивает практическую государственную политику, создавая впечатление
у маргинальных этносов о большем или меньшем их игнорировании
в данной стране. Тем самым придается дополнительный
импульс как росту этнонационализма среди нацменьшинств, его дальнейшему
перерождению в сепаратизм (в случае компактного проживания
маргинальных этносов), так и нарастанию национализма извне в
том случае, если нацменьшинства имеют государственность по другую
сторону границы. Ответом же этому может быть всплеск национальных
чувств ведущей нации, тем более, что нередко "альтернативные" интересы
руководителей маргинальных этносов сводятся к элементарным
территориальным требованиям^, и интересы эти с корыстью поддерживаются
и даже вдохновляются из-за рубежа^. В результате ситуация
и в стране, и далеко за ее пределами резко дестабилизируется.
Вариант Б. В рамках государства в силу исторических причин сосуществуют
две или более сопоставимые - по численности, уровню
экономического, культурного развития - нации, или же одна веду25
ьцая нация "уравновешивается" совокупностью меньших наций. Чьи
тогда национальные интересы должны быть признаны НИ страны? На
этот счет, как правило, существует прямо противоположные и одинаково
упорно отстаиваемые точки зрения. Неудивительно, что в мире
немного примеров длительного добровольного сожительства сопоставимых
наций (этносов) в рамках одного государства. Больше опыта
расставаний и длительных внутрених раздоров (ЧССР, СССР, Югославия,
Кипр, Канада, Индия). И это несмотря на то, что в условиях
образования соперничающих геополитических коалиций, сила которых
- в интеграции ресурсов стран-участниц, очевидны все серьезные
преимущества тесного - в рамках единого крупного государства
- объединения потенциалов нескольких "полных" наций, и столь же
понятны перспективы нарастающей дестабилизации тогда, когда не
удается провести процедуру "бархатного развода". Действительно,
при разрушении или ослаблении федеративных связей заметную для
всех роль сыграло и играет исчезновение центральных "цементирующих
обстоятельств" (ЧССР - крах соцсистемы, СССР - отказ от
общей идеологии, Югославия - указанное плюс еще и смерть Тито, а
также в этих и многих других случаях ослабление общегосударственных
экономических связей, включая стремление к автаркии более
благоприятных регионов). Но верно и другое. Центробежные тенденции
резко усиливались, а в ряде случаев и провоцировались тезисами
о несовпадении интересов этносов, населяющих государство, острыми
и болезненными спорами о примате того или иного набора НИ, затушевывавшими
объективное существование общих для всех государственных
интересов (как внешних, так и внутренних).
Можно, конечно, упорно придерживаться понятия НИ, настаивать
на создании "своих" государств всеми - за исключением мельчайших
и разрозненных - этносами-нациями^, но негативные стороны такого
подхода, включая последствия уже произошедших или возможных
распадов полиэтнических/многонациональных государств, уже превысила
реальные и ожидаемые плюсы.
На мой взгляд, целесообразно говорить не о национальных, а о
государственных интересах ("ГИ"). Тогда сразу исчезает много проблем,
связанных с использованием концепции НИ, не остается основы
для бесконечных и взрывоопасных дискуссий о соотношении "национального"
и "государственного" в интересах политической общности
(первого - как отражения требований самых разных структур гражданского
общества, второго - как позиции политического института),
о соответствии "сецессионного" выражения национального (этнического)
интереса нормам международного права (принципам нерушимости
границ и территориальной целостности государств). Будут иные
проблемы (определения круга ГИ, взаимодействия граждан - вне
зависимости от этнической принадлежности - с государством и отстаивания
их прав), но от них в любом случае никуда не уйти.
Представляется, что базовые, универсальные ГИ выражены в источниках
международного права (таких, как Устав ООН, Заключи26
тельный акт Совещания в Хельсинки и т.д.). Это (перечислено бегло)
физическое выживание и политическая независимость данной страны,
недопущение вмешательства в ее внутренние дела извне, целостность
ее территории и неприкосновенность границ. Сюда же следует отнести
наращивание внутренней силовой и ресурсной базы государства (которая,
в свою очередь, является важнейшим инструментом отстаивания
и продвижения всей совокупности ГИ, а нередко и основой для
провозглашения новых интересов как целей государственной политики),
расширение сферы его геополитического влияния, рост безопасности
и благосостояния граждан (чем богаче граждане, тем богаче
само государство), всесторонний прогресс общества и, конечно же,
развитие его культуры во всем многообразии ее составляющих.
Кроме того, у каждой страны имеется набор уникальных государственных
интересов, определяемых спецификой ее географического
положения, внутренней социально-экономической и политической
ситуацией, позицией данной страны в мировой экономике и политике,
ее национально-культурными и цивилизационными особенностями.
При этом географические и экономические факторы имеют особое
значение. Поскольку целый ряд формирующих уникальных ГИ факторов
подвержен постоянным изменениям, то, видимо, и сами эти
интересы также могут эволюционировать с течением времени.
Во всей совокупности ГИ абсолютно законными следует считать
те из них, которые закреплены в качестве норм международного права.
Те же, которые выходят за эти пределы, но не нарушают законных
интересов других государств, тоже, видимо, законны и справедливы
(по древнему принципу: моя свобода оканчивается там, где начинается
свобода другого). Это в теории, а в жизни приходится констатировать,
что наличие реальных силовых возможностей для отстаивания
спорных интересов и/или применение превосходящей силы для их
практической реализации также превращает эти сомнительные интересы
(обычно постфактум) во вполне законные для мирового сообщества
(вспомним многочисленные американские интервенции в Латинской
Америке последних лет).
Хотя категория госинтересов в целом объективная и по сути своей
сугубо рациональная, на практике интерпретаторами и выразителями
государственных интересов выступает элита общества,
прежде всего та ее часть, которая непосредственно находится у руля
власти. В свою очередь, представители различных групп элиты (научной,
военной и т.д.) постоянно проводят конкретную оценку внутренней
и внешней ситуации, совокупной мощи страны, определяют и
ранжируют ГИ, выявляют угрозы этим интересам и предлагают политику
по преодалению угроз и достижению выдвигаемых внутренних
и внешних целей.
В странах с либеральным режимом правления конкурирующие совокупные
стратегические программы, по-своему определяющие с^стему
текущих и перспективных ГИ и меры по их продвижению, периодически
представляются на суд избирателей. Одна из них добивается
- по результатам баллотировки (выборы, референдум) - демократической
легитимации. Кроме того, оперативное формулирование правящей
элитой ГИ и меры по их осуществлению должны получать (или
нет) поддержку парламентариев, которым избиратели делегировали
соответствующие права.
В недемократических государствах выбор в пользу тех или иных ГИ
чаще всего является итогом соперничества различных групп элит
(между политической и военной или экономической, например) и закулисных
баталий в государственном руководстве, а затем объявляется
стране и миру. Но и в том, и в другом случае "народу" отводится по сути
нетворческая "реагирующая" функция - либо одобрение (избрание/переизбрание
авторов понравившейся программы; или - при нелиберальном
режиме - пассивное согласие, конформизм), либо
неодобрение (неизбрание инициаторов непопулярных формул или
действий по реализации ГИ; глухое недовольство, бунт).
Поскольку ГИ не могут выражаться иначе, чем через посредниковинтерпретаторов,
неизбежны случаи их прямого и грубого нарушения
под воздействием субъективных обстоятельств - политической ориентации,
мировоззрения, да и просто разного уровня государственного
интеллекта руководства страны. Примером тому может служить неоправданная
и практически безвозмездная сдача Горбачевым ряда советских
геополитических позиций^. Хотя в данном конкретном случае
факт волюнтаристского нарушения ГИ достаточно очевиден, не всегда
можно сразу сказать, правильно ли определены ГИ и в том ли направлении
ведется государственная политика, особенно если имеются альтернативные
и достаточно убедительно обосновываемые точки зрения.
В таких спорных случаях, видимо, только долгосрочные практические
результаты оспариваемой политики могут доказать либо ее целесообразность,
либо, наоборот, ошибочность (лучшего пробного камня, чем
принцип "практика - критерий истины" пока что не придумано).
Но, может быть, в результате развития межгосударственной интеграции
государственные интересы сократятся до минимума, а то и вовсе
отомрут? Действительно, в условиях расслоения мира на соперничающие
зоны преимущественной интеграции у участников подобных группировок
возникают и коллективные (надгосударственные) интересы,
которые до определенной степени могут замещать или видоизменять
"первоначальные" государственные интересы отдельных стран.
В обозримой перспективе межстрановая интеграция будет происходить
по преимуществу в социально-экономической и внешнеполитической
сферах, но даже в ходе такой интеграции не избежать коллизии
"частно" - государственных и коллективных интересов (вспомним
трудный процесс выработки и ратификации Маастрихтских соглашений)
В свою очередь, дифференцированные национальные интересы,
которые все чаще, по моим наблюдениям, интерпретируются сегодня
как имеющие по преимуществу "общественный", то есть относящийся
к разным сегментам гражданского общества (этническим, регионально-ассоциативным,
социально-групповым и т.д.), характер, будут, вероятно,
пока уступать обобщающим их "частно"-государственным и
надгосударственным (коалиции стран) интересам. Если развернуть
это предположение в примере, то надгосударственные интересы европейского
сообщества как мирового центра силы все более доминируют
над национальными интересами входящих в него стран, хотя бы той
же Италии, чье гражданское общество (или нация?) ощутимо раскалывается
по линии север-юг.
В более же отдаленном будущем человечество неизбежно столкнется
с растущей нехваткой мировых ресурсов, все более дефицитными
будут становиться и рынки сбыта готовой продукции. Это приведет к
обострению противостояния между сложившимися коалициями стран,
тем более, если они не сумеют договориться о квотировании "дефицита".
Но не исключено также, что борьба за ресурсы распространится с
межгруппового на внутригрупповой уровень. В результате сфера действия
коллективных интересов резко сократится, а значимость государственных
интересов отдельных стран резко возрастет.
Всему - свое время? Возможно ли "перескочить" ступень развития,
миновав пройденные другими обществами и государствами вроде
бы исторически логичные стадии и выйдя сразу на более высокий уровень?
Не похоже ли подобное допущение на марксистско-ленинский
волюнтаризм (случай с Монголией и советской Средней Азией)? История,
казалось бы, показала, что она не терпит насильственных ускорений
и все должно развиваться стадиально. Между тем естественно-научные
эксперименты свидетельствуют: если создается соответствующая
- новая - среда (химическая или иная), объект может развиваться
в ином темпе, мгновенно минуя те стадии эволюции, на прохождение
которых в традиционных условиях требовалось значительное
время.
Если в силу, предположим, внутренней антиномичности (В. Ключевский)
России ее общество не "сплавилось" в нацию, ее государственность
"не доросла" до уровня нации-государства, а к концу XX века
историческое время интеграции наций-государств проходит, то, вероятно,
нашим ученым и политикам стоило хотя бы задаться вопросами.
Не создали ли общемировые условия конца нашего века ту самую
"экспериментальную среду", в которой Россия образуется как государство
"нового типа", политически интегрирующее в себе разные цивилизационные
элементы и уровни социально-экономического развития,
с необъясненной пока научно моделью? Нужно ли дожидаться
образования нации-государства, чтобы продвигать государственные
интересы России в ее внутренней и внешней политике? Либо по-прежнему
мы будем продолжать непонятое нами живое втискивать в рамки
традиционных и "закономерных" (исторически, политически, социально,
экономически и т.д.) конструкций, отсекая даже возможность
иного пути становления государственности России? В последнем случае
придется признать, что заявленную властями еще в 1992 году
задачу создания концепции национальной безопасности России с учетом
ее национальных же интересов соответствующие политики и эксперты
не смогли выполнить даже к концу 1995 года не только по
нерадивости, неумению, непрофессионализму. Может быть, ее вообще
невозможно сейчас сконструировать, как решить квадратуру круга
с помощью одних только циркуля и линейки?
Вряд ли кто в здравом уме попробует сформировать концепций?
"национальной безопасности" Европейского сообщества со всем, что
объединяет и разделяет составляющие его государственные элементы.
В этом, видимо, и состоит проблема дефиниции интересов многосоставных
(в разных смыслах) сообществ. Ведь та же квадратура круга отлично
решается с привлечением других средств. Тогда, может быть,
следовало бы строить концепцию государственной безопасности России
как субъекта мирового сообщества и политической агломерации
этносов, культур, социальных групп неодинакового уровня развития,
но тем не менее обладающей неким набором общих интересов, требований,
целеполаганий, идеалов, наконец?
2.4.2. Государственная мощь, экспансия, баланс сил...
Другая важная категория, тесно связанная с предыдущей, - способ
реализации госинтересов. Здесь первоначально (XVIII в.) преобладала
концепция государственного расчета (Raison d'Etat), согласно которой
"страна должна продвигать свои интересы, если необходимо силой,
без учета требований морали и учета интересов других стран"^. Она
фактически обосновывала претензии на доминирование в Европе и,
следовательно, во всем мире. Позже, примерно с начала XIX в. и до
начала первой мировой войны, в связи с развитием реальной многополярности
(сначала в Европе, но к концу периода и за ее пределами -
США, Япония) геополитическое усиление государства мыслилась за
счет получения частичных преимуществ в Европе путем создания там
благоприятного для себя многостороннего соотношения сил, и захвата
максимального числа неосвоенных заморских территорий. В эру холодной
войны получился своеобразный симбиоз двух подходов: с одной
стороны, Восток и Запад вроде бы стремились к тотальной победе друг
над другом; с другой - инстинкт самосохранения вынуждал их соблюдать
какие-то правила игры, поэтому реальная борьба велась в основном
за частичные преимущества, в первую очередь на перифирии. В
будущем государственные интересы, по-видимому, будут реализовываться
через укрепление национальной геополитической силы (мощи)
государства, создание все новых коалиций, соперничество внутри них
за лидерство (подобно трехстороннему "перетягиванию каната" в ЕС
между Германией, Францией и Англией) и конкуренцию за дополнительные
частные преимущества как непосредственно в отношениях
между ведущими странами и коалициями государств, так и в ключевых
районах мира (спор за дележ "советского наследства", ближневосточную
нефть). Перифирия же (например, Африка) теряет свое значение,
в том числе и как основное место межгосударственных и межкоалиционных
"разборок".
Мощь или могущество государства. Ранее эта категория определялась
прежде всего как мощь военная (первоначально - сухопутная
либо морская, затем были сделаны поправки на появление новых
средств вооруженной борьбы, сначала воздушных средств нападения-^,
затем ядерного оружия, ракетных средств его доставки и т.д.) в
сочетании с выгодами (или наоборот) географического положения. И
тот, и другой фактор в принципе поддавались математическому "обсчету".
Все же остальные природные, демографические и воспроизводимые
ресурсы государства рассматривались прежде всего в плане наращивания
военной силы, максимизации выгод и возможностей компенсации
недостатков местоположения государства или межгосударственных
коалиций. Объяснялось это тем, что в прошлом геополитические
конфликты возникали вокруг физических и военно-политических
разделов и переделов мира, отдельных его регионов (длившиеся
веками войны европейских держав за спорные территории; борьба империалистических
держав за захват и передел колоний; соперничество
"соц"- и "каплагерей" за расширение сфер влияния) и, соответственно,
принимали форму вооруженной, военно-политической или идеологической,
с военными приготовлениями, конфронтации. Поскольку в
нынешних условиях основная схватка за сферы влияния, достигающая
размаха борьбы за передел мира (см. ниже), ведется в первую
очередь экономическими средствами, то экономическая мощь и комплекс
обеспечивающих ее условий (сюда следует причислить и культурное
проникновение, благоприятствующее экономическому, а главное
- военную силу, применение или угроза использования которой
может оказаться необходимым средством для разрешения экономических
конфликтов, обеспечения доступа к источникам сырья и энергии,
защиты торгового судоходства и национальных инвестиций за рубежом
и т.д.) становится одним из важнейших, но отнюдь не единственным
показателей геополитической силы государства. Разумеется, вооруженная
сила способна помогать и достижению неэкономических целей,
и даже играть - в условиях, например, острого кризиса - самостоятельную
роль^. (Разработанный автором перечень наиболее важных
факторов оценки геополитической силы государства - на примере
России - см. в Таблице 1). Поэтому сейчас геополитическая мощь
страны -это комплексный показатель взаимодействующих в системе
факторов. Другими словами, это величина не абсолютная, измеряемая
какими-то единицами, а относительная, т.е. проявляющаяся в процессе
интеракций государств в международных отношениях и оцениваемая
по их результатам. Наконец, комплексность данного показателя
означает, что до определенной степени элементы мощи государства
взаимозаменяемы (что немаловажно для России в ее нынешнем ослабленном
состоянии).
С точки зрения автора, одна из главных и характерных именно для
геополитики как науки - это категория экспансии, являющаяся про31
изводной от категории государственных интересов. По сути дела,
большинство, если не все работы по геополитике вращаются вокруг
экспансии того или иного вида, или наоборот, вынужденной "контракции"
(от англ. contraction - сжатие), хотя само это явление - и
особенно его нынешнее содержание и формы - недостаточно подвергались
серьезному изучению.
Традиционно под экспансией в геополитике, да и не только в ней,
понимались прежде всего территориальные приобретения и установление
военно-политических сфер влияния^, а также деятельность в
данном направлении (политика экспансии). Нельзя сказать, чтобы
такая экспансия сошла на нет, поскольку территория по-прежнему
является выгодным долгосрочным приобретением - как "жизненное
пространство", носитель сырьевых, энергетических материалов и людских
ресурсов, военно-стратегический и экономический (вспомним
войну за Фолкленды с их 200-мильной рыболовной зоной и близостью
к богатой полезными ископаемыми Антарктиде) плацдарм, пространство
для размещения промышленных мощностей или технических отходов,
сельскохозяйственные угодья. Сегодня в мире имеется немало
реальных и потенциальных конфликтов, квалифицируемых как пограничные
и территориальные споры, ряд иных проблем с определением
статуса территорий (одностороннее изменение Турцией толкования
соглашений 1936 г. о статусе Черноморских проливов, возникающее
напряжение вокруг богатств Антарктиды, откуда, несмотря на
действующие соглашения, исподволь вытесняется Россия), отвечающих
экспансии в традиционном ее понимании. Правда, они носят сейчас
"мягкий характер", что в немалой степени объясняется невыгодным
на сегодняшний день соотношением: а). возможных приобретений
с учетом сопротивления обороняющейся стороны и мирового сообщества;
б), рисков, связанных с характером современных вооружений
и все более широким их распространением по планете; в), кратко- и
среднесрочных социально-экономических перегрузок, ложащихся на
территориально расширившееся государство^. В будущем, по мере
развития ресурсного кризиса (истощения сырьевых ресурсов планеты,
сокращения плодородия почв, роста населения, усиления экологических
претензий государств друг к другу и т.д.)^, то есть значительного
повышения стоимости "приза за успешную агрессию" (вплоть до обеспечения
выживаемости собственного государства), вероятно возвращение
в мировую политику жесткого варианта территориальной экспансии.
Но сегодня экспансия имеет и другие "измерения": информационное,
культурно-цивилизационное^, религиозное и этнорелигиозное^,
политическое (сюда следует отнести и целенаправленное политическое
давление вплоть до международных санкций, изоляции) и
особенно экономическое (во всех его видах - финансовом, товарном,
технологическом и т.д.), которое и является стержнем современной
экспансии. Понимаемая^широко, она имеет немалые отличия от своей
"узкотерриториальной" разновидности. Во-первых, если территори32
альная экспансия имела, как правило, ступенчатый (пространственное
расширение США в XIX в.) и нередко однонаправленный характер
(знаменитое правило Бисмарка для Германии: не воевать на два фронта),
то сегодня экспансия - это непрерывный многолинейный процесс,
нацеленный на множество объектов и потому порождающий в
результате столкновения интересов целый комплекс разноплановых
конфликтов. Во-вторых, сегодня "мирная" экспансия осуществляется
многими государствами и их группировками в отношении друг друга
одновременно, поэтому можно говорить об их "взаимопроникновении"
или, иными словами, образовании комплекса взаимозависимостей и
противоречий. В-третьих, ранее экспансию вовне осуществляла одна
держава или недолговечный (НАТО является, пожалуй, исключением)
союз государств. Ныне сосуществуют постоянная внешняя экспансия
устоявшихся и новых экономических и экономико-политических
группировок; экспансия вовне и внутри таких группировок самых
мощных их участников. В-четвертых, внутрикоалиционная экспансия
периодически сопровождается "добровольными" взаимными уступками
сторон, хотя общий их баланс, конечно, благоприятствует
сильнейшим из них.
Требует уточнения принципиальное положение традиционной геополитики
о "глубоко разделенном мире, для которого постоянные
изменения и конфликты более характерны, чем стабильность и сотрудничество"^.
Нынешняя картина мирового сообщества гораздо
сложнее: конфликты и противоречия сосуществуют с координацией
действий и сотрудничеством, находятся в диалектическом единстве.
Дело не сводится к тому, что одна крупная группа противоречий (например,
экономических) между страйами или группами стран "балансируется"
настоятельной необходимостью кооперации в другой сфере
(безопасности). Имеются одновременно противоречия и кооперация и
внутри отдельных направлений общения государств. Так, в сфере экономики
существуют как широкое совпадение позиций и интересов
многих государств (это ведет к образованию и укреплению экономических
и экономико-политических группиройок и зон интеграции -
Европейский Союз, НАФТА, "Большая китайская экономика"), частичное
соответствие намерений экономических блоков (что делает
возможным прогресс на переговорах типа "уругвайского раунда" под
эгидой ГАТТ), так и противостояние на обоих этих уровнях (в ЕС
экономическая интеграция испытывает постоянные изломы, а в
ГАТТ, ныне ВТО, переговоры перемежаются обострением отношений,
торговыми и прочими войнами)^. При этом необходимо учесть,
что и такие одновременные сотрудничество и соперничество внутренне
противоречивы хотя бы потому, что первое нередко является попыткой
примирения несовпадающих интересов на максимально твыгодных
для себя условиях, а второе - конкуренцией однопорядковых
интересов, направленных на один и тот же объект"^. Подобная диалектика
справедлива и для других областей общения государств, а в целом
- для их геополитического балансирования.
2 - 4135
Взаимодействие различных по направленности и силе (в зависимости
от внутренней мощи стран и их группировок) потоков экспансий с
одной стороны, и результаты разноуровневого и разнопланового сотрудничества
с другой, в совокупности определяют состояние такого
геополитического феномена, как баланс сил участников мировой политики.
Важно подчеркнуть, что баланс не есть равновесие, а лишь
соотношение сил, причем соотношение динамическое, зависящее от
игры всех определяющих его элементов. Динамичность баланса означает,
что любые перемены во взаимодействии-его слагаемых (вызванные,
например, геополитической переориентацией - от "западноцентризма"
на Восток, к примеру даже ослабленной ныне России) способны
существенно повлиять на расстановку сил и очертания геополитической
карты планеты.
:::ilaelbll ^ .:" '-; l;----^ "",. ^ ' '^- :" ^^Щ ^ ^
НАСТУПАЮЩАЯ ЭПОХА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ
ГЕОПОЛИТИКИ
Переосмысление и анализ основных геополитических характеристик
современной международной системы позволяют сделать попытку
создания синтетической модели мира в конце XX - начале XXI
века. Ее основная структурная особенность, на мой взгляд, - многополярность,
отличающаяся не только от биполярности периода холодной
войны, но и от более ранних видов многополярности. Я не обсуждаю
здесь умозрительные конструкции вроде "балансирующего контроля"
США над миром, выдвинутой их же школой геополитики в конце
70-х годов и практически тут же забытой, или нынешней утопии
американоцентристов - "униполярной модели" во главе с США. Альтернатива
неопатерналистского контроля со стороны одной сверхдержавы
над миром, упорядочивающей по своему разумению все международные
процессы, а значит - влияющей и на внтуригосударственные
дела, вряд ли устроит мировое сообщество даже с ценностной или
философской точек зрения, не говоря уже об экономике. Моноцентризм
любого толка слишком отдает тоталитарностью, отвергнутой, я
надеюся, окончательно в качестве принципа социальной организации.
Прежде чем рассматривать основные черты современного многополярного
мироустройства, стоит, думаю, внимательнее взглянуть на
предшествующую ему эпоху. И потому, что она была редкой, если не
уникальной, страницей в истории человечества, и потому, что многие
ее черты перекочевывают в эпоху наступающую.
3.1. От биполярности к полицентризму, или к истории вопроса.
Строго говоря, биполярный мир СССР-США, который был якобы
похоронен лишь с окончанием "холодной войны", просуществовал в
чистом виде не так уж долго. На Западе уже во второй половине 50-х
годов началась консолидация ряда европейских стран (образование
Европейского объединения угля и стали, затем ЕЭС) с перспективой
создания автономного" центра силы". Позже из строгих рамок биполярности
стали выбиваться: Япония в (60-е годы), затем ряд региональных
и международных объединений типа ОПЕК, новые индустриальные
страны (НИС) Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. С конца
70-х годов обозначилось не вяжущееся с традицией биполярности экономико-политическое
противостояние Севера и Юга. Аналогичный
2*
процесс происходил и на Востоке: советскую сферу влияния покинули
Китай и Албания, периодически "грешили" прокитайской ориентацией
Вьетнам и особенно КНДР.
Размывание жесткой двуполярной модели шло под воздействием
нескольких взаимосвязанных процессов: комплексного истощения
"центральных держав", ослаблявших друг друга в непрекращающемся
военном, политическом и идеологическом противостоянии (оно негативно
сказывалось на темпах экономического роста; выражалось в
стагнации технологического прогресса в гражданских отраслях промышленности;
оборачивалось нарастающей инфляцией политического
и морального авторитета "сверхдержав" в их собственных сферах
влияния); одновременного нарастания экономического и военного потенциала
союзников США и СССР; постепенного перехода Москвы и
Вашингтона от тотальной конфронтации к отношениям, в которых
продолжающееся соперничество сочеталось с элементами сотрудничества,
прежде всего в сфере военной безопасности. Следствием этих
процессов было неизбежное смягчение "коалиционной дисциплины" и
методов ее поддержания со стороны руководителей как США, так и
СССР.
Примерно к началу 80-х годов биполярность определяла прежде
всего форму международных отношений, выражаясь, в частности, в
сохранении многочисленных международных институтов, образованных
еще в 40-50-е годы (пожалуй, строго "биполярным" был также
менталитет тогдашних руководителей СССР и США). Но эта форма
уже реально вступала в противоречие с меняющимся характером отношений
между государствами, которые эволюционировали в сторону
иной организации мира: многополюсной (несколько глобальных центров
силы) и многоярусной (наличие государств и их группировок как
глобального, так и регионального масштаба). Обострение якобы главных
- советско-американских - отношений в первой половине 80-х
годов затормозило, но не остановило нарастания множественных конфликтов
"по всем азимутам".
Команда Горбачева принесла с собой желание не только переустроить
советское общество, но и модернизировать международные отношения,
которым в перспективе действительно было суждено перейти в
новое качество. Но при этом реформаторы совершили по крайней мере
одну принципиальную ошибку. Они решили пренебречь объктивно
существующими тенденциями в мире и, воспользовавшись переломным
историческим моментом, наскоро переделать мировую политику
в соответствии со своими теоретическими схемами и благими намерениями.
В течение нескольких лет "послезастойное" советское руководство,
круша конфронтационные стереотипы в международных делах и биполярные
институты на Востоке (СЭВ, ОВД), настойчиво предлагало
остальному миру модель бесполярного сообщества наций, проникнутого
всеобщей гармонией и сотрудничеством. Им были выдвинуты
идеи "многообразного, но взаимозависимого мира", "безъядерного и
ненасильственного мира , инициативы по одновременному роспуску
военно-политических блоков, расписанная по годам программа ликвидации
ядерного оружия и других средств массового поражения к
2000 году. Одновременно была попытка стимулировать процесс СБСЕ
с прицелом на создание системы коллективной безопасности в Европе
(концепция "общеевропейского дома"), предложены аналогичные институты
безопасности для других районов мира (красноярские и мурманские
инициативы Горбачева) сочетавшиеся с убежденностью в
том, что "обновленная" ООН будет следить за глобальным порядком.
Логика всех этих инициатив была, по-видимому, такова. В силу
экономических, военно-технических и ряда иных причин Советский
Союз был вряд ли способен предотвратить перспективу распада собственной
сферы влияния. Более того, ему становилось все труднее надежно
и приемлемой ценой обеспечивать свою военную, политическую,
технологическую, экономическую и иную безопасность в традиционных
рамках биполярности. Поэтому необходимо было кончать с
биполярным прошлым. При этом неплохо было как-то "перескочить"
через надвинувшийся этап многополярности, который сулил СССР
еще более интенсивное и совсем уж невыгодное для него соревнование
экономик и технологий, и сразу вступить в предсказанный горбачевскими
теоретиками идеальный бесполюсный мир всеобщего сотрудничества.
В Кремле понимали, что "бесполюсность" не могло быть сотворена
одной лишь Москвой. Поэтому столько усилий было потрачено на пропаганду
"нового мышления" за рубежом. Однако США и страны Западной
Европы, приветствуя изменение внешнеполитических установок
СССР, свой вклад в создание идеальной системы на практике
делать отказались. Мнением же других - новых - мировых лидеров
Москва тогда особо не поинтересовалась, а оно, как потом выяснилось,
было в целом тоже негативным.
К концу 80-х гг. перестроечному советскому руководству все же
пришлось корректировать свою первоначальную позицию в сторону
большего реализма. Форсирование им практических контактов с ЕС и
ЗЕС отражало признание того, что объединяющаяся Западная Европа
становится автономным геополитическим центром силы, с существованием
которого необходимо считаться в большей степени, чем раньше.
Одновременно стали предприниматься шаги по активизации контактов
с другими ведущими государствами мира: Китаем (беспрецедентный
визит Горбачева в Пекин в мае-июне 1989 года); Японией
(единственным реальным результатом здесь стало, правда, лишь обострение
"курильского вопроса"); Южной Кореей и т.д. Одновременно
зондировались перспективы реставрации экономических позиций
СССР в Восточной Европе: на рубеже 1990-91 годов советская печать
"вдруг" стала критиковать поддержанное ранее Москвой решение СЭВ
о переходе к взаиморасчетам в иностранной валюте, которое привело
к свертыванию дву- и многосторонних экономических связей. Все это,
в совокупности с просьбами массированной зарубежной помощи пере37
стройке и попытками вдохнуть новую жизнь во внутренние социально-экономические
реформы в конце 80-х годов, говорило о фактическом
признании советским руководством неизбежности эпохи глобального
полицентризма, намерении сохранить СССР в качестве мирового
центра силы (причем с большим упором на политико-экономический,
нежели военный, компонент его могущества), стремлении
проводить соответствующую эпохе более гибкую внешнюю политику.
Однако и попытка приспособить "обновленный СССР" к теперь уже
фактически признаваемой им модели глобального полицентриз^а
также не удалась. Прежде всего, не пошли внутренние экономические,
социальные и политические реформы, которые должны были
заложить новую "демилитаризованную" основу глобального могущества
СССР. В целом неудачной оказалась и внешняя политика. Среди
прочего, Москва отдала слишком быстро и слишком много из своих
реальных внешнеполитических активов (ядерные и обычные вооружения,
свое военное присутствие в Восточной Европе, военные связи с
союзниками вне Европы, поставки оружия за рубеж) без адекватной
компенсации со стороны США и Западной Европы. Она не смогла или
не решилась - в силу сохранявшихся иллюзий "нового мышления"
или чрезмерной зацикленности на идее стратегического партнерства с
Западном - разработать и претворить в жизнь прагматитческую долгосрочную
политику балансирования (временного, по крайней мере)
между старыми и новыми глобальными центрами силы с целью обеспечить
СССР более благоприятные позиции в будущем мире.
Некое перерождение стратегии СССР в духе "нового мышления",
распад советской сферы влияния, а за ней и самого Советского Союза
не только не остановили развития многополярности в международных
отношениях, но скорее даже способствовали ему. В последние годы
заметными вехами на этом пути стали ратификация Маастрихтских
соглашений странами Западной Европы и превращение "Общего рынка"
в Европейский Союз, появление планов создания японо-центристского
регионального экономического (возможно и политического) сообщества
в Юго-Восточной Азии, образование Североамериканской
зоны свободной торговли (НАФТА) как бы в ответ на европейскую
интеграцию и вероятность экономического объединения ЮВА под началом
Японии^, возникновение или проектирование иных региональных
или межрегиональных структур.
Параллельно становлению институтов полицентрической модели
мироустройства прекратили существование либо вступили в период
болезненной деволюции с перспективой летального исхода ключевые
институты предыдущего миропорядка. Одним из наиболее заметных и
значимых "пострадавших" оказалась НАТО. Североатлантический союз
исчерпал свою прежнюю функцию: в условиях жесткого противостояния
Запада и Востока служить прочной военно-политической
связкой между США и Западной Европой при однозначном лидерстве
первых. Очередной, но на сей раз реальный "закат" НАТО стал ощущаться
несколько лет назад, когда его руководители стали придумы38
вать этому блоку новые функции в попытке сохранить ему жизнь в
меняющейся геополитической ситуации. Тогда же проявились и трудности
в "распределении ролей" между трансатлантической НАТО и
региональным ЗЕС. До прихода в Белый дом администрации Б. Клинтона
Вашингтон выступал за сохранение НАТО в прежнем виде, рассчитывая
на нее как на проводника американских интересов в Западной
Европе, и болезненно реагировал на автономное военное сотрудничество
европейцев в рамках ЗЕС. Демократическое руководство
расставило новые акценты, косвенно признав неспособность США сохранять
впредь доминирующие позиции в трансатлантических отношениях
и неизбежность дальнейшего роста самостоятельности Западной
Европы. США по-прежнему декларирует полную поддержку НАТО,
но рассматривает эту организацию скорее как один из механизмов
неизбежной координации военно-политических интересов Америки и
Западной Европы, в том числе и на обширном "постсоветском пространстве",
и, соответственно, бц/лее спокойно относится к укреплению
Западноевропейского союза".
Позиция западноевропейцев более двойственна. С одной стороны,
быстрое снижение роли НАТО до координирующей и, параллельно,
выравнивание статуса обеих "половин" блока соответствует устремлениям
стран Западной Европы стать полностью самостоятельным центром
глобальной политики. С другой, при нынешней неопределенности
и нестабильности к востоку и югу от Европы им хотелось бы в какой-то
форме сохранить прежнюю "блоковую" ответственность США за обеспечение
безопасности союзников по "холодной войне".
Различие геополитических интересов США и Западной Европы в
условиях укоренения многополярности проявилось в развернувшихся
с конца 1993 г. дебатах о расширении НАТО. Западноевропейские
участники блока оказались в целом более расположены к принятию
новых членов из числа государств Восточной и Центральной Европы
(ВЦЕ). Их позиция, среди прочего, объяснялась двумя геополитическими
соображениями. Во-первых, опасениями по поводу взрыва агрессивного
национализма в России и намерением превратить ВЦЕ, а,
возможно, и страны Балтии, во внешний пояс военной безопасности
НАТО (при этом в первую очередь подразумевается, конечно, безопасность
Западной Европы). Не случайно за расширение состава особенно
ратовала Германия, которая в прошлом больше всех жаловалась
на отсутствие у Североатлантического союза достаточной "оперативной
глубины". Франция и Англия, расположенные дальше от потенциальной
линии конфронтации, проявляли тогда заметно меньше беспокойства
относительно глубины обороны, и их позиция в вопросе о
приеме новых членов была не столь однозначна. Во-вторых, вступление
стран ВЦЕ в НАТО, с точки зрения западноевропейцев, могло бы
служить хотя бы временной заменой их нежелательной на данном
этапе интеграции в ЕС. При этом членство в НАТО закрепило бы
государства ВЦЕ в общей сфере западного влияния, ограничивая чужеродное
экономическое - японское и китайское - проникновение в
данный регион, а географический фактор сориентировал бы Восточную
Европу на западноевропейский, а не американский, центр силы.
Видимо, учитывая это обстоятельство, Вашингтон выдвинул и настоял
на принятии на встрече руководителей стран-членов блока в январе
1994 г. "разбавленного" проекта восточноевропейского участия в натовских
делах, известного как "Партнерство ради мира". (На случай
провала данного проекта США заготовили контрход: во время турне
по бывшим республикам СССР госсекретарь У. Кристофер предлагал
и им вступить в Североатлантический союз^. Присоединение этих республик,
включая Россию, уравновешивало бы усилившуюся за счет
ВЦЕ европейскую часть НАТО и даже создавало бы ситуацию внутренней
многополюсности в блоке, в которой Вашингтону было бы легче
маневрировать, отстаивая свои интересы).
Вполне возможно, что нынешнее противостояние геополитических
интересов в НАТО не взорвет ее в обозримом будущем. Однако если не
случится чего-либо чрезвычайного, то с большой долей уверенности
можно предположить, что из военно-политического союза она будет
постепенно превращаться в организацию типа ООН и СБСЕ, что, вероятно
поставит вопрос о необходимости размежевания функций НАТО
и СБСЕ или их слиянии.
В то же время нельзя исключать и консервации НАТО как военнополитического
блока, если в той или иной форме произойдет возврат
"холодной войны" между Россией и западными странами, или если в
"зоне ответственности" НАТО, либо рядом с ней, будут усиливаться
нынешние и/или появляться новые очаги кризисов и конфликтов.
Фактическое вовлечение сил НАТО в качестве одной из воюющих
сторон в боснийский кризис на стороне мусульман в конце августа -
начале сентября 1995 года явилось крупнейшей операцией Североатлантического
блока за всю историю его существования. Разрастание
боснийского или какого-то иного кризиса на территории бывшей
Югославии, а в перспективе и крупные конфликты в бывшем СССР
могут служить удобным предлогом для продолжения существования
НАТО в неизменной форме. Что, однако, не исключает соперничества
между западноевропейцами и американцами за главенство в Североатлантическом
союзе.
3.2. Многополярность как новая геополитическая модель мира.
Мир продолжает движение к разнообразию интересов. В основе
современного полицентризма, идущего на смену геополитического
(преимущественно военно-политического и идеологического по своему
выражению) противостояния Восток-Запад, лежит прежде всего
распадение мира на соперничающие зоны преимущественной внутренней
экономической интеграции, значительно более тесной, чем
между зонами, как глобального (на сегодня в зарубежном мире к ним
относятся Европейский Союз, НАФТА - Североамериканская зона
свободной торговли, зона "Большой китайской экономики", японоцентристский
"ареал" интеграции, и, с известным допуском, группа стран
АСЕАН, особенно после присоединения к ней такой потенциально
мощной державы, как Вьетнам), так и регионального (как АТЭС)
уровня. Не случайно западные исследователи нередко говорят о возрождении
после завершения холодной войны феномена "экономического
национализма" вопреки всем рациональным соображениям^.
Конечно, экономические интересы не только разъединяют, но - в
случае их совпадения - и соединяют, максимизируют общую пользу,
вынуждают идти на переговоры, уступки, более-менее широкое сотрудничество
на двусторонней основе и в рамках международных организаций.
Происходит также, как отмечалось, и частичное взаимопроникновение
экономик различных зон, в т.ч. в результате встречных
потоков инвестиций. Именно поэтому нельзя говорить об автаркии
экономических зон и объединений по интересам, их нацеленности
исключительно на конкуренцию и борьбу друг с другом.
Особый случай - создание многочисленных межрегиональных и
межзональных объединений. С одной стороны, они группируют страны,
принадлежащие к различным геополитическим зонам, с другой -
создают новые линии размежевания (примером подобных структур
могут быть объединения по интересам и контринтересам - стран-экспортеров
нефти, кофе, производителей и потребителей какао и т.д.).
Сказанное не означает, что экономика является единственным
структурообразующим фактором геополитического облика современного
мира. Нетрудно заметить, что для каждой из глобальных и, естественно,
региональных экономических зон характерна и географическая
близость входящих в нее стран, и большая или меньшая удаленность
данной зоны от других. Это обстоятельство лишний раз доказывает,
что география по-прежнему активно участвует в формировании
геополитического облика мира. Вместе с тем географические факторы
оказывают не только прямое, но и в не меньшей степени опосредствованное
воздействие, влияя на характер и течение экономических процессов.
Имеется в виду значение таких обстоятельств, как удобство
промышленной кооперации через "прозрачную" границу, невысокая
стоимость перемещения товаров, относительная гомогенность физической
среды, в которой разворачивается экономическая деятельность
(сходные уровни обеспеченности полезными ископаемыми и энергетическим
сырьем, развития коммуникаций, примерно равные условия
ведения сельского хозяйства). Любопытно, что географическая "отстраненность"
в рамках зоны способна оказывать влияние на геополитическое
поведение государства внутри и вне ее. Так, вряд ли можно
считать простым совпадением островное положение Великобритании
и ее нередко особенную позицию в европейской интеграции, а также
сохранявшиеся до недавнего времени "особые отношения" Лондона с
США. (Интересно, поможет ли открытие "евротоннеля" преодалеть
традиционную геополитическую отчужденность Лондона от "континентальной"
Европы?).
В формировании многополярности участвуют и другие геополитические
факторы. Каждая глобальная экономическая зона (за исключе41
нием АСЕАН) составляет также этноцивилизационнуюлибо культурную
общность^. Такая общность, среди прочего означает сопоставимость
правовых условий и методов организации экономической деятельности
в странах-партнерах, в то же время она является необходимой
предпосылкой для выхода интеграции за экономические рамки
(ЕС). Наоборот, тогда, когда общий экономический интерес сводит
"под одну крышу" представителей разных культур и цивилизаций
(трансрегиональные объединения), долгосрочное экономическое взаимодействие
нередко оказывается затрудненным - вспомним постоянный
разброд в стане ОПЕК, периодически доводящий это объединение
по интересам почти до паралича. (Здесь, видимо, нельзя все сводить
лишь к эгоизму участников, который вряд ли больше, чем, скажем,
у европейских или североамериканских государств). Не столь
отчетливо прослеживается "разделяюще-объединяющее" воздействие
религиозного фактора.
Скрепляя экономические зоны и объединения в единую многополярную
систему, действуют транспортные, электронные и информационные
коммуникации; глобальная общность укрепляется транснациональным
характером научного и научно-технического прогресса.
Хотя в некоторых ситуациях эти факторы могут выполнять и разделительную
функцию: при информационной и транспортной блокаде (организация
"санитарного кордона" вокруг Кубы в ходе Карибского кризиса,
нынешнее блокирование транспортных путей в Югославию и
Ирак), закрытии для внешнего мира собственных научных достижений
(например, из соображений конкуренции).
Наконец, необходимо отметить немалое влияние на эволюцию геополитической
картины мира совокупности исторических традиций,
представлений и оценок. Воздействие это двоякое. С одной стороны,
историческая память мешает быстрому переходу международных отношений
в новое качество, консервирует прежнюю разделительную
систему и ее институты (такие как Североатлантический альянс). С
другой - эти субъективные факторы вполне реально "окрашивают"
эволюцию системы международных отношений, либо препятствуя
формированию новых геополитических реалий (к примеру, образованию
еще одного глобального центра силы на Ближнем Востоке), либо
подталкивая к интеграции (к примеру, имеющие совершенно разное
звучание, но объективно действующие в данном направлении объединительные
идеи нынешних президентов Белоруссии и Казахстана).
Геополитическая картина современного мира, таким образом, многослойная
и полицентрическая. Над экономическим (точнее, экономико-географическим)
многополюсным базисом (такой базис составляют,
разумеется, не только центры силы глобального и регионального
уровня, но и трансрегиональные объединения, а также отдельные
крупные государства, не принадлежащие - пока? - ни к тем, ни к
другим - Индия, Пакистан, ЮАР) высится многоэтажная и столь же
многополюсная надстройка, где каждый полюс представляет собой сосредоточение
не только экономико-географической, но совокупной ге42
ополитической (с учетом "надстроечных" факторов силы) мощи. Лишь
все это "мироздание" в целом и образует сложную систему многополярности
с присущими ей тенденциями к одновременному соперничеству
и сотрудничеству участников современной геополитической игры,
к постоянному изменению ситуации внутри полюсов концентрации
геополитической мощи и в отношениях между ними.
Предложенное видение многополярности приводит нас к нескольким
важным выводам. Во-первых, хотя внутри большинства полюсов
четко выделяются "центры притяжения" (Япония, США, Китай, Германия)
, между самими полюсами нет четких конфронтационных разграничительных
полос. Это не военно-политические коалиции недавнего
прошлого, когда состав участников был жестко определен и какие-либо
сношения с противной стороной квалифицировались как измена.
Сегодня возможно, например, одновременное участие западноевропейских
стран как в ЗЕС, являющейся военным "отделом" ЕС, так
и в НАТО, в которой привилегированное место занимают США -
лидер соперничающей геополитической зоны НАФТА. Еще более парадоксальна
ситуация в ЮВА, где целые сектора национальных экономик
(Малайзии, Индонезии) являются одновременно составными
частями Большой китайской экономики.
Во-вторых, двойственный характер отношений между мировыми
участниками геополитических игр не оставляет надежд на то, что с
прекращением холодной войны и уходом от прежней биполярной модели
международных отношений была ликвидирована всякая основа
для конфронтации. В мировой политике сохраняется немалый конфликтный
потенциал, генерируемый непрекращающейся геополитической
конкуренцией. Возможно, в обозримом будущем и не существует
риска возникновения вооруженных конфликтов высокого уровня (таких
как глобальная ядерная или обычная война с территориально-экспансионистскими
целями), зато с увеличением числа самостоятельных
участников международных отношений, умножением индивидуальных
интересов государств, удовлетворение которых возможно
только в глобальном или региональном масштабе, существенно возрастает
количество потенциальных коллизий меньшего масштаба, но по
более широкому кругу вопросов.
В-третьих, "многоярусность" геополитического мироустройства,
необходимость рационального и комплексного подхода к оценке геополитической
мощи той или иной страны или группировки государств
способны привести к переоценке собственных сил и недооценке другой
стороны при возникновении конфликтных ситуаций, что чревато труднопрогнозируемыми
поворотами международных отношений (в частности,
неожиданными на первый взгляд кризисами и конфликтами,
"склонными" к быстрой эскалации); или, наоборот, недооценкой своих
возможностей.
В-четвертых, наличие в системе отношений центров силы основ
для углубления и сотрудничества, и соперничества делает возможным
сближения до известных пределов двух и более геополюсок, если их
интересы ущемляют один или несколько других центров силы (в частности,
Россия с ее вероятной зоной влияния).
В-пятых, образование сложной многополярной структуры международных
отношений; существование многих равноценных осей геополитического
соперничества вместо прежних двух-трех (среди которых
особое место занимало противостояние между континентальной Россией
и морскими державами Запада); резкое ослабление Россйи-хартленда
и прекращение ее односторонне-конфронтационных отношений
с внешним миром; расширение спектра геополитических критериев,
влияющих на мировую политику, на фоне относительного снижения
веса чисто географических параметров - все это ныне ставит под
вопрос справедливость геополитических моделей мироустройства,
основанных на противостоянии хартлэнда всему миру, какими бы
схемами ни представляли различные геополитические школы этот остальной
мир, и, по логике вещей, дискредитируют не только многие их
основные концепции, но и их центральные термины (Heartland, Pivot
Area, Rimlands, 0uter\lnner Crescends и т. д). Тем более, что хартлендцентристкая
картографическая проекция и ранее не считалась абсолютно
правильной и единстенно возможной^.
Таким образом, развивающаяся на месте биполярной новая полицентрическая
модель международных отношений не будет механическим
повторением уже пройденных "мировым сообществом" схем.
Скорее, это будет амальгама целого ряда элементов из прежних эпох и
новых характеристик, в сумме дающих некое не известное до сих пор
качество.
Понимание сущности мировой политики как многоаспектного процесса
взаимодействия полюсов силы различных уровней позволяет
определить модернизированную фундаментальную геополитику еще
и как науку о современной многополярности. (Хотя, конечно, предложенный
комплексный подход применим и для анализа геополитических
ситуаций прошлого). И именно полицентрическая модель
показывает образование единого геополитического пространства в масштабах
всей планеты по аналогии с рынком (как бы ни менялся он в
ходе эволюции), формирующим итегрированное экономическое пространство.
3.3. Третий передел мира?
Как уже отмечалось, распад "социалистического содружества", а
затем и самого СССР не изменил существа перемен, происходящих в
структуре международных отношений. В то же время дезинтеграция
одного из двух основных глобальных центров силы придала им определенное
своеобразие, которого могло бы и не быть или которое было бы
менее выражено, сохранись Советский Союз и область его геополитической
гравитации.
Речь идет о завершающемся разделе между ведущими государствами
мира и их объединениями бывшей сферы советского влияния, особенно
ЦВЕ, а также о начавшемся распространении этого процесса на
нероссийские республики бывшего СССР и саму Россию.
В принципе данный процесс, в зависимости от того, насколько
далеко он зайдет, может обернуться третьей за нынешнее столетие
перекройкой сфер влияния в глобальном масштабе. В отличии от
первых двух, ставших результатом первой и второй мировых войн и
закрепленных в положениях Версальского мира и Ялтинских соглашений,
третий передел проводился бы в основном экономико-политическими
средствами^, но его кратко- и особенно долгосрочные последствия
были бы не менее значительными. В первую очередь для России.
Этот неблагопрятный для нас геополитический процесс передела сфер
влияния уже заявил о себе фактическим "отсечением" или "тихой"
переориентацией на другие (существующие и формирующиеся) центры
силы стран ВЦЕ, юга Европы и Балтии, а также ряда прежде "социалистических"
государств ЮВА и Африки. Он может быть продолжен
выдавливанием России из СНГ вплоть до изгнания - в мрачнейшей
перспективе - "московского царства" из пространства "большой России".
Несмотря на страстное желание государств Центральной и Восточной
Европы стать полноправными участниками Европейского Союза,
им пока приходится довольствоваться статусом ассоциированных
членов из-за несоответствия их экономик западноевропейским стандартам.
И хотя процесс интеграции ВЦЕ все же не заморожен^ руководством
этого союза из-за опасения поставить под угрозу западноевропейское
влияние в соседнем регионе, его завершение может растянуться
на годы. Поэтому в обозримой перспективе реально ожидать
лишь дальнейшего расширения "неинституированного" проникновения
западных капиталов в ВЦЕ, начавшегося в конце 80-х гг.
В полной мере геополитические последствия иностранной экономической
экспансии в ВЦЕ способны проявиться уже в начале следующего
века. К тому времени она может достичь уровня "критической
массы", поставив под серьезное сомнение способность государств региона
контролировать процессы в национальных экономиках и проводить
самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Если
учесть, что в те же сроки следует ожидать и перестройки местных
обществ на западные стандарты потребления и производства, то реальной
может стать не только экономическая, но и политическая и
военная уния ВЦЕ с государствами западной цивилизации. При этом
страны региона будут преимущественно тяготеть к Западной Европе,
учитывая геополитические реалии и нынешние источники зарубежных
инвестиций. Тем не менее, при соответствующих изменениях
потоков капиталовложений и товарообмена, а также опреденных вариантах
развития общей европейской ситуации (в частности, в случае
"огерманивания" объединенной Европы) возможно установление некоторыми
государствами ВЦЕ (например, Польшей) параллельных и
даже альтернативных военно-политических союзных отношений с
США. (Таблицы 2,3)
России сегодня очень слабо участвует в новом распределении влияния
в ВЦЕ, если не считать редких всплесков дипломатической актив45
ности, таких как турне российского президента по раду стран региона
в конце лета 1993 г. Тогда был подписан ряд двусторонних соглашений,
включая несколько неожиданный договор о военном сотрудничестве
со Словакией^, получены заверения от Л.Валенсы о возможности
установления партнерских отношений между Москвой и Варшавой^.
Но неясно, насколько эти и иные подобные обязательства будут выполнены.
Пока, во всяком случае, принятые сторонами на себя обязательства
"заморожены". Еще хуже, что российская сторона, похоже,
не имеет не только достаточных средств, но и стремления сохранить
мало-мальски значимые экономические позиции в регионе. Учитывая,
что ВЦЕ активно стремится на Запад и что через десятилетие в
экономическом пространстве региона уже не останется "незанятых
мест", можно с большой долей уверенности утверждать, что в начале
следующего века влияние России в бывших европейских странах "реального
соцализма" будет минимально. Это, возможно, и не трагедия в
экономическом плане; но стратегические и геополитические последствия
потери ВЦЕ могут быть серьзными, вплоть до возникновения к
западу от внешних границ СНГ широкого пояса отчуждения и даже
враждебности.
Представляется, что и территории стран "ближнего зарубежья",
объявленные Москвой "зоной жизненных российских интересов", могут
стать объектом геополитического передела в соответствии с западными
и азиатскими (в широком смысле, учитывая полицентричность
самой Азии) интересами. Его одновременным условием и последствием
было бы вытеснение России из данного региона. Не случайно на
Западе, в частности, в США, активно пропагандируется точка зрения,
что влияние России не должно распространяться за пределы ее государственных
границ. В изложении бывшего высокопоставленного чиновника
госдепартамента, а ныне сотрудника фонда Карнеги П. Гобла
она звучит так: "Западные страны должны признать новое деление
евразийского материка. Они не должны позволить России считать,
будто Запад рассматривает пост-советское пространство как "Россия
плюс зависимые от нее страны". Наоборот, Западу следует поддержать
законную независимость новых стран и признать, что многосторонние
соглашения в этом районе^ такие как СНГ, пережили свою первоначальную
полезность"^. Эта позиция, судя по ряду признаков, разделяется
и нынешней американской администрацией. Показательно,
что в выступлениях на "постсоветскую тематику" высших должностных
лиц США, включая президента Клинтона, упор делается на двусторонние
контакты с бывшими республиками СССР, и практически
не упоминается аббревиатура СНГ. Зато активно используется термин
"новые независимые государства". И уж совсем откровенно выглядит
карта, помещенная не так давно в одном официальном издании министерства
обороны США. На ней к сфере ответственности Центрального
командования американских вооруженных сил (созданном при
Картере для "наведения порядка" в зонах нестабильности в Северной
Африке, арабском мире, южной и юго-западной Азии) отнесены Арме46
ния, Азербайджан, Грузия, Туркменистан, Узбекистан,Таджикистан,
Киргызстан и Казахстан^. Если учесть, что американское стремление
ограничить влияние России в ближнем зарубежье в большей или меньшей
степени разделяют многие западноевропейские страны, а также
государства, находящиеся к югу от границ бывшего СССР, не удивительно,
что ООН устами ее Генерального секретаря не раз отказывалась
предоставить российским войскам исключительный мандат на
проведение миротворческих операций на территории бывшего
СССР^.
Конечно, "вторжение" в ближнее к России зарубежье в обозримой
перспективе может осуществляться главным образом экономически, в
частности, за счет растущего инвестирования в местные экономики^.
Пока общий объем таких инвестиций не так велик по сравнению с
иностранными капиталовложениями в ВЦЕ (См. Таблица 4), но и
возможности рационального использования западных капиталов экономиками
постсоветских республик, как правило, меньше. Однако общий
курс Запада на передел влияния с помощью экономических инструментов
просматривается достаточно четко: поток инвестиций из-за
рубежа способен быстро и чутко реагировать на достижение той или
иной республикой приемлемого уровня внутренней стабильности'^.
Оценивая данную перспективу, необходимо учитывать, что всплеск
экономической активности иностранных государств в "ближнем зарубежье"
означал бы сужение поля деятельности для российского частного
и государственного капитала и - в зависимости от степени вытеснения
России - мог бы представлять угрозу российским национальным
интересам, как экономическим, так и военно-политическим (в
том случае, если экономические связи бывших республик СССР с
государствами, представляющими иные, нежели Россия, центры силы,
стали бы столь тесными, что открыли бы дорогу политической и
военной кооперации со строительством военных баз и объектов вблизи
наших границ).
В принципе, России легче отстаивать свои экономические, военнополитические
и стратегические позиции в "ближнем зарубежье", нежели
в ЦВЕ. В то же время потеря первых имела бы для нашей страны
гораздо более тяжелые последствия. Поэтому усилия и затраты на
сохранение российского влияния в СНГ следует признать не роскошью,
а необходимостью. Требуемые же для этого ресурсы можно
изыскать, если урезать неоправданно большие государственные расходы
(кроме науки, просвещения, культуры и социальной сферы), обеспечить
поддержку российскому бизнесу, стремящемуся закрепиться в
странах СНГ и т.д. Другое дело, что подобные затраты не должны быть
благотворительностью, а рассматриваться государством как содействие
долгосрочному укреплению позиций Москвы в "ближнем зарубежье".
Наконец, можно согласиться, правда сдвумя оговорками, с мнением
российского ученого С. Рогова о том, что сама Россия может превратиться
в объект соперничества глобальных центров силы, если не пре47
одолеет в относительно короткий исторический срок внутренних центробежных
тенденций^. Во-первых, для избежания подобной неприятности
одной лишь ликвидации центробежных тенденций недостаточно.
Во-вторых, Россия уже становится "предметом" конкуренции,
даже раздора. Целая совокупность факторов: уникальная обеспеченность
страны природными, материальными, дешевыми интеллектуальными
и трудовыми ресурсами, ее единственное в своем роде
геополитическое положение, обширные и малонаселенные пространства,
ликвидация прежней закрытоеT для внешнего мира и одновременно
малая на сегодняшний день "освоенность" России зарубежными
странами, серьезные внутренние проблемы и ограниченная подконтрольность
регионов (в том числе и в плане их внешних связей) центру
- превращает Россию в государство, за счет использования потенциала
которого соперничающие глобальные и региональные "центры силы"
могли бы заметно упрочить свое положение на международной
арене. Именно эти сооображения определяют интерес к России со стороны
США, ЕС, Китая, Южной Кореи, других государств, сдерживаемый
пока неясностью относительно перспектив демокраизации и
сохранения открытости внешнему миру.
Особо привлекательны для мировых лидеров и стран, претендующих
на такую роль, добывающая, обрабатывающая и высокотехнологичные
(особенно недавно бывшие или до сих пор находящиеся в составе
ВПК) отрасли промышленности, прежде всего авиационная, космическая
и смежные с ними (то есть критически важные для самой
России). Именно в эти области по преимуществу пытаются проникнуть
иностранные инвесторы, причем необязательно законным путем. В
частных беседах эксперты-экономисты отмечают растущее приобретение
акций приватизируемых крупных российских предприятий зарубежными
предпринимателями через подставные отечественные
фирмы. Обращает на себя внимание и чрезмерно большой "вклад"
Кипра, известного как оффшорная зона.
Разумеется, вложение иностранных капиталов в российскую экономику
способно содействовать оживлению промышленного производства,
его техническому перевооружению, помочь конверсии ВПК (хотя
опыт Запада в этой области также весьма ограничен и к тому же не
всегда применим в российских условиях). Однако иностранные инвестиции
(особенно в критически важные производства) должны быть
полностью легальными и четко отрегулированными, поскольку они
сегодня не уравновешиваются вывозом адекватного по объему и структуре
национального капитала за рубеж, в том числе и в страны-инвесторы
(если не считать тайного вывоза за рубеж и утаивания от налогообложения
в иностранных банках валютной выручки российскими
экспортерами).
^асть4.
ГЕОПОЛИТИКА КАК НАУКА И СТРАТЕГИЯ ДЛЯ РОССИИ
В эпоху после холодной войны Россия, а вместе с ней и все остальные
осколки бывшего СССР - одного из двух "гегемонов" биполярности,
вступают с ослабленных и оттого уязвимых в обозримом будущем
позиций. Поэтому третий передел мира по итогам холодной войны во
многом пока что сводится к дележу - в теории и на деле - советскороссийского
наследства.
Итак, России предстоит развиваться в весьма специфическом полицентрическом
мире, который явно не предоставит ей авансом режима
наибольшего благоприятствования: "кто многим страшен, тот многих
будет бояться", гласит пословица из древнерусского сборника
"Пчела". Как России лучше всего выстроить линию поведения? Анализа
общей модели многополярности и ее основных характеристик недостаточно,
ибо Россия будет иметь дело все же не с абстрактной схемой,
а с многоликим международным сообществом, с конкретными государствами
и их группами. Поэтому в данной главе будет рассмотрены
принципиальные вопросы геополитики как прикладной науки применительно
к России.
4.1. Геополитическое положение современной России.
Фундаментальная геополитика, по-новому систематизированная,
с пересмотренным и обогащенным концептуальным и терминологическим
аппаратом, вскоре, надеюсь, будет признана в статусе "наднациональной",
лишенной идеологической окраски отрасли знания, как
всякая другая наука. Правда, это произойдет не раньше, чем люди,
занявшиеся столь популярным у нас сейчас предметом, начнут уважать
элементарные правила рационального мышления.
В то же время прикладная геополитика, или геостратегия, готовящая
принципиальные рекомендации относительно линии поведения
государства, должна быть построена на национальной почве, то есть
исходя из совокупных интересов России. И только тогда она будет
полезна, ибо позволит эффективнее использовать сегодняшние плюсы
в геополитической позиции страны и максимизировать ее геополитические
преимущества в будущем.
Как я уже писал в Главе 1, на смену западничеству, славянофильству
и евразийству пришла геополитика советского образца. По мере
угасания большевистских надежд на способность Москвы подтолкнуть
развитие мировой революции наступательная марксистско-ленинская
идеология, являвшаяся первоначально стержнем внешней политики
Советской России', стала понемногу замещаться не менее экспансионистскими
и изощренными геополитическими расчетами, сохранившими,
правда, прежнюю идеологическую оболочку^. В последние
предвоенные годы поистерлась даже она, что обеспечило Сталину широкий
простор для маневрирования между державами "оси", Англией
и Францией и привело к необъяснимым - с идеологической точки
зрения - его призывам к народу сплотиться на основе национальной
- в противовес официальному пролетарскому интернационализму -
идеи ("Отечество в опасности!"), а также к антигерманскому союзу с
ведущими империалистическими государствами и роспуску Коминтерна.
И после войны большевистская верхушка продолжала судить о
международных делах в сурово-реалистичных тонах", действуя соответственно,
а идеологическая трескотня вернулась лишь после воцарения
в Кремле Н. Хрущева. Эта хрущевско-брежневская традиция
"принимать одно за другое" просматривается в нашем руководстве и
теперь: из рациональной геополитики успешно делается идеологический
жупел России^. Каковы бы, однако, ни были предшественники и
традиции, многие геополитические, кажущиеся тупиковыми, проблемы
сегодняшней России решать придется заново. Главная среди них -
определение статуса новой России, ее места в современном многополярном
мире и выработка соответствующей линии поведения. Для
решения данной проблемы необходимо прежде всего четко представлять
динамику совокупной геополитической мощи страны, т.е. суммы
сильных и слабых сторон геополитического положения России, на фоне
ведущих государств мира и их группировок.
Я постараюсь, по мере возможности отразить свои представления о
компонентах упомянутой мощи и дать оценку относительных геополитических
преимуществ и недостатков России на сегодня и в обозримую
перспективу в сводной таблице (См. Таблицу 1).
Приведенные в таблице оценки требует дополнительных комментариев.
Прежде всего, по сумме оценок видно: нынешнее геополитическое
положение России нестабильно, что, впрочем, вряд ли является
новостью. Важнее другое: сейчас нельзя судить о России как о стране,
обреченной в геополитическом плане на окончательное поражение,
ремиссию или успех - в принципе возможны все три варианта. Правда,
вероятность их различна. Пока Россия демонстрирует отрицательную
геополитическую динамику.
Основной причиной такой деградации обычно считают - и не без
основания - экономику, которая не только сама находится в состоянии
перманентного кризиса, но и пагубно воздействует на многие связанные
с ней геополитические обстоятельства. Однако в долгосрочной
перспективе все заметнее будет сказываться негативное воздействие
еще одного, приобретающего самостоятельное значение фактора -
демографического. России грозят острая нехватка (в соотнесении с ее
территорией и размерами ее природных богатств) номинально дееспо50
собного населения, прогрессирующее ухудшение его качества (в результате
физической, психической и духовной деградации) и изменение
этнонациональной структуры. Данные явления требуют отдельного
исследования, но уже сейчас очевидно, что большинство российских
ученых и политиков недооценивают характер и масштабы их
последствий. Ограничусь лишь перечислением некоторых из них: невозможность
освоения природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока
(а, видимо, именно они могут стать локомотивом, способным вытянуть
Россию из затяжного экономического кризиса и в дальнейшем
гарантировать ее независимое развитие); нехватка людских ресурсов
для подъема промышленности и сельского хозяйства во всероссийском
масштабе; ненасыщенность и прерывистость информационного пространства;
слабость коммуникаций; в долгосрочной перспективе -
"обвал" численности и дальнейшее снижение качества социально-профессиональных
групп интеллектуального труда^; неспособность создать
эффективную - достаточную по размерам (для защиты обширной
территории) и качеству подготовки армию; фактическая "выдача
приглашений" соседним перенаселенным странам так или иначе приглядываться
к российским землям и ресурсам; радикализация русского
этноболыпинства, озабоченного своей дегенерацией. Таким образом,
сегодня Россию по совокупным геополитическим параметрам
вряд ли можно в полном мере отнести к глобальным державам или
глобальным центрам силы. Тем более, что остается неясной судьба
СНГ, которое в принципе способно превратиться в обширную зону
недвусмысленного геополитического доминирования России. (Знаменательно,
что большую активность в обустройстве находящегося под
"остаточным", неболее, влиянием России геополитического пространства
проявляют деятели тех государств, которые принципиально согласны
стать его структурными компонентами, прежде всего президенты
Казахстана и Белоруссии - Назарбаев и Лукашенко). Конечно,
большая или меньшая "ущербность", то есть неравномерность факторов
геополитической мощи, характерна для всех великих держав.
Отличие России состоит в степени неравномерности, но именно это
отличие и определяет неглобальный уровень нынешней России.
Россия, однако, и не региональная держава с субглобальными интересами.
Такое определение неверно вне зависимости от нынешнего
российского геополитического потенциала хотя бы потому, что страна
расположена в двух частях света и имеет большие или меньшие выходы
сразу на несколько крупнейших геополитических регионов. Поэтому
правильнее, наверное, нынешний статус России определить как
"трансрегиональная держава".
Нейтрализация негативных тенденций геополитического положения
России, возрождение ее глобальных позиций предполагает опору
на основные сохранившиеся внутренние факторы российской геополитической
мощи. К ним, прежде всего, необходимо отнести традиционные
геополитические ценности (природные ресурсы, территорию), оставшуюся
военную мощь с упором на ядерное оружие, отдельные сфе51
ры промышленного, прежде всего военного, и интеллектуального производств.
Особую важность в этих условиях приобретает вопрос о политическом
режиме России, который формируется в ходе нынешнего переходного
процесса. В Конституции заявлена демократическая система -
тем самым государство взяло на себя обязательство воспринять, ввести
в действие и уважать общепринятые нормы демократии. В определенном
смысле демократия - самая экономичная (в сугубо материальном
выражении) форма правления: периодическая организация тех же свободных
выборов требует меньших затрат, чем поддержание внутреннего
порядка с помощью силовых средств, как при всех вариантах автократии,
или тотального полицейского контроля над обществом. Кроме
того, стабильная демократическая Россия получила бы нормальный
доступ в "клуб" богатых демократических государств, легче бы привлекала
инвестиции из-за рубежа, вернула бы валютные вклады своих
граждан в страну, по-деловому общалась бы с международными финансовыми,
торговыми и прочими организациями. Это укрепило бы ее
авторитет в мировом сообществе, явно ориентирующемся на демократические
нормы и процедуры, соблюдение прав человека, о чем не раз
давали понять России на самых разных уровнях. Многие современные
сложности во внешней, военно-стратегической, экономической, и других
направлениях политики России, а также со справедливой защитой
ею своих позиций объясняется тем углубляющимся разрывом между
конституционно-декларированной демократией и реальной государственной
политикой. Вместе с тем, наиболее дальновидные зарубежные
аналитики справедливо полагают, что изолированная, постоянно попрекаемая
за внутреннюю политику, нестабильная авторитарная Россия
гораздо опаснее, чем та, в которой поощряется демократический
процесс, соблюдаются права человека и которая активно вовлечена в
решение мировых дел при соблюдении ею международных правил игры.
Внутренний потенциал сегодня все же не настолько велик, чтобы
его можно было использовать во благо России наперекор любым внешним
обстоятельствам. Отсюда и задачи - создать благоприятные международные
условия, обеспечивающие, говоря словами классика, "передышку"
для приведения в порядок внутренней силовой базы и максимальную
реализацию имеющихся геополитических ресурсов. Какая
же геополитическая стратегия более всего соответствует этим задачам?
4.2. Стратегические альтернативы России.
В принципе, существует три типа стратегий, в том числе и геополитических:
экспансионистские; уступающие (допускающие сжатие
сферы влияния и даже сокращение физической территории страны);
позиционные, направленные на консервацию статус-кво или по крайней
мере его основных позиций.
Экспансионистская линия с проникновением в дальнее зарубежье
потребовала бы большого избыточного запаса геополитической мощи
- для проведения самой политики, закрепления на новых позициях
(то есть "переваривания" завоеванного), долгосрочной их защиты от
внутренней оппозиции и внешних конкурентов (именно последняя,
"защитительная", задача и не была решена Советским Союзом в Афганистане).
Такого потенциала у России нет, поэтому все разговоры о
"броске на Юг" или по другим направлениям - пропагандистская
риторика либо авантюра.
Уступающая стратегия сознательно проводилась различными странами
не раз. Вспомнить хотя бы важный геополитический маневр Великобритании
в конце 50-х гг., известный как "уход с востока от Суэца".
Или продажа в 1867 г. Россией Аляски, которую она вряд ли могла
бы долго удерживать, учитывая отсутствие надежных коммуникаций
из центра страны через Сибирь, низкую эффективность народного
хозяйства (реформы 60-х гг. лишь открывали возможность для ускоренного
развития страны), обостренные отношения с Турцией и великими
европейскими державами и т.д. Значительно ближе к нашим
дням пример уступательной стратегии правительств "перестройки",
"сдавших", во многих случаях без адекватной компенсации, многие
геополитические козыри СССР (уход из "третьего мира" и с рынков
вооружений, поспешный и хаотичный вывод войск из Восточной Европы
и Германии), а также "постперестройки", "жертвой" которой стал
сам СССР. Дальше развивать эту линию вряд ли стоит, ибо это означало
бы уход России из СНГ и, вероятно, распад самой России.
Приходится признать, что по совокупной геополитической мощи
на данном этапе Россия уступает практически всем глобальным центрам
силы. Значит, ей остается выбор в пользу позиционной стратегии,
состоящей в конкретном российском случае из двух основных компонентов.
Во-первых, удержания стран "ближнего зарубежья" в орбите российского
притяжения, разумеется тех, которые представляют интерес
для самой России. Здесь недостаточно политических намерений и деклараций,
которые могут меняться в одночасье. Важны материальные
связи и зависимости - сохранение оставшихся и развитие новых экономических
контактов России с государствами СНГ, экспансия российского
государственного и частного капитала в "ближнее зарубежье",
являющееся для него "мягкой", доступной пока еще зоной (в
данном случае такая "локальная" экспансия была бы направлена на
сохранение традиционных российских сфер влияния и потому являлась
бы частью общей позиционной стратегии), поощрение инвестиций
стран СНГ в России, а также развитие широкой России-центристской
военной кооперации в пространстве Содружества. (Подробнее
см. Главу 5).
Во-вторых, со странами "дальнего зарубежья", и прежде всего с
глобальными центрами силы наиболее рациональна стратегия "балансирующей
равноудаленности" (даже некоторой отстраненности Рос53
сии от международных дел под предлогом озабоченности делами домашними)
, основные параметры которой будут изложены чуть ниже.
Выше уже говорилось, что такие факторы, как политический режим и
качество политического руководства являются вполне материальными
частями геополитической мощи (или слабости) государства. Необходимо
также напомнить о практической геополитической ценности
умелого внешнеполитического маневрирования, приносящего подчас
неожиданный и продолжительный успех^. Принятие данного подхода
тем более актуально, что за рубежом и среди политиков, и среди ученых
нарастает тенденция ставить Россию "на место"?. Сегодня вместо
того, чтобы обижаться и выдавать все новые грозные, но ничем не
подкрепленные и не имеющие реальных последствий политические
заявления о своем величии, Москве стоило бы скромно уйти до поры до
времени во внешнеполитическую "тень", продолжая, однако, по возможности
активную внешнеэкономическую деятельность. Именно
так вел себя Китай, по крайней мере с конца 60-х годов, находясь как
бы вне международной политической суеты, вне противостояния
США и СССР (по крайней мере, избегая открыто и однозначно солидаризироваться
с одной из сторон). Это давало ему возможность без
особых помех накапливать силы для превращения к середине 80-х в
великую бурно развивающуюся державу с перспективой повышения
своего могущества до уровня глобальной сверхдержавы в следующем
столетии.
4.3. Стратегия "балансирующей равноудаленности"
Поскольку у России, как впрочем и у любого крупного государства,
нет и не может быть идеальных партнеров, то она просто "обречена"
трезво-расчетливо подходить к планированию и осуществлению
своей внешней политики: следить за сферами своих актуальных и
перспективных интересов и поберечь себя. Как утверждает английская
пословица, "все приходит вовремя для того, кто умеет ждать".
Россия, безусловно, не должна нарочито дистанцироваться от коголибо
из мировых лидеров (например, от Японии из-за притязаний
Токио на Курильские острова): с каждым из них нужно стремиться
находить области, где кооперация возможна и желательна для каждой
из сторон. Не стоит избегать участия и в многонациональных проектах,
но только тех, которые действительно отвечают ее интересам^.
Но при этом России не стоит уповать на сотрудничество с глобальными
центрами силами как на основное и универсальное средство
преодаления ее внутреннего кризиса. Сегодняшний мир очень сложен
и противоречив, поэтому коллизии в отношениях практически с каждым
из мировых лидеров будут негативно сказываться на уровне и
объеме кооперации, будут придавать ей "нервозность". Существенным
тормозом в сотрудничестве будет и воля многих государств не допустить
возрождения России как мощной, стабильной и независимой
державы-конкурента. Поэтому реальная зарубежная экономическая
помощь России до сих пор остается на скромном уровне (хотя, пожалуй,
сказывается и недостаток свободных ресурсов у потенциальных
доноров) и структура ее далека от оптимальной. Даже по западным
экспертным оценкам, контраст между заявлениями о поддержке реформ
в России и тем, как осуществляется содействие, настолько велик,
что фактически речь идет о двух разнонаправленных стратегиях Запада^.
Не следует ожидать и большей открытости мировых рынков для
российских товаров, особенно тех, которые могут составить конкуренцию
продукции Запада и ЮВА и при этом будут дешевле: всякий раз
нужно прорываться с неизбежными потерями. Если формальные ограничения
на продажу высоких технологий Москве частично и отменяются,
то только с учетом того, что это не приведет к буму "технологических
инвестиций" в Россию. Ведь безвозмездная передача технологий
и соответствующего оборудования пока возможна как исключение
(техническая помощь США в утилизации сокращаемых российских
ядерных зарядов). В остальных случаях за ноу-хау надо платить,
и дорого. Цена и будет служить "естественным ограничителем"
притока западных технологий в Россию в условиях, когда государство
снимает с себя ответственность за централизованные закупки чего-либо
за рубежом, а большинство даже крупных отечественных предприятий
и фирм едва ли способны купить западные технологические
знания^.
Кроме того, Москва не должна ориентироваться на какой-то один
центр силы (Европу, США, Китай и т.д.). Во-первых, потому, что
чрезмерное сближение с любым из них в условиях ее нынешней слабости
окажется положением ведомого. Это, в свою очередь, способно не
только ущемить российские национальные интересы, но и подхлестнуть
экстремистские настроения внутри страны. Во-вторых, однонаправленность
зарубежных связей России могла бы привести к чрезмерному
усилению ее визави за счет привлечения на свою сторону
российских ресурсов, в то время как Москве выгодна хотя бы примерная
взаимоуравновешенность мировых лидеров, обеспечивающая большую
глобальную и региональную стабильность и дающая России наилучшую
возможность использовать ее ограниченные ресурсы для
эффективного внешнеполитического маневрирования. Тем более бесполезно
провозглашать стратегическое или какое-нибудь иное партнерство
или союзничество с одной из великих держав или с одним из
объединений стран. В нынешней ситуации многополярного деления
мира подобные красивые заявления, скорее всего, останутся декларациями
о намерениях; в то же время они способны омрачить отношения
России с теми государствами, которые считают ее новоиспеченного
"партнера" своим ярым конкурентом.
В-третьих, формирование многополярности - это весьма длительный
процесс; в любом же процессе действуют более активные и более
пассивные его участники (причем обычно меняясь ролями), и нет ни55
чего зазорного в том, что Россия - в силу ее нынешних трудностей -
относит сегодня себя ко вторым.
Таким образом, мы подходим к принципиальному выводу: для России
на данном этапе оптимальной является политика "балансирующей
равноудаленности" от новых и старых мировых лидеров (или,
по возможности, равноприближенности к ним). Иными словами, ей
сегодня больше всего подходит та роль, что веками играла Англия,
следившая за европейскими пертрубациями как бы со стороны и периодически,
в соответствии со своими интересами, выступавшая в качестве
критического "веса" в большой политике - решающего и всеми
желанного "довеска" в подвижном балансе коалиций континентальных
держав. Участник проекта Гарвардского университета "Меняющаяся
ситуация безопасности и американские национальные интересы",
а также редактор немецкой газеты "Зюддойче цайтунг" Д. Джоффи
так характеризовал эту политику Лондона: "Основное содержание
британской балансирующей стратегии может быть выражено тремя
словами: антигегемонизм без (союзных) обязательств.... В плане используемых
средств национальная стратегия Великобритании опиралась
на четыре принципа: предпочтительная опора на морскую мощь,
а не на наземные силы; упор на гибкие внешнеполитические комбинации,
а не на постоянные союзы; балансирование, а не покорение; (выборочная)
интервенция вместо прочного "завязывания". Эта стратегия
была чрезвычайно успешна, обеспечивая Великобритании единоличный
глобальный статус в течение двух веков. До первой мировой войны,
когда Англия потеряла почти целое поколение в окопах, эта стратегия
была также чрезвычайно экономной"^.
Парадоксально, но именно нынешнее кризисно-неопределенное
состояние России увеличивает ее шансы играть роль такого "довеска":
для новых мировых лидеров она на данном этапе не является вызывающим
тревогу конкурентом. Зато для большинства из них привлечение
на свою сторону ее еще неангажированных ресурсов весьма желательно.
Политика "балансирующей равноудаленности" должна, вероятно,
руководствоваться государственным расчетом (Raison d'Etat) в четырех
по крайней мере отношениях:
- максимальное использование все еще имеющихся у России рычагов
воздействия на мировую политику, причем не только военнополитических.
Складывающаяся структура международных отношений
по сравнению с биполярной более динамична. Поэтому даже небольшие
изменения в условиях протекания глобальных процессов
(скажем, экономических) могут быть эффективны и иметь серьезные
последствия. Россия, бесспорно, еще способна вносить такие изменения,
к примеру, варьируя уровень нефте- и газоэкспорта. Использование
"энергорычага" может, конечно, сократить валютную выручку, но
все же финансовые потери не будут очень большими, ибо из-за падения
мировых цен прибыльность, например, нефтеэкспорта и так снижается
(к тому же неизвестно, все ли причитающиеся платежи с по56
ставок энергосырья, особенно газа, действительно поступают в казну).
А ведь для многих зарубежных стран сокращение российского экспорта
способно было бы обернуться существенными затруднениями. Если
продолжать пример с нефтью, то в случае свертывания .российских
поставок страны ОПЕК (которые еще менее контролируемы Западом
и Японией, чем в период нефтяного кризиса 1973 года) резко усилили
бы свои позиции на рынке и могли бы вновь взвинтить цены. Не случайно
государства "большой семерки", если и готовы в чем-то реально
помочь России, так это в преодолении кризиса ее энергетики, а президент
Клинтон откровенно заявил: американское содействие возрождению
нефтепромышленности и поддержание экспортных возможностей
России "позволит сохранить умеренные мировые цены на нефть,
что прямо отвечает интересам США'^;
- недопущение чрезмерного усиления отдельных геополитических
полюсов за счет, например, активизации связей с "отстающим
(и)", которые, очевидно, были бы готовы предоставить России
режим "политико-экономического благоприятствования";
- использование к своей выгоде существующих и потенциальных
противоречий между ведущими мировыми державами и возглавляемыми
ими коалициями, а также внутри них, между глобальными и
региональными центрами силы. России вряд ли стоит предпринимать
сверхэнергичные усилия для сглаживания подобных противоречий: их
сохранение не только обеспечивает Москве большую свободу действий,
но и затрудняет возможность ее международной изоляции, образование
глобальной или региональной антироссийской коалиции.
Именно такие коалиции могут представлять для нас потенциальную
военную опасность. Отдельные, даже крупные военные державы и
союзы в условиях многополярности не так уж страшны. Угроза России
со стороны одного центра силы не оставит равнодушными другие мировые
и региональные державы и их партнеров, ибо успешная реализация
этой угрозы означала бы изменение общего баланса сил не в их
пользу;
- применение во внешней политике раскритикованного в свое время
принципа "увязки", т.е. жесткой обусловленности своих уступок
аналогичными действиями других стран' *.
Разумеется, важнейшим условием успешного осуществления политики
"балансирующей равноудаленности" является сохранение России
в качестве весомой - и, следовательно, привлекательной для соперничающих
центров силы - геополитической единицы. Это означало
бы, во-первых, сохранение полного национального контроля над
технико-экономическим потенциалом и промышленными ресурсами
страны. Во-вторых, государственную поддержку и защиту по крайней
мере критически важных отраслей промышленности, банковского дела
как внутри страны, так и за рубежом. В-третьих, создание благоприятного
налогового климата для "возвращения на родину" российских
частных вкладов в зарубежные банки. В принципе, российским
интересам отвечала бы не только фактическая репатриация этих ка57
питалов, сколько направленное Россией их вложение (в перспективе
совместно с государственнными) за рубежом, прежде всего в странах
СНГ, где они давали бы скорейшую отдачу, в том числе и в геополитическом
плане. В-четвертых, ограничение предельных объемов и сфер
иностранных инвестиций в российскую экономику (которое могло бы
смягчаться по мере роста российских капиталовложений вне страны).
В-пятых, обеспечение высокой эффективности военного потенциала
России, недопущение новых "глубоких сокращений" вооружений и
вооруженных сил, учитывая, что оружие, особенно ядерное, является
на сегодня наиболее доступным и действенным инструментом сохранения
национальной самостоятельности России и ее влияния на мировую
политику. К. Уолц (университет в Бэркли) отмечает: "В ядерном
мире связь между экономическим и технологическим потенциалом
страны и ее военными возможностями ослаблена. Ядерное оружие
благоприятствует тем странам, у которых оно есть, давая им возможность
сконцентрироваться на решении экономических проблем, а не
строительстве (дорогостоящих обычных) вооруженных сил. ...Полагаясь
на ядерное сдерживание, Россия сможет сконцентрироваться на
конверсии своего военного производства... Ядерное оружие увеличивает
размеры допустимого экономического отставания страны, далее
которого она перестает быть великой державой.... Россия не останется
великой державой, если она в конечном счете не сможет эффективно
использовать свои ресурсы. Но в то время, когда она стремится к этому,
численность ее населения, природные богатства, присутствие одновременно
в Европе и Азии компенсируют ее слабости. Уязвимость
России низка, как и низка ее потребность в войсках, предназначенных
для вмешательства в страны третьего мира. Способность России играть
военную роль за пределами своих границ невелика, но ядерное оружие
гарантирует, что ни одно государство не бросит ей вызов. Если Россия
не распадется, она останется великой державой, точнее, великой державой,
нацеленной на собственную оборону, каким было российское
и советское государство на протяжении большей части своей истории"^.
^all^
ГЕОПОЛИТИКА РОССИИ В "БЛИЖНЕМ" И "СРЕДНЕМ"
ЗАРУБЕЖЬЕ
Внешняя политика любого государства, особенно могущественной
державы, уже признанной другими субъектами международных отношений
мировым или региональным центром силы или обоснованно
претендующей на эту роль, обладает крайне разнообразным набором
способов и средств осуществления собственных геополитических (нередко
совпадающих с государственными) интересов, а также интересов
своих партнеров. Еще разнообразнее возможности комбинаций этих
способов и средств в зависимости от состояния международной среды и
экономико-политического самочувствия данного государства. Россия,
несмотря на все неоднозначные официальные акции последнего времени,
по-своему нуждается в выборе продуманного modus operandi в
отношении стран-соседей с тем, чтобы обеспечить себе на обозримое
будущее по возможности благоприятный modus vivendi и достойный
внешнеполитический имидж, которые позволили бы ей спокойнее заниматься
делами домашними.
Политика в "ближнем" и "среднем" зарубежье (Б/СЗ)^ является
частью проблемы отношения России к обширному, но быстро ветшающему
советскому геополитическому наследству. Примерно с 1989-1990
гг., когда воочию проявился глубокий разлад СССР с большинством
некогда дружественных ему стран, советские, а позже и российские
лидеры многократно заявляли о необходимости восстановить контакты
с бывшими союзниками по соцлагерю на "новой основе"^. А после
роспуска СССР (и особенно с начала 1993 г, когда Б. Ельцин объявил
СНГ зоной жизненных интересов России) еще больше было сказано о
важности разработки "особых отношений" Москвы с бывшими республиками
СССР. (Одно время даже обсуждалась идея создания второго
МИДа, который курировал бы связи с БЗ). Но особых прорывов ни на
том, ни на другом направлении пока не заметно. Причин тому по
крайней мере три. Первая - сильные центробежно-отторгающие импульсы
из большинства стран С/БЗ. Они являются ответной реакцией
на десятилетия нередко принудительных "братских" отношений и одновременно
отражают стремление за счет обширной помощи от других
мировых центров силы, учитывая ослабленность России, перескочить
через несколько ступеней социально-экономического развития. Вто59
рая - значительная мифологизация самим руководством (и политической
элитой) России подхода к разработке отношений с С/БЗ. Третья
- отсутствие принципиального понимания того, что мы хотим от - и
можем в - С/БЗ, усугубляемое мифотворчеством. Если первая проблема
- по крайней мере на данном этапе - России неподконтрольна
и должна быть принята как объективно существующая реальность, то
две других могут и должны быть решены.
5.1. "Комплекс покаяния" как геополитический феномен.
Принципиально важным аспектом разработки внешнеполитической
стратегии является общая самооценка, а также конкретное восприятие
самого себя в отношении потенциальных объектов данной
стратегии.
В этом столетии волны разоблачений и саморазоблачений не раз
захлестывали Россию (как самостоятельную, так и находящуюся в
составе СССР). Одними из первых инициативу проявили большевики,
окрестив Российскую империю "тюрьмой народов"; в 30-е годы клеймили
политических врагов народа, а после войны - безродных космополитов;
в 1956-57 гг. Хрущев осуждал Сталина и его приспешников,
а в 1961-1963 гг. вновь вернулся к этой теме. Во всех этих кампаниях
преследовались сугубо прагматические цели: большевикам требовался
хлесткий лозунг для "поднятия окраин" с целью облегчить свержение
царского режима и расчистить место для строительства нового государства
- цитадели мировой революции; в середине 50-х годов нужно
было завершить "сталинскую" эпоху и начать "эру Хрущева"; в начале
60-х годов - попытаться снизить международную напряженность, одновременно
прикрыв провалы в хозяйственном развитии страны.
Во второй половине 80-х годов самокритика разных аспектов внутренней
жизни была дополнена разоблачениями истинных и мнимых
пороков внешней политики и превратилась почти что в риторику демократизаторов,
надо думать.тоже не без практического расчета (например,
для придания легитимности и свежести имиджа новой политической
элите и новому курсу в международной среде). При этом
существенно расширился круг бичуемых пороков (впервые осуждению
подверглась прошлая внутренняя национальная и внешняя политика
СССР) и исторических личностей, а адресатами кампании стала
не только домашняя, но прежде всего зарубежная аудитория. Не
само благое намерение открыть историческую правду, а многие методы,
которыми оно осуществлялось, имели крайне негативные геополитические
последствия, содействуя ослаблению союзнических связей
СССР и отчуждению элит и народов бывших союзников (значительно
большим, чем знаменитые разоблачения Хрущева), а внутри страны
- осложнению межнациональных отношений. Запущенная при перестройке
"машина покаяния", похоже, работает и сегодня. Нет-нетда и
вспомнят официальные лица и средства массовой информации о прегрешениях
советских лидеров, начиная с первых большевистских лет,
и российских царей. Последним, к примеру, часто припоминали их
колонизаторскую политику в связи с началом войны в Чечне.
Выбор покаяния в качестве одной из основ строительства "новых
отношений" с Б/СЗ (особенно заметного во взаимодействии России с
бывшими союзными республиками) позволяет чувствовать себя заправским
демократом импортной закваски, но не подходит для целей
сугубо прагматического (гео) политического планирования, потому
что эмоции и благие побуждения, не подкрепленные точным расчетом,
скорее всего не дадут ожидаемых властями нового государства
внешнеполитических результатов (что уже произошло с инициаторами
перестройки СССР и нового внешнеполитического мышления).
Тем более, что обратная сторона излишнего самоуничижения - чрезмерная
мнительность и ненужная агрессивность, которая как раз и
проявляется в ряде выступлений официальной Москвы, обращенных
вовне.
Гипертрофированно извинительная российская дипломатия неверна
и потому, что царизм и Советское правление - в геополитическом
плане - принесли народам не только зло. Его было действительно
немало, но таково неизбежное следствие политики геополитической
экспансии (термин употребляется без всякой эмоциональной окраски)
и "переваривания" ее плодов вне зависимости от того, какое государство
проводит эту политику (вспомним уничтожение индейцев и силовое
отторжение мексиканских территорий в период развития демократического
государства в США; или тяжкие последствия для многих "осей"
поглощения Западной Германией ГДР). В то же время объекты экспансии
нередко испытывают на себе и ее "развивающее" воздействие. Так,
последние научные исследования оспаривают целый ряд аспектов тезиса
большевиков об исключительно пенитенциарном воздействии империи
("Россия - тюрьма народов")^. Далее, быстрое превращение
союзных республик в независимые государства наглядно показало, что
советский режим не столь уж сильно помешал развитию наиболее
крупных окраинных этносов (хотя, например, экономическое развитие
и было односторонним, ибо подчинялось планам общесоюзного развития)
, а в определенных отношениях создал условия для их нынешнего
самостоятельного существования с перспективой развития в полноценные
нации-государства. Многие центральноевропейские государства,
как оказалось, неплохо выглядят на общеевропейском фоне, что подтверждается
статусом их ассоциированного членства в ЕС. Финляндия
долгие годы жила и процветала за счет сотрудничества с СССР (недаром
с распадом СССР и свертыванием двусторонних контактов там
начался затяжной экономический кризис). А в экономической и военной
поддержке союзных стран "третьего мира" СССР, как, впрочем, и
США, даже переусердствовал^ (нередко бывало, что реципиенты советской
помощи просто не могли ее "освоить", и она оказывалась невостребованной^)
. И пример других великих держав свидетельствует, что
экспансия нередко служит прологом к материальному донорству, ра61
зумеется, небескорыстному (план Маршалла, помощь США восстановлению
послевоенной Японии).
Несправедливо также отождествлять историческую Россию (и ее
народ) с эксплуататором-метрополией, особенно в Советское время,
когда существовала диктатура наднациональной партии, от которой
российский народ пострадал не меньше, если не больше остальных. Не
случайно известный исследователь национального вопроса в СССР
пишет об империи Кремля, а не об империи России^. Об этом же
пишут и другие западные исследователи: "Многонациональное (советское)
общество управлялось разместившейся в Москве бюрократией
через систему сверхцентрализованного государства... Любое проявление
российской государственности - как факт или идея - жестко
подавлялось"^. (В меньшей степени прослеживается "наднациональность"
российской монархии; но все же стоит вспомнить, что крупные
революционные движения и восстания начинались не на окраинах с их
более острым ощущением национального давления, а в центральных
районах России, где, надо думать, "гнет" и порабощение людской массы
со стороны государства и правящих кругов были сильнее).
Неясно также, в чем провинилась именно нынешняя Россия. Советско-коммунистический
Кремль более не существует, царского трона
тоже нет. Да, осталось у власти много "прежних", но они уйдут, а
последствия нынешней "субмиссивной" (от англ. submissive), то есть
уступительной, политики придется ощущать на себе не одному поколению
россиян.
Субмиссивная позиция опасна, поскольку перед лицом внешнего
давления заранее и надолго (ибо сейчас закладывается фундамент
долгосрочных контактов с С/БЗ) ставит Россию в позицию покаянной
ущемленности и слабости. Она опасна еще и потому, что создает иллюзию
о подтверждаемой историей несовместимости интересов России
и ее соседей. Еще одна опасность в том, что внутрироссийской
реакцией на официальную самоуничижительность будет воскрешение
в "памяти народной" - при содействии экстремистских партий и движений
- исторических обид, нанесенных России ее соседями, а таких
было немало.
Наконец, покаяние будет вызывать лишь раздражение, если не
будет сопровождаться массированными финансовыми и материальными
дотациями, как бы компенсациями. Однако опыт СССР (в меньшей
степени США и других крупных западных держав) показывает,
что материальная поддержка неустоявшихся и нестабильных национально
ориентированных режимов - занятие в принципе бесперспективное.
Смещающие прежних новые местные лидеры как правило, не
испытывают чувства благодарности за оказанную их предшественникам
материальную и военную помощь. Кроме того, даже стабильноавторитарные
этнократические режимы (какие сегодня существуют
практически во всех республиках бывшего СССР^) имеют тенденцию
перерождаться и "кусать руку дающую" (Вспомнить хотя бы высылку
советских военных советников из садатовского Египта).
Сказанное не означает, что России следует становиться в позу обиженного
благодетеля - если она не принимает ответственности за
объективное зло, причиненное ее историческими предшественниками,
то по той же логике она не может требовать и благодарности за
объективно прогрессивные деяния российской монархии и Советского
Союза. Иными словами, отношения с бывшими союзниками и республиками
СССР следует начинать с чистого листа и, отказываясь
от эмоций, строить на чисто прагматической основе. А это предполагает
тщательный подсчет объективных, нынешних и перспективных,
интересов России в отношениях с Б/СЗ и возможностей их реализации,
т.е. разработку позитивной геополитической программы, или,
точнее, программ для стран Б/СЗ.
5.2. Российские интересы в "ближнем" и "среднем" зарубежье.
Национальное пробуждение России в рамках СССР сопровождалось
появлением у значительной части активно формировавшейся российской
политической элиты убеждения, что другие союзные
республики живут за счет РСФСР и являются тормозом ее развития".
Поэтому оптимальным для России признавалась политика дистанцирования
от них (может быть, за исключением наиболее развитых и
близких по крови и духу народов) и одновременного сближения с якобы
более перспективными западными партнерами (справедливости ради
отмечу, что такие настроения зрели не только в России). Подобный
подход, по сути отрицающий существование сколько-нибудь значительных
российских интересов в большинстве союзных республик, одно
время оказывал заметное воздействие и на российское руководство
и явно сказался на составе приглашенных в Беловежскую пущу. Позднее,
как уже отмечалось, наши лидеры бросились в иную крайность,
заявив о наличии на территории всего бывшего СССР жизненно важных
российских интересов, к которым были отнесены налаживание на
новой основе хозяйственных и транспортных связей, урегулирование
конфликтов и достижение стабильности по периметру российских границ,
оборона внешних рубежей СНГ, гармонизация внешнеполитических
курсов, создание единого военно-стратегического пространства,
предотвращение наращивания военно-политического присутствия
третьих стран, недопущение распространения чужих религий, создание
единого информационного пространства, защита прав этнических
россиян'".
Но это перечисление не жизненно важных или глубинных интересов
(т.е. конечных целей развития), а - по большей части - промежуточных
(подчиненных) задач и одновременно путей обеспечения
того, что действительно может пониматься под "конечными результатами".
В самом деле, гармонизация всех внешних политик, создание
единого военного пространства и т.д. - зачем? Очевидной самостоятельной
выгоды для России здесь нет. Значит, должна быть какая-то
последующая, истинная цель. Вполне вероятно, что она заключается в
воссоздании империи советского или иного - новомодного - образца,
ибо вышеперечисленными путями можно добиться практически полного
контроля более сильной России над внешним и внутренним поведением
более слабых республик почти в границах бывшего СССР (поскольку
не указано иначе, можно предположить, что весь список без
разбору применим ко всем бывшим республикам СССР).
Если это на самом деле так^, то главная цель выбрана крайне
неудачно. Прежде всего, новая масштабная империя (какое бы имя ей
ни придумали, в том числе федерация или конфедерация с ведущей
ролью России) в сегодняшнем мире была бы непопулярна; еще важнее
то, что ее создание дало бы удобный предлог для объявления России
"вне закона" и облегчило бы нахождение экономических, финансовых,
политических и иных компромиссов на антироссийской основе между
соперничающим мировыми центрами силы. Далее, геополитическая
имперская конструкция в принципе ценна лишь настолько, насколько
экономические, политические и иные дивиденды превышают затраты
ресурсов на ее поддержание. Колонии всегда обходились недешево
(администрация, войска, развитие инфраструктуры и обучение местного
населения и т.п.), но затраты окупались беззастенчивым вывозом
природных ресурсов и "колониальных товаров"^. Сегодня же - гипотетически
- содержание колоний/"периферии" потребовало бы помощи
метрополии/центра" в решении огромного комплекса проблем
социально-экономического развития подконтрольных территорий, в то
же время прежних возможностей для масштабной эксплуатации уже
нет, да и цены на основной предмет вывоза - сырье - пока держатся
на относительно низком уровне. Именно поэтому традиционных колоний
практически уже не осталось. И России не стоит воскрешать практику,
которая полностью изжила себя более трех десятилетий назад.
Но если воссоздание имперских отношений на пространстве бывшего
СССР с их всесторонней зависимостью и немалым иждивенчеством
периферии в отношении центра не могут быть для России разумной
целью, то в чем же тогда она должна заключается? Думается, к пониманию
этого следует идти не идеалистическим путем, выдвигая необосновываемый
замысел и пытаясь найти пути его реализации, а прагматическим,
начиная с выяснения того, чем же привлекательны для нас
наши бывшие соседи по СССР. Причем не все вместе, а каждый из них
в отдельности, ибо геополитические условия сильно различаются даже
в рамках одного и того же региона. В Таблице 5 перечислены реальные
- и очевидно поддающиеся реализации - интересы, которые Россия,
как и любое более сильное государство может иметь в отношении своих
соседей. (Разумеется, для каждого конкретного государства БЗ существует
свой "набор" таких интересов). Они описаны в геополитическом
"формате" - как интересы к территории, которая располагает привлекающими
нас вещами и обстоятельствами или обеспечивает нужную
их направленность. В таблице не указаны промежуточные либо подчиненные
интересы/задачи (среди них есть и те, которые официально
упоминаются как самостоятельные и долгосрочные цели России в БЗ,
но полезность которых для России не очевидна^). Особо отмечу, что
российские интересы и процесс их реализации нередко соответствует
интересам тех территориальных объектов (республик), на которые они
направлены. Наоборот, противодействие российской позиции способно
нанести ущерб самим "оппозиционерам", даже если не брать в расчет
российские контрмеры. Можно, например, предположить, что стремление
к включению в НАТО, связанное с вытеснением целого комплекса
российских интересов западными (в частности, германскими),
способно стимулировать федерализацию или даже раскол Украины по
крайней мере на две - Восточную/Южную, ориентированную на Россию,
и "самостийную" Центральную/Западную - части, что, конечно
же, противоречит базовым интересам национального движения этой
страны, выступающего за "соборную" Украину.
Теоретически можно представить и комплекс потенциальных интересов
России и в СЗ. Но практически реализуемость подавляющего
большинства из них (с помощью усовершенствованного - неоимперского
- инструментария) близка к нулю. Так, большинство стран
Центральной и Восточной Европы в результате известных событий
быстро втягиваются в сферы влияния глобальных центров силы, в первую
очередь западных. Время, когда можно было остановить этот процесс
в его глубинном, экономическом измерении, было упущено еще во
второй половине 80-х гг. Политически - под предлогом культурно-цивилизационной
и исторической общности и аккомпанимент антироссийской
кампании - ЦВЕ и сама рвется на Запад^. В военном плане
даже если удастся притормозить (вряд ли остановить) процесс расширения
НАТО, то реального значения это иметь не будет, ибо восточноевропейские
армии поворачиваются на Восток, прежде всего против
России^. Само по себе это не так уж опасно. Восточные европейцы не
были для СССР сильными и надежными союзниками^, не будут они
таковыми, скорее всего, и для западных военных структур^. Гораздо
большую опасность для России представляет размещение западных
войск НАТО на территории ЦВЕ. (Постоянное военное присутствие
НАТО на землях стран из состава экс-СССР в качестве "виртуальной
реальности" пока всерьез не рассматриваются большинством западных
стратегов, кроме ультрарусофобов).
Так что пока ЦВЕ для России в значительной степени потеряна. По
большей части контакты будут возможны, думается, лишь в рамках,
разрешенных новыми "гегемонами", что, безусловно, затруднит как
восстановление прежних объемов двустороннего сотрудничества, так
и использование стран ЦВЕ в специфических российских интересах
(например, для получения через них новейших западных технологий).
Правда, потеря эта не безвозвратная. Болезненное "переваривание"
стран данного региона западными центрами силы займет еще
немало времени, в течение которого в ЦВЕ можно ожидать взлета
национализма (даже антиамериканских - по аналогии с Францией
3 - 4135
60-х годов - и/или антигерманских настроений), особенно в менее
привечаемых Западом государствах, и сопровождающего его стремления
диверсифицировать свои внешние связи. Это и будет шансом для
России хотя бы частично вернуться в ЦВЕ.
Втягивание в сферу нероссийских геополитических интересов,
прежде всего через соответствующую переориентацию местных экономик,
уготовано и большинству неевропейских союзников бывшего
СССР, в свое время живущих за счет советских финансовых вливаний.
Жалеть об этом не стоит: нет прежней всеохватывающей конфронтации,
а, значит, отпадает необходимость в системе глобального военнополитического
партнерства. Кроме того, для России выгодно, чтобы
нынешние мировые лидеры, будущие отношения которых с Россией
выглядят отнюдь не безоблачно, взяли бы на себя дополнительную и
весьма обременительную ответственность, связанную с поддержанием
на плаву зачастую не способных к самостоятельному существованию
режимов (в западной политологии обозначаемых как failed nations -
"провалившиеся нации").
Исключение здесь составляют отдельные авторитарные режимы,
сотрудничество с которыми неприемлемо для большинства глобальных
лидеров (прежде всего из-за столкновения геополитических амбиций в
соответствующих регионах). Здесь России можно извлечь нечто полезное
из советского наследия, ибо такие режимы, как правило, экономически
вполне самостоятельны. Рациональным выглядит стремление
отечественной дипломатии добиться снятия санкций ООН против Ирака,
что открывало бы перспективу возвращения Багдадом долгов Москве
и осуществления крупномасштабных промышленных и сырьевых
проектов в этой стране с участием российского капитала. Хотя и тут не
все для нас будет просто: втихую контакты с подобными режимами
пытаются наладить и их официальные противники^, а иногда контакты
с "изгоями" осуществляются в открытую (визит ф. Кастро в Париж
в начале этого года).
Наконец, сегодня существует уникальная возможность превратить
в реальные объекты российских промышленно-сырьевых интересов
бывших союзниками Запада, отринутых ими в силу тех или иных
причин. Иран, с которым уже налаживается военно-техническое сотрудничество
и возможна крупномасштабная сделка в области ядерной
энергетики, одна из таких возможностей^.
5.3. Инструменты российского влияния.
Выяснив, в чем же заключаются наши интересы в БЗ, можно решать
вопросы об инструментах их реализации. Упования на "механизмы
СНГ" не впечатляют, поскольку данная организация в большой степени
существует на бумаге. Даже если Содружество станет более дееспособным,
то и в этом случае его роль как инструмента проведения российских
интересов не стоит переоценивать, поскольку всегда будет
существовать угроза создания внутренних временных субкоалиций
для блокирования этих интересов (примеры НАТО и ЕС показывают,
что такие субкоалиции более слабых для совместного противодействия
более сильным типичны для современных меж/надгосударственных
организаций). И хотя СНГ не стоит совсем списывать со счетов (его
хорошо бы использовать, например, для легитимизации действий России
на постсоветском пространстве - от миротворчества до осуществления
санкции, например, за нарушение условий межгосударственных
соглашений; для отражения внешних угроз, затрагивающих Россию; и
т.д.), все же упор стоит сделать на двусторонние контакты. При этом
следует иметь в виду, что условия реализации российских интересов в
каждом конкретном случае могут сильно различаться в соответствии с
реакцией "объекта" интересов (например, зажатой между враждебными
и потенциально недружественными государствами Армении, для
которой Россия является единственной надеждой на национальной выживание,
и Украины, которая активно предлагает себя Западу в качестве
"стратегического буфера против угрозы российской агрессии"^, а
внешнеэкономическую политику после 2000 г. планирует ориентировать
прежде всего на Европейский союз^). Подобные условия могут
меняться с течением времени в зависимости от внутренней ситуации,
эффективности российского подхода и результатов внешних влияний.
Поэтому, особенно в "трудных случаях", России не стоит полагаться на
единичные акции или отдельные инструменты влияния, а следует целенаправленно
и непрерывно применять широкий набор практикуемых
в международных отношениях геополитических приемов (если,
конечно, реально существуют интересы, которые стоят подобных усилий).
Возможные инструменты российской геополитики обозначены в
Таблице 6, к которой необходимо дать некоторые пояснения.
Во-первых, из таблицы видно, что у России и сегодня сохраняются
немалые средства воздействия на соседей по бывшему советскому общежитию.
В то же время у нее практически нет "козырных тузов" -
универсальных и одновременно безусловно действенных и безопасных
для самой России методов реализации своих интересов в БЗ. Такая
ситуация требует тщательного отбора геополитических методик для
каждого конкретного региона/страны и для каждой ситуации в межгосударственных
отношениях при тщательном просчете возможных негативных
последствий.
Во-вторых, видимо, следует исходить из того, что чем менее стабильно
государство-объект российских интересов и чем менее оно устоялось
в социально-политическом плане, тем менее подходят экономические
и политические методы, и тем более России придется полагаться
на военно-политические и даже военные меры. Верна и обратная
зависимость.
В-третьих, нынешняя политическая власть в самой России слаба
противоречива, и таковой может оставаться еще довольно долго (учитывая
политическую апатию одной части электората и поляризацию
з*
мнений в другой). Очевидна и коррумпированность значительного числа
самых высокопоставленных чиновников. Поэтому государственные
структуры самостоятельно не способны защищать базовые российские
интересы в БЗ. Сегодня им в этом может помочь по крайней мере одна
сила, играющая все большую роль в российском обществе: крупные
российские предпринимательские структуры, включая коммерческие
банки, для которых бывшие советские республики пока еще являются
относительно "мягкой" для внедрения экономической зоной (следовало
бы опереться также на армию и другие силовые ведомства, но прежде
необходимо, чтобы во главе их встали самостоятельные, Сильные и
государственно мыслящие личности). Учитывая мировую практику,
следует ожидать, что российская частная инвестиционно-коммерческая
деятельность была бы в целом более эффективной по сравнению с
государственной; а иногда в силу политических причин она была бы и
единственно возможной (в Прибалтике, например). При этом в российском
случае известный тезис о космополитизме бизнеса скорее всего не
действовал бы. Дело не столько в патриотических чувствах российских
предпринимателей. Острая иностранная - из "дальнего" зарубежья -
конкуренция (а она включает недопущение российских государственных
и частных структур на международные рынки и во все большей
степени оттеснение их от рынков СНГ - вспомним недавние баталии
о разделе долей в азербайджанском нефтяном консорциуме) будет
вынуждать большинство крупных российских предпринимателей создавать
основную финансовую и материальную базу внутри России. То
есть сохранять четкую национальную принадлежность и волей-неволей
действовать не только в собственных, но и в общероссийских интересах,
в том числе и в БЗ.
А раз так, то нынешнее российское руководство заслуживает самой
серьезной критики за непринятие мер по налаживанию диалога "бизнес-государство",
нацеленного на разработку совместной стратегии
российского экономического проникновения в народное хозяйство
стран БЗ: зарождающемуся российскому частному предпринимательству
необходима поддержка всей оставшейся государственной
мощью^. Что не менее важно, государство, учитывая нестабильность
большинства стран БЗ, должно гарантировать там силовую защиту
российских инвестиций и приобретений. Думается, что "в случае чего"
мировое капиталистическое сообщество не будет пенять России за
защиту ее священной частной собственности за рубежом с использованием
в том числе и методов силовой политики.
Не меньшей критики, видимо, заслуживает и практика нынешнего
руководства страны делить предпринимателей на "чистых", которым
оказывается очевидное государственное покровительство (целый
спектр замыкающихся на ВАЗ структур, банки "Менатеп" и "Национальный
кредит"), и "нечистых", на которые даже оказывается силовой
нажим (вспомнить хотя бы длительное давление со стороны государственных
органов на группу "Мост"). Ведь в условиях, когда по
международным стандартам слабы и государство, и немногие крупные
(по отечественным меркам) частные российские структуры, личное и
клановое соперничество и неприязнь должны отступать перед необходимостью
налаживать партнерство государства и всего частного бизнеса
внутри и вне страны ради обеспечения общероссийских интересов.
В-четвертых, под дипломатией "балансирующего" типа понимается
политика, активно использующая по крайней мере три принципа из
арсенала западного "внешнеполитического реализма". Прежде всего,
это творческое использование старой мудрости, что слабое (ослабленное)
государство имеет шанс на выживание только в том случае, если
оно имеет не одного, а двух и более сильных соседей. В советские
времена этот принцип был известен как игра на межимпериалистических
противоречиях. Сегодня, при неустоявшейся еще многополярности,
Россия могла бы в полной мере воспользоваться эффектом взаимной
нейтрализации разнонаправленных геополитических влияний,
причем не только в глобальном масштабе и/или внутри самой России
("соперничество за Россию"), но и вне России на региональном уровне,
в частности, в БЗ. К примеру, хотя в прессе нередко пишут о некоей
исламской опасности с южного направления, следует различать конкурирующие
антироссийский исламский анархоэкстримизм афганского
толка, менее вирулентный иранский госфундаментализм (с его
представителями Россия довольно успешно сотрудничает) и турецкий
светский ислам (как представляется, с ограниченным потенциалом
кооперации с Россией, за исключением, пожалуй, экономической)^;
а также кроме религиозных видеть еще и резко противостоящие друг
другу этнонациональные тенденции геополитической экспансии в
Центральной Азии и Закавказье - иранскую и турецкую^. Другой
принцип - "пакетный" метод увязывания тех проблем, где Россия
имеет прочные позиции (поставки энергоносителей в БЗ^асчеты по
долгам), и тех, где ее позиции нуждаются в укреплении'. Наконец,
третий - принцип "заминированного подарка", суть которого в том,
чтобы добровольно отказаться от того, что удержать невозможно или
невыгодно, при этом снабдив такое подношение набором потенциальных
проблем для нового "хозяина" (Этот прием активно практиковался
европейскими державами при предоставлении независимости своим
колониям. Вспомним, какую взрывоопасную геополитическую "мозаику"
оставили англичане на месте своих индийских и ближневосточных
владений). Используя такой прием, Россия может вновь предложить
активным международным структурам (европейским, глобальным)
полную свободу самим разрешать глубинные конфликты в БЗ
(приняв это предложение, международные организации в конечном
итоге распишутся еще в большем собственном бессилии, чем в бывшей
Югославии); либо же резко уйти, скажем, из южных районов СНГ,
если там станет слишком тяжело. За этим последует истощающее соперничество
внешних держав за освободившееся место, перенапряжение
ресурсов победителя, если таковой будет^, и его вынужденное
отступление на прежние позиции под давлением как несостоявшихся
- и оттого разочарованных - геополитических вассалов, так и, надеюсь,
окрепшей России, если она, конечно, опять определит свои интересы
в оспариваемых районах.
В-пятых, в таблице рассматривается нынешний вариант сохранения
российской диаспоры в БЗ, предполагающий ее внутреннюю изоляцию
и медленное болезненное растворение (за счет ассимиляции и
миграции). Но, видимо, стоит просчитать еще одну возможность: форсированную
эвакуацию всех желающих в Россию (речь идет прежде
всего о южных республиках бывшего СССР). Хотя такая акция обошлась
бы недешево (ее стоимость можно было бы снизить, размещая
часть переселенцев в некогда обжитой сельской местности российского
Нечерноземья и мелких российских городах), одна возможность ее
осуществления вызвала бы переполох в затронутых государствах, ибо
они лишались бы, как правило, высококвалифицированной рабочей
силы и специалистов. А в самой России такое мероприятие, будь оно
реализовано, помогло хотя бы частично решить проблему нехватки
рабочих рук особенно на востоке страны. Оно также лишало бы страны
СНГ возможности использовать диаспору в качестве заложника при
общении с Россией, избавило бы Москву от постоянных и обременительных
миротворческих и "пограничных" затрат^, а также прекратило
бы дискуссию о том, за кого Россия, собственно, отвечает: этнических
русских, русскоязычных или российских граждан.
В-шестых, недостаточно констатировать, что военная сила является
"высшим" и редко применяемым средством государственной политики;
что по большей части это политический инструмент, создаваемый для
сведения партнеров по межгосударственному общению. Необходимо
особо подчеркнуть, что вопрос о применении войск (или устрашении)
может возникнуть только в отношении тех регионов и в тех ситуациях,
в которых реально и серьезно затронуты высшие государственные интересы,
и только после тщательной оценки и анализа альтернативных
(несиловых) вариантов действий^. Очевидно также, что в современных
условиях в северном полушарии практически неприменима прежняя
простая формула: "определение интереса - использование
армии"^ (речь не идет о вооруженных стычках в "третьем мире" типа
недавнего перуано-эквадорского конфликта за спорный кусок территории,
или действий авторитарных режимов - захват Кувейта Ираком).
Как новые, так и традиционные государственные потребности в западном
мире пытаются обеспечить, по крайней мере первоначально, номинально
невоенными приемами - от экономической экспансии и
политического заигрывания до различных форм экономического шантажа
и военно-политического давления. Цель подобных действий -
международное признание и правовое закрепление, или легализация,
своих интересов в определенных регионах мира (например, в виде
договоров о прокладке трубопроводов, строительстве промышленных
предприятий или продаже товаров отечественными компаниями^, соглашений
о размещении собственных или союзных войск на территории
третьих стран, использовании морских портов и терминалов,
оснащении и обучении местных армий и т.д.), на крайний случай -
создание неформального международного консенсуса о существовании
таковых. И лишь нарушение международно признанных интересов в
решительной и грубой форме дает основания или повод для использования
войск^. Наверное, эту мировую практику обоснования военных
операций должны иметь в виду и российские лидеры. Что же касается
способа применения вооруженной силы, то, если говорить о принципе
и не вдаваться в оперативные и тактические тонкости, его вывели
американцы еще в конце 70-х начале 80-х годов, анализируя печальный
опыт тактики постепенной "эскалации" во Вьетнаме. В недавней
официальной интерпретации уроки Вьетнама излагались так: "С момента
принятия решения о военной акции (военные) полумеры и нечеткие
цели абсолютно неприемлемы, так как ведут к затягиванию
конфликта, что чревато ненужной потерей человеческих жизней, растратой
материальных ресурсов, расколом нации у себя дома и поражением.
Поэтому один из основных элементов нашей национальной
военной доктрины является...концепция решительного применения
превосходящей силы в отношении противника и завершения конфликта
быстро и с минимальной потерей человеческих жизней"^. Заложенные
в нем идеи доказали эффективность в ходе операции "Буря в
пустыне"; в то же время дозированность и ограниченность военных
акций, как правило, приносила отрицательные результаты (полный
провал миротворческой миссии США/ООН в Сомали). Печальные результаты
вялых сдерживающих действий на афгано-таджикской границе
последних лет заставляют задуматься о справедливости этих идей
и для наших условий.
Завершающийся переход большинства бывших союзников СССР в
альтернативные сферы влияния и, соответственно, прогрессирующее
сужение спектра достижимых российских интересов в СЗ и убывающий
интерес стран СЗ к России, международные санкции, а также
существенное ослабление экономических, политических, военных и
прочих позиций Москвы (что объективно сокращает радиус ее геополитического
действия) упрощают вопрос о средствах общения Москвы
с прежними партнерами. На обозримую перспективу (до изменения
перечисленных обстоятельств) нам придется, как правило, ограничиваться
довольно прохладным и малообязывающим экономическим
взаимодействием при практически полном замораживании всех других
аспектов отношений. Но, например, снятие санкций обеспечит
применение военно-экономических методов воздействия, а общее
внутреннее усиление России даст ей в руки и другие козыри.
5.4. Сфера геополитического влияния России.
Сказанное выше позволяет сделать следующие выводы. Прежде
всего, Россия должна строить отношения со странами БЗ и СЗ на
строго индивидуальной основе, не пытаясь разрабатывать какой-то
единой для всех них стратегии. Единственное, что может связывать
индивидуальные подходы России к бывшим союзным республикам и
зарубежным партнерам - это незамутненный эмоциями и идеологическими
соображениями прагматизм.
Далее, наличие потенциально реализуемых российских интересов
и инструментов их обеспечения, по крайней мере в БЗ, должно объективно
вести к образованию какой-то сферы преимущественного геополитического
влияния России за пределами ее физических границ.
(Подчеркну еще раз, что зона влияния - не самоцель, а скорее побочный
и не всегда желанный продукт - из-за ответственности! - реализации
государственных интересов за рубежом). При этом никаких
международных условий относительно географического охвата и
принципа внутренней организации такой сферы не существует: исторический
опыт и анализ нынешнего состояния дел свидетельствуют о
большой свободе геополитического творчества государственных, экономических
и прочих элит стран-лидеров современного мира.
Фактические границы сферы (и пункты) преимущественного влияния
России будут, по-видимому, определяться результатами совокупной
оценки каждого потенциального ее компонента по крайней мере по
трем позициям^":
1 ) присутствие на данной территории реальных российских интересов
и степень их важности сегодня и в будущем;
2) наличие у России достаточных инструментов для их реализации
в данном конкретном (суб) регионе; и
3) общий баланс расходов и приобретений в процессе реализации
государственных интересов.
Неоднозначный и тем более отрицательный результат по любому из
этих критериев должен умерять надежды отечественных политиков
относительно ближайших перспектив России в данном (суб) регионе.
Но с течением времени все три позиции способны существенно меняться,
что, очевидно, будет отражаться на географических координатах
ориентированного на Россию геополитического пространства. На его
фактических параметрах будет также сказываться и взаимоусиливающее
действие феномена рсгионализации^ и исторически обусловленной
"неорганичности" многих возникших на пост-советском пространстве
государств, некоторые из которых (или части которых), надо
думать, и составят структуру зоны преимущественно российского влияния
(туда могут войти и отдельные бывшие союзники СССР, не нашедшие
общего языка с новыми мировыми лидерами). Поэтому у российской,
как впрочем и у любой иной сферы влияния наступающей
эпохи многополярности, скорее всего не будет постоянных и четких
физических и политических границ.
Основой пророссийского - или россоцентристского - геополитического
пространства будут на обозримый период главным образом
двусторонние связи с Россией, которые отнюдь не исключают параллельного
существования дву- и многосторонних не включающих Россию
отношений, как замкнутых внутри данного пространства, так и
выходящих за его пределы. При этом среди первой группы отношений
(россоцентристских) могут особо выделяться своеобразные "несущие
конструкции"; таковых в каждой двусторонней связке будет немного
- в соответствии с набором базовых российских интересов и имеющихся
средств их обеспечения (остальные связи будут играть менее
значительную роль). Что касается вторых, то у Москвы нет ни разумных
оснований, ни реальных возможностей и ресурсов препятствовать
"альтернативным контактам", полную экономическую и прочую ответственность
за последствия которых, конечно, должны нести участвующие
в них стороны.
Сравнение предложенной схемы с классическими или квази-империями
вряд ли уместно. В первом случае империю составляли формально
зависимые страны, в основном лимитрофы, за которые метрополия
несла всю полноту ответственности. Они питали центр, но и многое
забирали у него, особенно на поздних этапах существования колоний;
действовал тогда и принцип убывания реальной зависимости от центра
к периферии империи. Но уже давно нет формально зависимых от
России государств; от комплекса старшего брата, "спонсирующего" и
несущего ответственность за младших, я как раз и призываю избавляться.
А в отдаленной перспективе периферийный, скажем, Иран
может оказаться ближе к России, чем Азербайджан.
Во втором - квазиимперском - случае действовали жесткие неформальные
ограничения суверенитета в отношении внутренней жизни
("доктрина Брежнева") и/или внешнеполитической ориентации
(доктрина Монро^) зависимых стран. России, как я уже отмечал,
тотальный контроль над соседями не нужен. И даже преимущественное
влияние в определенных регионах следует рассматривать не как
цель, а как следствие принципиально иного подхода, согласно которому
Москве всего лишь необходимо четко очертить круг собственных
реально достижимых базовых интересов и сосредоточиться на их реализации.
При этом отечественным политикам не стоит особо бояться
того, что в не интересующих Россию областях будут развиваться нероссийские
влияния - опыт таких различных регионов, как Западная,
Центральная и Восточная Европа, Юго-Восточная Азия, Ближний
Восток, свидетельствует, что в рамках одной страны или группы
стран вполне способны уживаться интересы различных, не всегда дружественных
иностранных государств.
В заключении главы - совет опытного политического мужа, упрямого
защитника государственных интересов России Ф.И. Тютчева:
"Необдуманные выходки более чем когда-либо явились бы нелепостью
в нашей политике, каковой, для достижения успеха, нужно лишь понимание
самой себя и предоставление дела времени и силе вещей".
^Часть-Й"ЗАПАДНОЕ"
НАПРАВЛЕНИЕ РОССИЙСКОЙ ГЕОПОЛИТИКИ
Концепция "балансирующей равноудаленности" от мировых лидеров
не подразумевает стремления к изоляционизму и образованию
"острова России". Она также не предполагает единообразия подходов и
шаблонности действий, ибо слишком различаются между собой ведущие
мировые державы, их интересы, внешняя и внутренняя политика,
геополитическое положение. Поэтому базовые принципы российской
геостратегии (прикладной геополитики) будут менять "окраску" в зависимости
от того, к какому конкретному региону они станут применяться.
В данной главе рассмотрим перспективы российской геополитической
стратегии в отношении двух западных центров силы - постепенно
сдающих свои позиции США и набирающей силы Западной
Европы.
6.1. Отношения США и России: диапазон от взаимоподдержки до
соперничества.
В общении Москвы и Вашингтона существуют традиции и преемственность,
а в последние годы даже возникла некоторая самодовлеющая
инерционность; вместе с тем, двусторонним отношениям суждено,
по-видимому, пройти через длительный и весьма непростой период
адаптации к внутренним и внешнеполитическим реалиям. Американское
отношение к России в итоге будет определяться тем, каким образом
и насколько США адаптируются к новой ситуации многополярности,
какие позиции они отвоюют в глобальном соревновании центров
силы.
Пока "вхождение в многополярность" дается Америке нелегко. Хотя
надвигающиеся изменения в мировой расстановке сил обсуждались в
США уже давно, и первые выводы в какой-то мере использовалась в
практической дипломатии (вспомним разыгрывание "китайский карты"
против СССР), форсированная "смена эпох" в результате "перестройки",
конца холодной войны и развала СССР все же стала шоком
для американской элиты. Ведь впервые за многие годы реально поставлена
под сомнение и сверхдержавность США. Многие их партнеры
превращаются в серьезных экономических соперников в борьбе за сферы
влияния (прежде всего на территории бывшего "соцлагеря") и политических
конкурентов на мировой арене в целом. "По мере превращения
Японии и Германии в великие державы качество их отношений
с США будет меняться. Отношения будут делаться все более конкурентными,
соперничество великих держав в области безопасности и даже
войны между ними станут возможными, в то время как их сотрудничество
будет, соответственно, все более затруднительным", - предсказывает
ведущий американский научный журнал'. Изменились
характер и содержание внешних угроз - ослабла возможность большой
ядерной или обычной войны с наследниками СССР, зато резко возросла
опасность широкого и неконтролируемого распространения технологий
и собственно оружия массового поражения, ядерного шантажа и
терроризма, неядерных региональных конфликтов, локального насилия
и нестабильности. Насколько можно судить, надежных рецептов
противодействия этим вызовам "постконфронтационной эры" (а иногда
и точного понимания существа происходящего, например, когда
речь идет об этнических, культурных и религиозных конфликтах) у
американцев на сегодня нет.
Все это усугубляется многочисленными внутренними проблемами
у самих США, которые создают в американской элите и обществе
ощущение неуверенности в собственных силах. Не случайно основной
темой предвыборной кампании президента Б. Клинтона было обещание
"повернуться лицом" к внутренним делам после длительного игнорирования
их республиканцами.
Вашингтон не вернется к политике квази-изоляционизма предвоенных
образцов хотя бы в силу гораздо более глубокой вовлеченности
США в мировую экономику и глобального характера многих "вызовов"
и угроз их безопасности. В то же время США уже не могут претендовать
на позицию неоспоримого лидера мирового сообщества, во-первых,
потому что с этим вряд ли согласятся новые политико-экономические
гиганты, а во-вторых, поскольку бремя полномасштабного лидерства
ныне неподъемно для одного даже могущественного государства или
одной группы стран. В-третьих, судя по тону научных дискуссий, состоянию
общественного мнения, реальной политики официального Вашингтона,
в обозримом будущем США вряд ли согласятся на статус
"равного среди равных". Наиболее вероятным - и имеющим действительную
поддержку элиты и всего общества - был бы статус "первого
среди равных", опирающийся на совокупную - "по многим позициям"
- американскую мощь. Такой курс и проводит администрация Клинтона.
С одной стороны, в Вашингтоне убеждены в "уникальности позиции
США" в мире. "США, - заявил Клинтон в ООН, - намерены оставаться
(активно) вовлеченными (в международные дела) и осуществлять
свое лидерство. ... мы должны и будем служить двигателем перемен и
главной опорой мира"^. На поверхности подобная решимость выразилась
в активизации усилий США в миротворчестве, урегулировании
конфликтов и, главное, "наведении порядка" в разных районах мира (в
Сомали, на Гаити, в бывшей Югославии; можно вспомнить и ракетные
удары по Багдаду в июне 1993 года, задержание в международных
водах китайского судна под предлогом транспортировки им химического
оружия).
Разумеется, Вашингтон предпринял и более основательный комплекс
мер, направленных на относительное укрепление глобальных позиций
США: усилия по "внутренней санации" страны; продолжение
кампании за"свободу международной торговли" (в последнем случае
государственный расчет состоит в том, что ликвидация "излишних",
по мнению США, торговых ограничений вызовет резкое увеличение
американского экспорта и бум в национальной промышленности; соответственно,
по важнейшему - экономическому - показателю силы
США смогли бы оторваться от своих ближайших преследователей^);
попытки добиться от стран ЕС отказа от "нечестной конкуренции" на
торговых переговорах в рамках ГАТТ; ратификация договора об образовании
НАФТА (это прорыв не только к большей свободе торговли,
но и к созданию крупнейшей в мире США - центристской экономической
группировки, к которой, как предлагается, в перспективе может
быть подключена вся Латинская Америка^) и ряд других.
С другой стороны, в том же выступлении в ООН Б. Клинтон признал,
что Вашингтон самостоятельно не может решить всех мировых
проблем. Постоянный представитель США в ООН М. Элбрайт добавила,
что урегулирование самых острых из них, включая те, что угрожают
самим Соединенным Штатам, требует многосторонних усилий в
рамках системы "коллективной безопасности"^. Только с ее помощью
США способны пресечь амбиции "местных тиранов и неуправляемых
партизанских главарей", не боящихся американских ядерных арсеналов,
и не дать им возможности говорить об односторонних имперских
акциях США. Только коллективные меры позволяют относительно
дешевым для Вашингтона способом гасить и предотвращать региональные
конфликты, в результате которых страдают торговые и инвестиционные
возможности США^.
В контексте общей ориентации США на сохранение геополитической
позиции "первого среди равных" за счет сотрудничества (в сфере
обеспечения национальной и международной безопасности, решения
ряда глобальных проблем) и соперничества (в экономике, технологиях,
торговле) с другими мировыми державами надо, по-видимому,
рассматривать и политику США в отношении России. Суть последней
проблемы замечательно выражает почти фрейдистская поговорка американских
экспертов по нашей стране: "США как глобальная держава,
Россия как региональная".
Республиканцев в этом плане интересовало прежде всего военное и
военно-политического сотрудничество: в феврале 1992 года тогдашний
госсекретарь США Д. Бейкер заявил о возможности "нового партнерства
России и Америки в области безопасности"^. Экономическое
взаимодействие сводилось к предоставлению Москве кредитов и ограниченной
денежной помощи. То есть к ней применялся стандартный
подход, как и к любой другой мировой державе и потенциальному
конкуренту. Демократы же устами Клинтона вначале объявили о
"стратегическом партнерстве с российскими реформами"^, чуть ли не
геополитическом союзе. При этом, очевидно, были учтены:
- неожиданно быстрое экономическое, политическое -и военное
ослабление России и низкая эффективность СНГ, что на обозримую
перспективу вычеркивало Москву из списка основных глобальных соперников
США;
- сохранение у России экономических, технологических и иных
"старых запасов"; наличие у нее больших природных богатств; активная
готовность Москвы "сотрудничать с Западом" иногда даже себе в
ущерб. Односторонняя ориентация Москвы и контролируемых ею ресурсов
на Вашингтон - как вероятное следствие американского "партнерства"
с российскими реформами - укрепляла бы общие геополитические
позиции США. (Б. Клинтон так объяснял американский интерес
к России: "..это потенциально богатая страна. Она обладает огромными
запасами нефти, газа, угля, золота, алмазов, древесины...
Русские - один из самых образованных и профессионально обученных
народов в мире... Подумайте о перспективе - 150-миллионная
нация, способная торговать с нами ко взаимной выгоде". Россия, продолжил
президент, может быть "источником сырья и промышленных
товаров, а также необъятным рынком для американской продукции и
услуг-9).
- большой интерес западноевропейцев, особенно Германии, к контрактам
с Россией и ее экономическим активам;
- быстрое нарастание военно-политической нестабильности в мире,
умножение проблем, не поддающихся решению без содействия и
тем более вопреки воле Москвы;
- возникновение в критически важном для США азиатско-тихоокеанском
регионе стратегически неблагоприятной для них ситуации.
(Раньше мощный СССР уравновешивал Китай в региональном балансе
сил и подталкивал последний к сотрудничеству с США. Жесткость
советской позиции прочно удерживала и Японию в американской военно-политической
орбите. После распада СССР обе азиатские страны
утрачивают интерес к прежним тесным связям с США, мощное присутствие
которых в регионе уже начинает мешать развиваться новым
центрам силы. "Партнерство с российскими реформами" - это сравнительно
недорогая попытка восстановления прежнего геополитического
баланса в тихоокеанской зоне, затрудняющая к тому же "перехват"
России Китаем, к опыту которого проявляют большой интерес
многие российские политики и промышленники^).
Пока желание США оставаться "первым среди равных" и, как часть
этой политики, намерение "стратегически партнерствовать" с реформами
в России в чем-то даже отвечает российским интересам. Во-первых,
Россия находится в неблагоприятной геополитической ситуации:
на востоке - не очень дружественная Япония, бурно растущий и увеличивающий
военные расходы Китай, предугадать политику которого
после 2000 года не берется никто (сами же его руководители уверены,
что "XXI век - это век китайской цивилизации"; так названа книга,
выпущенная недавно официальным партийным издательством); на
западе - возрождающаяся Германия и укрепляющийся Европейский
Союз, труднопредсказуемые в плане военной политики; на юге -
череда "околопороговых" (в ядерном смысле) держав регионального
уровня. В таком окружении России нелегко обеспечивать собственную
безопасность. Стремление же США к роли "первого среди равных"
объективно вынудит их "присутствовать" и в евроазиатских делах,
тормозить, в частности путем регулирования военных поставок, рост
боевых потенциалов сопредельных с Россией стран, или, по крайней,
служить им определенным противовесом.
Во-вторых, России в любом случае придется заниматься решением
проблем, непосредственно затрагивающих ее интересы и являющихся
глобальными по своему размаху. "Лидирующее" участие США в мировых
делах способно снять с нее часть бремени (даже тогда, когда интересы
России объективно затронуты в большей степени, чем американские;
учитывая географию расползания оружия массового поражения
и его специфические характеристики, эта проблема в принципе должна
беспокоить Москву больше, чем Вашингтон).
В-третьих, США уже участвуют в урегулировании ряда конфликтных
ситуации в СНГ (например, в попытках "денуклеаризации" Украины).
В принципе, такая деятельность, если она приносит результаты,
отвечает интересам России. Не исключено, однако, что она приведет к
"чрезмерному" усилению политического влияния Вашингтона в странах
СНГ, вызвав, в частности, постоянные трения между США и Россией
по поводу путей разрешения конфликтов (первым несогласием
такого рода можно считать "взаимное непонимание" по проблеме урегулирования
ситуации в Нагорном Карабахе). Возможны также и попытки
США в ходе миротворчества стимулировать разногласия между
Россией и другими бывшими республиками СССР.
В-четвертых, борьба США за свободу мировой торговли может принести
"дивиденды" и России, если в результате будет уменьшена дискриминация
нашего экспорта, хотя, вероятно, взамен от Москвы потребуют
полностью открыть свой рынок для иностранных товаров.
Конечно, претензии на роль "первого среди равных" неизбежно
обернутся поддержанием сильного военного потенциала США. Однако
угроза России со стороны американских обычных вооруженных сил
(после намеченных их сокращений, вменения им в задачу предотвращение
и/или ведение преимущественно локальных и региональных
военных действий, а также из-за снижения уровня военного присутствия
США за рубежом) уже не так велика, как раньше. Ядерный же
арсенал Америки (как любого обладателя такого оружия) всегда будет
представлять потенциальную опасность для России.
Очевидно, что, намереваясь поддерживать свое глобальное лидерство
с помощью России, США будут стремиться приблизить внешнеполитическую
линию Москвы к собственной, добиться позиции главного
инвестора в нашу страну, постараются всеми средствами усилить
свое влияние на развитие ситуации в самой России. Однако сходную
политику, может быть менее настойчиво, Соединенные Штаты проводили
бы и в качестве "просто одной из великих держав".
В целом, Россия мало что дополнительно проигрывает от американского
"ограниченного глобализма", но может что-то и выиграть, в
частности, облегчив себе задачу внутренней консолидации.
Таким образом, в ближне- и, очевидно, среднесрочной перспективе
есть основа для широкого сотрудничества между двумя странами,
которые нуждаются друг в друге, хотя и по разным причинам. Наиболее
же продуктивным может быть взаимодействие в сфере безопасности
(реализации соглашений ОСВ-1, по химическому оружию, мерам
доверия и безопасности в Европе; и т.д.). Вероятны и новые совместные
проекты по исследованию и использованию космоса, стимулируемые
острым недостатком средств у обеих сторон. Возможно совпадение
определенных политических интересов (в частности, в урегулировании
ряда кризисов и конфликтов), ограниченное сотрудничество в
экономике (в области конверсии, восстановлении российской энергетической,
особенно нефтяной, промышленности).
Но кооперация двух стран врядли поднимется до уровня реального
стратегического партнерства. Прежде всего это связано с несовпадением,
а то и противоположностью, ряда национальных интересов
России и США.
Сомнительно, что Вашингтон будет содействовать полноценному
экономическому восстановлению России, сохранению потенциала
самых передовых отраслей ее экономики. Правда, в свое время США
немало сделали для быстрого возрождения бывших противников во
второй мировой войне - Германии и Японии. Но тогда нужно было
быстро усилить "совокупную мощь" Запада и остановить дальнейший
передел мира в пользу СССР. И тогда, впрочем, США не без подозрения
следили за своими союзниками: вспомнить хотя бы их крайне
настороженное отношение к "Общему рынку" с момента его создание
во второй половине 50-х годов. Сегодня США, похоже, не хотят повторять
послевоенный эксперимент с восстановлением экономики бывшего
противника. Особенно ее пионерных отраслей. (Они добились,
например, ограничения на коммерческие пуски российских ракет двумя
в год до конца века, что в условиях мизерного госфинансирования
не обеспечивает российской космонавтике и прожиточного минимума.
Напомню, что подключение России к проекту международной космической
станции было вынужденным решением Вашингтона. Единственной
альтернативой ему был бы полный отказ от всего проекта,
поскольку самостоятельно США не могли его реализовать из-за недостатка
финансовых средств и отсутствия всего комплекса необходимых
технологий. Нежелание авиакосмических компаний США делиться
наиболее выгодными работами с российским производителям в
рамках совместных проектов, видимо, будет фактором, серьезно сдерживающим
сотрудничество обеих стран в космосе. По тем же причинам
США стремятся помешать возвращению России на сузившиеся в
последние годы рынки вооружений).
США вряд ли заинтересованы и в сохранении политического влияния
России в мире. Показательно, что в официальном Вашингтоне без
восторга восприняли объявление Россией территории бывшего СССР
"сферой своих жизненных интересов". А во влиятельных политических
и научных кругах его осудили как намерение Москвы "восстановить
империю" методами неоколониализма. Такие мотивы впервые
прозвучали во второй половине 1993 года. (Так, выступая на третьей
ежегодной встрече консультативного совета Стэнфордского института
международных отношений, бывший госсекретарь США Дж. Шульц
заявил, что "все больше свидетельств тому, что империя не распалась",
и призвал западные правительства "отреагировать соответствующим
образом". Его поддержала К. Раис, бывшая специальный помощник
президента Буша по советским делам^. Ныне же подобные
призывы стали общим местом).
Другая причина неосуществимости стратегического союза США и
России - исторически, культурно и геополитически обусловливаемые
различия в симпатиях и антипатиях обоих обществ, особенности
менталитета их лидеров (югославский конфликт богато это иллюстрирует).
С точки зрения России, американские политико-культурные
подходы и преференции нередко выступают как "двойной стандарт",
мешающий, например, Вашингтону поддержать законные права
русскоязычного населения в Прибалтике. (Замечу, кстати, что в
оценках международной политики России западные и японская политические
элиты и масс-медия нередко пользуются "методикой", которую
можно было бы обозначить как "quod licet Jovi, поп licet bovi'. В
любой, удачной или нет, российской попытке найти себе союзников,
создать вокруг себя коалицию государств они прежде всего видят имперские
проявления или новые претензии на сверхдержавность. Вряд
ли стоит напоминать о том, что внутри каждой крупной системы функции
ее элементов, естественно, разнятся: так, доминирующие - в
разных смыслах - в коалиции страны формулируют ее фундаментальные
интересы и концепцию, союзные - находят свой интерес в
первенстве самой коалиции и т.д. Разве НАФТА является выражением
исключительно замысла США создать собственную "империю трех
Америк"? И что думают по этому поводу в Канаде или в странах ЕС? А
несомненное пока лидерство Японии в формирующемся центре силы в
ЮВА - это признак образования ее империи или се тяготения к
сверхдержавности? Видимо, подобная аберрация суждений относится
только к России).
Наконец, третья причина - различие внутренних условий в двух
странах. Экономические системы, принципы функционирования
ВПК России и США столь различны, что не имеет смысла, например,
заниматься разработкой общих для них рецептов конверсии, тем более,
что ни одна сторона в этом деле особо не преуспела. В официальном
издании Пентагона, например, прямо признавалось: "Диверсификация
особенно тяжело дается американским производителям вооружений"^.
(Британская же газета поясняет, что окончились провалом
такие проекты, как попытка фирмы "Грумман" делать автобусы, компании
"Макдоннел-Дуглас" - предложить на рынок ваакумные мик80
роволновые сушилки для зерна и самолеты для тушения пожаров^).
Причем условия проведения и характер конверсии могут "разойтись"
еще больше, в зависимости от того, во что выльется ведущаяся американскими
военными производителями кампания за сохранение и модернизацию
военно-индустриальной базы страны (не без их влияния в
демократической администрации был введен пост помощника министра
обороны по вопросам экономической безопасности, ответственного,
среди прочего, за сохранение мощной военно-экономической базы'^),
а также неоднократные обещания российского руководства "не оставить
в беде российскую оборонку".
В долгосрочной же перспективе - при успехе усилий по возрождению
России, сохранении ею внутренней целостности и внешнеполитической
самостоятельности - российские интересы, особенно за границами
страны, могут прийти в большее противоречие с американскими,
нежели с интересами других великих держав, не претендующих на
единоличное глобальное лидерство.
6.2. Перспективы российско-западноевропейских отношений:
разумность "гибкого реагирования"
В условиях многополярного мира не только у США, но и у западноевропейских
государств есть веские причины и порознь, и сообща (в
составе ЕС) стремиться к более тесным отношениям с Россией.
Прежде всего, европейцы не без оснований связывают свое будущее
с созданием единой Европы: только скооперировавшись, они способны
выдержать соревнование с другими глобальными лидерами^. Но пока
процесс интеграции продвигается медленнее и с большими трудностями,
чем это виделось всего несколько лет назад. Национальный менталитет
остается сильнее общеевропейского. (Показателен в этом плане
недавний отказ акционеров шведской компании"Вольво" одобрить действия
ее руководства и санкционировать слияние с французской фирмой
"Рено". Подавший в отставку президент "Вольво" обвинил акционеров
в том, что они "повернулись спиной к Европе"^). Ряд "организационных
потерь", понесенных на пути интеграции (например, некоторые
изъятия из первоначального текста Маастрихтских соглашении
по требованию Англии и Дании), восполнить будет, наверное, уже
невозможно. А впереди крайне ответственные шаги, еще жестче ограничивающие
суверенитет стран-участниц ЕС: учреждение единого европейского
банка и введение единой валюты. На более же отдаленную
перспективу нет пока даже согласия членов ЕС по принципам политической
и военной интеграции Западной Европы (франко-немецкий
подход предлагает более "федералистскую" Европу, Британия же против
образования общеевропейских военных и политических органов).
Но в то же время стремление европейцев к объединению вызывает
контрдействия со стороны других мировых и региональных лидеров
(образование НАФТ^А; намерение Токио возглавить процесс экономико-политической
интеграции в ЮВА; инициатива ЮАР по созданию
торгового блока стран бассейна Индийского океана, поддержанная
Индией^, отдельные успехи КАРИКОМ и МЕРКОСУР и т.д.). В результате
Европа может даже оказаться в изоляции: в торгово-экономическом
плане ЕС ориентирован прежде всего на самого себя^; его
отношения с Японией никогда не отличались теплотой; кроме того,
основной союзник по "холодной войне" устами госсекретаря заявляет,
что США слишком долго были "евроцентричными", и что наиболее
перспективным регионом для Америки является Азия^. Не случайно
"один высокопоставленный боннский политик" заметил, что трудности
в завершении уругвайского раунда переговоров в рамках ГАТТ,
создание НАФТА, отсутствие представителей Западной Европы на
встрече глав государств системы Азиатско-Тихоокеанского экономического
сотрудничества в Сиэттле в 1993 г. - "тревожный сигнал" для
европейцев^.
В такой обстановке европейцы из ЕС активно ищут другие пути
наращивания геополитической мощи их пока еще довольно аморфного
Союза. Один из них - расширение геополитического пространства
интеграции с целью объединения ресурсов большего числа стран: прогрессирующее
сближение ЕС с ЕАСТ; принятие в ЕС новых четырех
членов из числа богатых стран Северной и Западной Европы^ предоставление
ассоциированного членства в ЕС государствам ЦВЕ^. Весьма
привлекательны в этом плане и бывшие советские республики, в
первую очередь Россия, с которой ЕС предполагает подписать комплексный
постоянный договор о сотрудничестве и партнерстве.
Во-вторых, в ряде сфер высокотехнологичного производства Западная
Европа заинтересована сотрудничать с российскими партнерами и
непосредственно для совместной разработки перспективной продукции
(для многих западноевропейских фирм это вопрос выживания на
международном и даже "внутреннем" рынке ЕС), и для "отсечения"
иных, прежде всего американских, соискателей российских технологий.
Показательна в данном отношении ситуация в авиастроительной
промышленности. Долгое время Западная Европа была второстепенным
производителем гражданских и военных самолетов (исключение
- Франция). Только после создания многонациональных объединений
типа "Аэробус" и "Панавиа" она смогла бросить серьезный вызов
американскому засилию на мировом авиарынке, особенно по пассажирским
самолетам. Нынешние попытки американцев проникнуть в
российское авиастроение, разработка первых совместных американороссийских
проектов^ создали реальную угрозу, что при развитии
двустороннего сотрудничества все остальные авиапроизводители будут
вновь оттеснены на обочину. Поэтому в кооперацию с россиянами
рванулись европейские компании, в частности, производитель авиадвигателей
"Роллс-Ройс".
Схожая ситуация и в космической сфере: развитие американо-российского
сотрудничества может лишить работы европейскую фирму
"Арианспейс" и Европейское космическое агентство, которому угрожают
еще и прогресс китайской коммерческой ракетной программы, и
начало аналогичного проекта в Японии. В то же время контакты с
Россией обеспечили бы европейцам "второе дыхание" в области коммерческого
использования космоса. Не случайно "Арианспейс", добиваясь
контракта на запуск индийских спутников связи, предложила
сотрудничество в данном проекте России (поставщику носителей
"Протон") и Казахстану (на его территории находится космодром Байконур)
В-третьих, Западная Европа географически ближе к России, чем
США, и, значит, куда более чувствительна ко всем треволнениям российской
действительности. Поэтому европейцы и стали первыми и
наиболее щедрыми кредиторами того, что было представлено миру как
"стабилизирующие реформы" в СССР\России (одна Германия с 1989
по конец 1993 года потратила на поддержку московских реформ более
50 млрд. долл.) ^.
В-четвертых, ряд стран Западной Европы (Германия в их числе)
зависит от стабильных поставок российских нефти и газа. И хотя,
например, нефтяной рынок перенасыщен, переключение на других
поставщиков займет немало времени, обесценит часть вложений в
энергетическую инфраструктуру (особенно трубопроводы), потребует
затрат на ее адаптацию к новым нефтепотокам (строительство новых
трубопроводов, нефтетерминалов, закупку или аренду танкеров) и
приведет в итоге к росту цен на энергоносители.
В-пятых, попытка внешнеполитической координации в рамках ЕС
уже не раз подрывались неспособностью членов Союза выработать
единую линию в отношении "горячих точек". Поэтому для западноевропейцев
было бы лучше, чтобы число кризисных ситуаций оставалось
на минимальном уровне. Но предотвращение и ликвидация кризисов в
Европе и вблизи нее зачастую зависит от позиции Москвы. (Министр
обороны Германии по этому поводу заметил: "Россия - важный партнер
тогда, когда возникают проблемы, угрожающие европейской стабильности.
Поэтому тесное сотрудничество с Россией для нас не только
неизбежно, но и просто разумно"^).
В-шестых, справедливо или нет, но западноевропейцы в еще большей
степени, чем американцы, опасаются распространения воинствующего
ислама. Сегодня Россия, конечно, не способна стать непроницаемой
преградой на его пути как когда-то - татаро-монголов: она не
"перекрывает" южные и юго-восточные подступы к Европе, ислам в
состоянии проникнуть в Европу и с иммигрантами; и в России, и в
Европе уже существуют очаги мусульманского влияния (в нашей
стране это некоторые Поволжские республики, Кавказ; в Европе -
боснийские мусульмане, албанцы и др., а в самих европейских странах
- определенные этнические общины). Тем не менее "сдерживающая"
функция России, особенно на Кавказе и в Центральной Азии несомненна.
Предполагаемая антикризисная и антифундаменталистская
роль России объясняет отсутствие острого негативного отношения
крупных европейских государств к объявлению Россией пост-советского
пространства сферой российских жизненных интересов, а в последнее
время - их запоздалую и смешанную реакцию на чеченские
события (другой причиной такой реакции является и нежелание стран
Западной Европы содействовать нарастанию дезинтеграционных геополитических
процессов, которые вполне могут затронуть и некоторых
из них).
Для России, в свою очередь, Западная Европа также представляет
немалый интерес. Прежде всего, государства этого региона, в отличии
от США, десятилетиями являлись важнейшими торговыми партнерами
СССР среди промышленно развитых стран. Сложились устойчивые
связи, причем до недавнего времени 83 процента российского экспорта
не облагалось таможенными пошлинами^. Это важно для России,
поскольку дает ей дополнительный шанс постепенно перейти на
"самопомощь", т.е. жить за счет доходов от внешней торговли, а не
иностранных займов.
Сегодня, как и в прошлом, основу российского экспорта составляют
энергоносители и сырье. Однако в принципе реальна и поставка высокотехнологичной
продукции, например, авиационной техники (при
этом участие фирм из Западной Европы в российских авиапроектах по
примеру британской "Роллс-Ройса" обеспечивало бы еще и международную
сертификацию конечной продукции), отдельных видов вооружений
и военных систем, хотя пока возможные объемы данного экспорта
преувеличивать не стоит - Западная Европа ориентирована на
американских и местных производителей и их стандарты; существует
также проблема надежности российских поставщиков. Однако в перспективе
Россия могла бы претендовать на роль одного из ведущих
производителей основных компонентов европейской системы ПРО^
(но не для натовской, участие в которой для России ныне невозможно
по политическим причинам и нежелательно в силу стратегических
соображений), если решение о ее создании будет принято^. Надо признать,
что в торговле с Западной Европой Россия испытает и немало
специфических сложностей. Нашим экспортерам будут мешать высокая
отгороженность европейской экономики от внешнего мира, ЕС
также пронизан "демпинговой фобией" (в 1992-1993 годах это серьезно
сказалась на поставках минеральных удобрений, другой химической
продукции, алюминия, текстиля из России).
По сравнению с другими центрами силы, Западная Европа проявляет
большую готовность допускать Россию к участию в региональных
научно-технических проектах. (В июне 1993 года, например,
было принято принципиальное решение о присоединении России
к программе "Эврика", направленной на содействие разработке и
внедрению "высоких технологий" в странах-участницах).
Для нас важно и то, что взаимопонимание с Западной Европой
способно снизить остроту ряда "вызовов" безопасности России. Например,
поскольку страны ВЦЕ жаждут вступления в ЕС, то Западная
Европа имеет даже большие сравнительно с США возможности помешать
милитаризации субрегиональных группировок - "вышеградской
группы", Балтийской ассамблеи, Черноморско-Балтийского союза.
От позиции западноевропейцев сегодня сильнее, чем раньше, зави84
сит и характер дальнейшей деятельности НАТО, принятие в нее новых
членов, возможно, само существование этого альянса.
Очевидно также, что "температура" в отношениях России и Западной
Европы отразится на масштабах военных приготовлений
ЗЕС, а также на уровне двусторонней военной (включая ядерную^
между Англией и Францией) и военно-экономической кооперации ведущих
западноевропейских государств. Пока военная интеграция на
западе Европы не имеет выраженной антироссийской направленности,
нет также предопределенности превращения ЗЕС в активно действующий
военный блок с жесткой внутренней дисциплиной и четко
обозначенным противником. При известных условиях военные связи
внутри Западной Европы будут носить скорее символический характер^,
и вряд ли пойдут дальше разработки процедур и механизмов
оборонительного сотрудничества, приводимых в действие лишь при
явной угрозе.
Тем не менее появление у ЗЕС недвусмысленной установки на
сдерживание и изоляцию России все же возможно в случае комбинации
ряда факторов: дальнейшей дестабилизации ситуации в нашей
стране, чрезмерном ужесточении ее внешней политики (особенно если
она будет проводиться руководством, воспринимаемом на западе Европы
как "недемократическое" или экстремистское, и сопровождаться
активизацией военных усилий^), провале российско-европейского
политико-экономического диалога, ослаблении НАТО, ускорении интеграции
Западной Европы и появлении у ее руководителей менталитета
"сверхдержавности".
Кроме того, по "европейским каналам" можно воздействовать на
Турцию, следовательно, и на ситуацию в Закавказье.
Наконец, помимо контакта с наднациональными западноевропейскими
институтами, Москва может рассчитывать на двусторонние связи
с отдельными европейскими государствами, что обеспечит ей дополнительную
свободу маневра во внешней политике. Можно, например,
использовать разногласия между странами региона для блокирования
неприемлемых для России решений в западноевропейских и
даже трансатлантических институтах. (Позиция Москвы против расширения
Североатлантического блока была понята Англией и Францией,
которые, вместе с США, блокировали попытки Германии положительно
решить этот вопрос в январе 1994 г. на встрече НАТО в
верхах).
Используя возможности двусторонних связей, существенно, однако,
не абсолютизировать важность отношений с той или иной страной,
в том числе и Германией. Нам же это удается далеко не всегда. Министр
А. Козырев в свое время говорил о "формировании своего рода
оси партнерства между Россией и Германией"", а российская пресса
писала о тихих "особых отношениях" между ними^. Надо учитывать,
что, вложив в СССР/Россию громадные средства, Бонн мог преследовать
прежде всего собственные интересы, включая расширение собственного
влияния на огромном геополитическом пространстве. Кроме
того, сегодня очевидна и нестыковка ряда принципиальных внешнеполитических
позиций двух стран: Бонн - ярый сторонник приема
стран ВЦЕ в НАТО; он претендует на роль защитника интересов республик
бывшего СССР, особенно Украины, на международной арене;
разнятся симпатии Германии и России в Югославском конфликте;
немцы противятся желанию Москвы пересмотреть отдельные положения
договора по обычным вооружениям в Европе с тем, чтобы укрепить
свои фланги, ослабевшие после развала СССР из-за установленных
ему в 1990 году "потолков" на боевую технику; президент ФРГ
высказывался за преобразование Калининградской области в "центр
региональной торговли", что также не вполне отвечает планам Москвы^.
"Ось", даже если она и существует в расчетах нынешних политиков,
может оказаться недолговечной: нет ясности не только относительно
политической ориентации Москвы, но и Бонна (за стенами
правительственных кабинетов в нем есть настроения в поддержку и
преимущественного сотрудничества с Россией, и ориентации на ЕС, и
проведения автономной "сверхдержавной политики"^. Не исключено,
что такая политика может опереться на ядерное оружие^).
Поэтому разумно не игнорировать и другие направления европейской
политики России. В этом плане неплохо "держать в поле зрения"
Англию и Францию: и в той, и в другой стране сильны настроения
против быстрой и глубокой интеграции Европы, в том числе и из-за
опасений германской гегемонии в единой Европе. Для этих стран реальным
противодействием росту германского влияния было бы установление
более прочных отношении с Москвой. Стратегия "внешнеполитической
диверсификации" в Европе не только принесет дополнительные
преимущества, но и подаст Бонну сигнал, что заинтересованность
Москвы в сотрудничестве с Германией не означает, что Россия
согласится на любые его условия, поскольку ей "не к кому больше
обратиться".
Часть?.
ВОСТОК И ЮГ В ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ РАСЧЕТАХ РОССИИ
До последнего времени становым хребтом, своего рода "гринвичским
меридианом" мировой политики и экономики, от которого велся
отсчет, признавалась Атлантика. А над ней неоспоримо доминировала
западная, или евроатлантическая, цивилизация с политико-экономическими
взаимодействиями по линии Европа-США, что отдавало ей
пальму первенства среди других цивилизаций. Однако кто возьмется
со стопроцентной уверенностью утверждать, что и в третьем тысячелетии
Атлантика сохранится как "талассократическая" ось мироустройства?
Что основные глобальные экономические, политические,
культурные и прочие взаимодействия не будут развертываться вокруг
Великоокеании? Ведь сегодня геополитическое значение АзиатскоТихоокеанского
региона (АТР) стремительно растет.
Поэтому можно только приветствовать недавнее разбавление однообразной
дискуссии о перспективах отношений России с Западом намерением
российских политиков и ученых понять, что же вообще происходит
в АТР и каково место нашей страны в этой части мира. Ведь до
сих пор отсутствуют оценка реальной значимости "восточного" - от
Москвы - направления внешней политики, его увязка с другими составляющими
геостратегии России. Как синонимы АТР используются
понятия Азия или Восточная Азия, хотя АТР включает еще и США,
Канаду, Австралию, Новую Зеландию и Океанию^. А раз так, то Москва
вряд ли может общаться с дальневосточными соседями без учета
геополитических позиций в этом регионе Вашингтона, Оттавы, Канберры
и Уэллингтона. Точно также в начале Хельсинкского процесса
СССР пришлось признать право на участие США и Канады в европейских
делах. Спорны и предложения установить "особые связи" России
с каким-либо одним государством АТР (например, Китаем) без трезвого
анализа всего комплекса двусторонних отношений и деликатности
связей "фаворита" со своими (зачастую еще и российскими) соседями.
Наконец, совсем не ясен принципиальный и практически важный
вопрос: что ожидает Россию в АТР и как ей себя там вести.
В этой части монографии подробно - с учетом неразработанности
вопроса "восточной политики" России - определяются стратегические
особенности и значение АТР сейчас и в недалеком будущем,
расстановка сил и имеющиеся противоречия в этом регионе, возможности
России (с особым упором на важные для нее и непростые отно87
шения с Китаем), и, наконец, выводятся основные практические ориентиры
российской геополитики в АТР.
7.1 Общее геополитическое состояние АТР.
Общение между странами АТР является частным - региональным
- вариантом глобальной многополярности. В то же время баланс сил
здесь выступает важнейшим элементом общемирового геополитическо
равновесия (в АТР из глобальных центров влияния не представлен
только Европейский союз) и играет все большую роль в его формировании.
Многие аналитики характеризуют нынешнюю ситуацию в АТР
как наименее взрывоопасную за последние полстолетия. Между тем
сохранение этой стабильности отнюдь не гарантировано. Присущие
данной части мира черты и тенденции развития, высокая динамика
событий, концентрация интересов и противоречий резко усложняют
отношения между странами и группировками государств в АТР. К
сегодняшнему дню сформировались определенные геополитические
характеристики региона.
- Сосуществование в АТР нескольких крупных центров силы глобального
и регионального уровня, представленных в основном группировками
государств при незначительном числе "рядовых", а также не
вовлеченных в зоны влияния стран. К последним, пожалуй, пока относится
и Россия.
- Сочетание в одном регионе нескольких типов культур, социально-политических
систем (если допустить, что в КНДР сохраняется
социализм, а в Китае, Вьетнаме, Лаосе и Монголии - его еще весьма
существенные элементы), а также различных экономических моделей
в рамках одной и той же социально-политической системы^. Несмотря
на нынешнюю пассивность в АТР, Россия в будущем, по-видимому,
будет втягиваться в систему сначала "экономико-модельных", а затем
и политических противоречий.
- Многие страны данного региона, мощные экономически и технологически,
но униженные долгим пребыванием на вторых и третьих
ролях в мировой политике, сегодня стоят перед трудным, геополитическим
по сути, выбором между объективной необходимостью
своей интеграции в региональные и глобальные хозяйственные механизмы
(это означает определенные уступки в том, что касается национального
суверенитета), и политической, психологической и экономической
потребностью отстаивать национальные интересы и культурную
самобытность. Сбалансировать обе задачи весьма сложно, так
что неизбежны перекосы как в одну, так и в другую сторону. При этом
сосредоточение на собственном цивилизационном своеобразии было
бы мощным импульсом для межгосударственного и межкоалиционного
соперничества в регионе. Для России важно, хотя бы в пропагандистских
целях, воспользоваться стремлением азиатских стран защитить
свою самобытность, дабы отвести обвинения в свой адрес по поводу
"имперских амбиций", а также использовать имеющиеся геополи88
тические и экономические (о них речь ниже) противоречия в своих
интересах.
- Очень высокие темпы экономического развития азиатской составляющей
(за небольшим исключением) региона - Китая, Южной
Кореи, Японии, Тайваня, Гонконга, стран АСЕАН, характеризуемого
такими макропоказателями: быстрым экономическим ростом^; высоким
уровнем накопления капитала, в результате чего в азиатской части
АТР аккумулируются огромные свободные средства^, инвестируемые
в местную экономику и за рубеж"; бурным ростом объема торговли
с внешним миром и особенно внутри субрегиона^; большими частными
и государственными отчислениями на НИОКР (в Японии, например,
3,1% ВНП по сравнению с 1°/о в странах ЕС), результаты
которых используются на месте и обычно не передаются и не продаются
за рубеж^. Ускоренный экономический прогресс ряда азиатских
стран АТР создает дополнительные предпосылки для усиления неравенства
в регионе и в мире в целом, а, следовательно, и нарастание
межгосударственных трений^ и напряженности по двум направлениям:
между быстро и относительно медленно развивающимися странами
региона (наиболее заметны сегодня противоречия между США и
Японией, США и Китаем), а также экономическими "спринтерами"
АТР и внешними для него центрами силы регионального и глобального
масштаба (хотя бы взаимная неприязнь Японии и стран ЕС, наглядно
проявившаяся в ходе уругвайского раунда переговоров ГАТТ). Конечно,
экономические коллизии часто имеют и более сложный характер,
в частности, замедление экономического роста США и, соответственно,
падение их способности "переваривать" бурно растущее предложение
товаров из азиатских стран АТР обернулось таранным натиском
последних на рынок ЕС. Это вызвало негативную реакцию западноевропейцев,
но также посеяло внутренние для АТР раздоры
между производителями из Японии и АСЕАН из-за дележа европейского
рынка. Более того, перспектива нашествия азиатского ширпотреба
вызвала глухое раздражение в Восточной и Центральной Европе,
которая "мечтала" удовлетворять "нижние этажи" потребительского
спроса в ЕС.
Ясно, что Россия не может продолжать игнорировать регион, который
уже в недалеком будущем способен стать "экономическим двигателем"
планеты. Причем хозяйственные контакты, особенно с наиболее
динамичными азиатскими странами АТР, для нее, по крайней
мере также важны, как и связи с традиционными зонами экономического
прогресса - Западной Европой и США. Другое дело, что укорениться
в системе экономического взаимодействия АТР Москве с ее
скромными возможностями будет нелегко.
- Схождение в АТР трех официальных ядерных государств, а
также Японии, имеющей технические возможности и достаточное количество
расщепляющихся материалов для создания ядерного оружия
и средств его доставки к цели, и по крайне мере трех "пороговых"
государств (Северная и Южная Кореи, Тайвань)^. Учитывая одну
только сохраняющуюся мощь ядерного потенциала США, продолжающуюся
модернизацию китайских ядерных средств и вероятность появления
вскоре в АТР еще нескольких ядерных держав, России следовало
бы задуматься о разумности сохранения в неприкосновенности
всех положений односторонних инициатив СССР\России конца 1991начала
1992 гг.'°
- Ускоряющаяся гонка (по крайней мере соперничество) вооружений
в регионе, прежде всего в азиатской его части. С 1989 г. туда
ежегодно ввозится больше оружия, чем на Ближний Восток^. Мотивами
военного соревнования западные эксперты считают реальную
потребность в модернизации местных вооруженных сил, столкновение
амбиций новых лидеров региона, беспокойство насчет возрождения
прежнего соперничества (в частности, между Японией и Китаем),
ожидания сокращений американского военного присутствия и потери
США способности гарантировать безопасность своих традиционных
союзников, неясность будущего соотношения сил в АТР и стратегическую
неопределенность в мире^, а материальным фундаментом - экономический
бум в АТР. Очевидно, в обозримой перспективе значение
вооруженной силы как фактора регионального баланса сил будет даже
возрастать, что стоит учитывать России при планировании своей военной
политики к востоку от Урала.
- Нестабильность внутреннего положения ряда государств в
обозримой перспективе. Речь идет не только о России, но и о Северной
Корее, Камбодже, Тайване (которому предстоит смена поколений лидеров)
. Серьезные внутренние коллизии угрожают США (уже идущий
"цивилизационный разлом", или же раскол между западом страны,
тяготеющим к Европе, и ее востоком, ориентирующимся на Японию^,
а также Китаю, где все острее проявляются этнические и экономические
противоречия, способные нарушить целостность страны^.
Необходимо также упомянуть и неопределенность будущего
внешнеполитического курса большинства стран АТР, включая Японию
и США.
- Концентрация в АТР более 40% населения Земли при существовании
огромной "демографической дыры" в Сибири и на Дальнем
Востоке, что является важнейшим геополитическим и стратегическим
фактором состояния и развития региона.
- Неравномерность в обеспечении стран АТР энергоресурсами:
отсутствие (без учета России и США) достаточных (нефть и газ) или
качественных (уголь) энергоносителей; зависимость от импорта
прежде всего нефти; наступающее истощение действующих месторождений
нефти в Китае, способное в принципе удушить его "экономическое
чудо" ^. В то же время имеются крайне притягательные для
обделенных природными богатствами стран крупные запасы энергоносителей
и прочих ресурсов в Сибири и на Дальнем Востоке, а также
огромные запасы нефти в спорных морских регионах (особенно около
островов Спратли, на которые претендуют шесть государств, включая
Китай). Подобная неравномерность может стать реальной причиной
межгосударственных конфликтов, выдвижения территориальных претензий
и разжигания пограничных споров, к чему России надо быть
готовой в политическом и военном планах.
7.2. Формирующаяся геополитическая карта АТР.
Общая характеристика состояния дел в АТР, разумеется, не дает
понимания всей сложности и потенциальной конфликтности происходящих
там процессов. Для разработки практических рекомендаций по
внешней политике России необходимо еще четкое видение конкретного
"геополитического ландшафта". В АТР он будет определяться прежде
всего взаимодействием трех региональных гигантов: США, Японии
и Китая; геополитической ориентацией стран "второго порядка"; результатами
многосторонней дипломатии, а также - при адекватном
вмешательстве Москвы - и "российским фактором".
Из всех нероссийских участников регионального взаимодействия
только США находятся в "стратегической обороне". Правда, еще в
70-е годы американская элита начала понимать растущее экономикотехнологическое
и политико-военное значение АТР для США и повышение
вообще его роли в мире. В первой половине следующего десятилетия
помощник министра обороны формально предупредил союзников
по НАТО о вероятном изменении внешнеполитических акцентов
США в пользу бассейна Тихого океана^, а с конца 80-х годов американские
политологи чуть ли не хором предсказывают скорое наступление
"Тихоокеанской эры". Тем не менее распад привычной биполярной
модели мира, а затем и главного противника по холодной войне
произошли все же слишком быстро, застав американцев врасплох. Поскольку
Вашингтону сейчас гораздо труднее влиять на Японию через
механизмы двустороннего договора безопасности от 1960 г., а на Китай
- разыгрыванием "московской карты", перед США остро встал
вопрос о перспективах отношений с этими "сорвавшимися с поводка"
гигантами, а также с возмужавшими азиатскими "драконами". Плюс
относительное ослабление американской экономической и технологической
мощи, многочисленные внутренние неурядицы социально-экономического
и расового порядка, и - как результат - США не удалось
занять позицию единоличного лидера, на которую они были готовы
претендовать после развала СССР. США вынуждены довольствоваться
(пока?) статусом одного из нескольких глобальных центров
силы (державы "первого порядка", по С.Б. Коэну). Все это заставляет
американцев вести "арьергардные бои" в АТР, используя (иногда с
заметной долей отчаяния) все имеющиеся у них рычаги двусторонней
дипломатии и выступая за расширение и институционализацию многосторонних
региональных контактов.
В настоящее время стержнем американо-японских отношений является
экономическое взаимодействие двух стран, а главной проблемой
- торговый дефицит США в двусторонней торговле (в июне 1994
г. обозначилась еще одна долевая точка - крупнейшее падение курса
доллара к иене), отражающий снижение конкурентоспособности и об91
щее ослабление американской экономики^. После окончания холодной
войны Токио проявил меньше желания идти на уступки и эти
противоречия выплеснулись на публику. Здесь особенно важны два
аспекта проблемы. Первый - аккумуляция Японией свободных
средств и их беспокоящее США использование для технического перевооружения
японского промышленного потенциала, а также вложение
в другие экономики, включая американскую, с соответствующим
ростом зависимости государств-реципиентов.
Второй - вытеснение с американского рынка национальной продукции,
что бьет не только по производителям США, но и вызывает
"обвал" среди поставщиков комплектующих, в т.ч. сборщиков микросхем
в некогда процветавшей Силиконовой долине. Широко афишировавшаяся
генеральная программа урегулирования хронического
кризиса двусторонних отношений^, принятая в ходе поездки Д. Буша
в Японию в январе 1992 г., фактически провалилась. Аналогичная
попытка Б. Клинтона в июле 1993 г. принесла еще меньше результатов
даже в плане деклараций, а уже в феврале 1994 г. после срыва экономических
переговоров обе стороны оказались на грани экономической
войны. Ее в конечном итоге удалось не допустить, но проблемы, разумеется,
остались'^. Ситуация может вновь резко обостриться, если
темпы экономического развития США останутся низкими, а Япония
удачно проведет уже начатую перестройку с целью ориентации экономики
страны на потребности XXI в^. Экономический антагонизм двух
стран резко проявляется и в отчаянной борьбе за внешние рынки сбыта
своей продукции и вложения капиталов, в первую очередь в азиатской
части АТР. Япония инвестировала в эту часть региона около 90 млрд.
долл., в то время как США - только 30; американский экспорт туда
составляет примерно половину от японского. Основываясь на размере
и характере инвестиций, аналитики предсказывают, что при содействии
Японии в АТР будет построено две трети всех автомобильных
заводов и ею будет контролироваться до 60% авторынка, а доля США
не превысит 10%^. Хотя экономическую враждебность США и Японии
нередко называют конфликтом XXI в., в ближне- и, очевидно,
среднесрочной перспективе развитие этого противостояния будет
сдерживаться заинтересованностью сторон друг в друге^. Для Японии
необходимо: оставить открытым обширный рынок США, а с учетом
образования и расширения НАФТА - весь рынок Северной и Латинской
Америк; сохранить американские военные гарантии и, возможно,
войска США на своей территории перед лицом быстро набирающего
экономическую и военную силу Китая (имеющего к тому же вялотекущий
- пока? - территориальный спор с Японией из-за островов
Синкаку), а также с учетом все еще не снятой исторически обусловленной
неприязни по отношению к Японии со стороны ее азиатских
соседей, помноженной на их озабоченность по поводу японской экономической
экспансии в регионе; заручиться поддержкой Вашингтоном
территориальных претензий Токио к России; гарантировать содействие
США обеспечению надежных поставок энергоносителей с Ближ92
него Востока. Пока Япония не способна самостоятельно обеспечить
свою оборону, по крайней мере с помощью обычных войск, из-за возникших
демографических проблем и трудностей с комплектованием
"сил самообороны" (ей даже пришлось сократить численность сухопутных
войск на 30 тыс. чел.). США же намереваются продолжать
выгодный экспорт в Японию сельхозпродуктов, военного оборудования,
заполучить доступ к ее гражданским технологиям и, самое главное,
все же пробиться на японский рынок ширпотреба. Последнее намерение
связывается Вашингтоном с манипуляциями уровнем военной
напряженности в АТР. Не кажется случайный вдруг хлынувший
поток американских публикаций о наращивании военного потенциала
Китаем (оно действительно имеет место, но до последнего времени
США старательно обходили это обстоятельство вниманием), истерика
вокруг ядерной программы КНДР (при игнорировании более продвинутых
программ Израиля и Пакистана) и одновременно предложение
взять Японию "под зонтик" тактической ПРО американского производства.
Если и когда "конфликт XXI в." полыхнет вовсю^, то нельзя исключать
дезинтеграцию связей безопасности двух стран и превращение
их в противостоящие друг другу "по полной программе" центры силы^.
По мере распада этих связей Токио может наращивать обычные вооруженные
силы. А после создания мощного "неядерного кулака" (видимо,
не раньше) осуществится и ядерное вооружение Японии^. Процесс
ремилитаризации Японии может быть замедлен или ослаблен расшатыванием
политической системы Китая и российской пассивностью в
АТР.
Долгое время концентрируясь на военно-политическом соревновании
с СССР и выяснении экономических проблем с Японией, США
упустили американо-китайские отношения и лишь сейчас начинают
понимать, каким серьезным для них становится "китайский вызов".
При всей значимости экономической мощи самого Китая США (как,
впрочем, и любому другому государству) приходится считаться с тем,
что в этом плане им противостоит не один Китай, а "большая китайская
экономика" (БКЭ), простирающаяся далеко за границы КНР. Фактически
в экономику материкового Китая интегрированы, усиливая ее,
китайские производители во многих странах АТР^. При этом свободных
валютных средств в БКЭ аккумулировано, по разным оценкам от
200 до свыше 250 млрд. долл^.
Экономическая мощь Китая, созданная не в последнюю очередь
благодаря первоначальным американским финансовым и технологическим
инвестициям, теперь оборачивается наплывом дешевого китайского
ширпотреба в США и ежегодным торговым дефицитом в пользу
Пекина, превышающим 15 млрд. долл. Это также ведет к разорению
американской промышленности (не высокотехнологичной, как в случае
с Японией, а легкой). Впервые за долгие годы телевидение США
призывает "покупать американское". Китайские товары вытесняют
американскую продукцию и с рынков третьих.стран, включая государства
АТР.
Вызревает и другая серьезнейшая проблема в американо-китайском
взаимодействии. Это быстро растущая китайская диаспора в
США, особенно на западном побережье, пополняющаяся за счет нелегальной
и "ползучей" иммиграции^. Кроме того, после подавления
студенческих волнений в Китае распоряжением президента Буша были
облегчены правила въезда и проживания в США для китайских
инакомыслящих, а этими правилами, разумеется, пользуются не
только настоящие диссиденты.
Американские политологи, говоря о состоянии межрасовых отношений
в своей стране, все реже используют образ "тигля" и предпочитают
выражение "крупно нарезанный салат". Тем самым они признают,
что в США произошло лишь перемешивание различных этнических
группировок, живущих отдельными группами (community), а
вовсе не их интеграция в единую нацию. По наблюдениям автора,
китайская община, по крайней мере на западном побережье США, -
самая обособленная и организованная. К тому же она поддерживает
тесные связи с "матерью-родиной"^, являясь своеобразным "широким
народным представительством" Китая в США. Хотя к подобным
"представительствам" в соседних с КНР странах отношение настороженное,
а на рядовом уровне - нередко и неприязненное, в США
бурный рост китайского населения вызывает меньше тревоги, чем того
заслуживают реальные масштабы проблемы. Очевидно, сказываются
опасения попасть под суд за "будирование" расового вопроса, что в
США несложно. Вместе с тем развитие данной тенденции может обернуться
для США весьма неприятными геополитическими последствиями:
складыванием мощного китайского лобби, усилением уже наметившегося
четырехполюсного этнического противостояния между белыми,
неграми, переселенцами из Латинской Америки, число которых
после образования НАФТА будет быстро увеличиваться, и китайцами.
В данной конфронтации Пекин, надо думать, будет оказывать "своим"
по крайней мере моральную помощь.
Все больше американских экспертов беспокоит наращивание Пекином
военной мощи. Представляется, что речь в данном случае идет
не об опасениях какого-либо военного давления Пекина на Вашингтон.
Скорее, американцы ожидают силовых действий Китая в его
"ближнем и среднем зарубежье", результатом чего было бы дальнейшее
ослабление американских позиций в АТР. В долгосрочном плане
их беспокоит усиление "фоновой" военной поддержки китайской экономической
экспансии в мире.
Разумеется, в самих США имеются влиятельные круги, которым
выгодно тесное экономическое сотрудничество с Китаем. Американские
фирмы высоких технологий заинтересованы в сохранении выгодного
для них китайского рынка. Их давление в первую очередь и заставило
президента Клинтона "поступиться принципами" и продлить
Пекину статус наибольшего благоприятствования (СПБ)^. Однако от
сохранения СНБ зависят примерно 100-120 тыс. рабочих мест в США,
а потери от обширного китайского экспорта оцениваются больше...
Все-таки в перспективе ожидать американо-китайского сближения не
приходится, что для России немаловажно. Столкновение интересов
будет поддерживать центробежные тенденции в двусторонних отношениях
и наверняка рано или поздно приведет к конфликту американской
концепции "Тихоокеанской эры" (конечно, во главе с США) и пекинской
идеей XXI века как "века китайской цивилизации". Обоюдная же
экономическая зависимость может сократиться в результате роста самодостаточности
БКЭ^, завершения экономического спада в США и
реализации договоров о НАФТА^. К этому может добавиться размывание
китайской государственности и/или дальнейшая потеря темпов
экономической реформы в КНР, что не только ослабит Китай как
геополитическую единицу, но уменьшит емкость китайского рынка и
его способность воспринимать американские товары и инвестиции. Вот
тогда, вероятно, американцы сменят тон в разговоре с Пекином, припомнив
ему и вынужденное продление СНБ, и китайский "бросок" на
рынки ракет и ракетных технологий^ в ущерб американским интересам,
и независимую позицию в вопросе о северокорейской ядерной
программе, и многое другое.
Доказывая на страницах печати опасность для России ссоры с Китаем,
председатель комитета Госдумы по международным делам В.
Лукин упомянул "потенциал для установления в перспективе особых
отношений" между Китаем и Японией^. Представляется, однако, что
при всем многообразии японо-китайских контактов, речь об установлении
подлинного союза между этими государствами вряд ли может
идти. Действительно, в период после советско-китайского "развода"
отношения между Токио и Пекином были весьма тесными. Для Китая
Япония была частью дружественной американской "вершины" в треугольнике
СССР-США-КНР. Совместное противостояние "полярному
медведю" (по выражению Дэн Сяопина) плюс щедрая экономическая
помощь со стороны Токио обеспечивали некое "взаимопонимание".
Даже наступательная линия японского премьера Накасонэ в начале
80-х годов, выразившаяся в готовности его страны "взять ответственность"
за военную безепасность воздушных и морских коммуникаций
на расстоянии 1000 миль от Японских островов и фактическом курсе на
утверждение Японии в качестве региональной и глобальной державы,
не вызвали заметного осуждения в Пекине. Однако со второй половины
80-х годов отношения начали портиться. Свою роль сыграли широко
разрекламированный визит Накасонэ в храм "японской боевой славы"
Ясукуни, превышение японским военным бюджетом символического
1% ВНП в 1987 г., осознание Пекином последствий японского экономического
спурта. Затем к этому добавились активизация борьбы двух
стран за рынки в АТР", исчезновение необходимости единения перед
лицом советской военной угрозы, ослабление американских позиций в
АТР и усиление японо-американских противоречий (в Пекине считают,
что возможный разрыв партнерских отношений Вашингтона и Токио
освободит Японию от сдерживающего американского влияния и
ускорит ее перевооружение). Японский премьер не отверг возможность
"нуклеаризации" страны в случае появления ядерной бомбыу Северной
Кореи (в ходе встречи глав стран "семерки" в июле 1993 г.^'). Китай
рассматривает миротворческие усилия Японии за пределами своих
границ как вероятную прелюдию к новой японской военной экспансии,
а скачкообразный рост военных расходов Пекина в 90-х годах и превращение
НОАК в крупнейшую деловую корпорацию страны"^ явно не по
душе Токио. Список взаимных претензий можно продолжить.
На этом конфликтном в общем-то фоне некоторый рост двустороннего
товарообмена и промышленной интеграции (японские фирмы начали
размещать свои производства в КНР) вряд ли может служить
прочным "связующим звеном". Тем более, что, кроме названных, могут
появиться и новые проблемы: ужесточение наследниками нынешнего
китайского руководства политики в отношении Японии и АТР;
последствия специфической направленности деловой активности Японии
в Китае (японские инвестиции сконцентрированы в Маньчжурии,
это не только неприятно ассоциируется с японской экспансией в 30-е
годы, но и способно вызвать негативные чувства у обделенных экономическим
вниманием Токио соседних провинций; высокая вероятность
столкновения двух стран при обострении тайваньского вопроса (Япония
имеет тесные экономические контакты с Тайбэем, сравнимые по
объему отношений с материковым Китаем, включая крупные инвестиции
на острове); предугадывается даже негативная реакция Пекина на
требование Токио предоставить ему постоянное место в Совете Безопасности
ООН. Поэтому можно согласиться с оценкой бывшего советника
госдепа США по вопросам политики в Азии: "Достаточно
"поскрести поверхность" в Японии или в Китае, чтобы обнаружить
ощутимые страхи и подозрения (на официальном уровне или в общественном
сознании) по поводу накопления силы и влияния Токио и,
соответственно, последствий роста экономического и военного потенциала
КНР. На фоне ста лет повторяющихся конфликтов и частой, если
не постоянной, напряженности КНР и Япония продолжают модернизацию
своих военных потенциалов, усиливают свои экономические
позиции в регионе и с раздражением рассуждают о намерениях и будущей
роли друг друга в перспективе"^.
Непростые отношения великих держав в АТР предрасполагают к
высокой динамике соотношения сил в регионе. Силовой баланс в АТР
сегодня в немалой степени зависит от того, что еще совсем недавно
оценивалось как малозначимый фактор - от геополитической ориентации
стран "второго порядка" данной части мира. Причем влияние
последних на эволюцию регионального баланса будет возрастать,
что обусловливается целым рядом обстоятельств: повышенной действенностью
"игры на противоречиях" в большом треугольнике отношений
США-Япония-Китай, быстрым экономическим прогрессом государств
"второго порядка", в т.ч. их проникновением в промышленность
региональных гигантов (следовательно, образованием обратной
зависимости), бурным наращиванием "меньшими" государствами военной
мощи, давним стремлением многих из них к объединению усилий
для совместного отстаивания совпадающих интересов.
Основцым итогом этих усилий на сегодня можно считать деятельность
АСЕАН, которая в новой геополитической ситуации уже обрела
"второе дыхание" и переходит от решения чисто экономических проблем
к успешным попыткам скоординировать внешнюю политику
участников и их стратегии безопасности. АСЕАН, безусловно, способна
стать влиятельным региональным центром силы. Но пока на повестке
дня: преодоление остающихся (и пока немалых) противоречий
между ее членами и развитие внутренней интеграции^, привлечение
новых союзников и потенциальных участников^ , и главное - построение
правильных отношений с крупнейшими государствами АТР и
нахождение оптимального баланса своих связей с каждым из них.
При этом контакты с КНР являются для стран АСЕАН наиболее
сложными. Большая часть членов этой организации тесно связана с
БКЭ, во всех из них китайские предприниматели занимают лидирующие
позиции в промышленности и торговле, наконец, практически все
участники АСЕАН испытывают по меньшей мере чувство неловкости
от соседства с военным и экономическим гигантом, страдающим от
избытка населения и не имеющим четких долгосрочных ориентиров
демократического развития. Не полагаясь целиком на сдерживающий
эффект экономической взаимозависимости, страны "шестерки" активно
вооружаются^, выступают против дальнейшего сокращения американского
военного присутствия в АТР, а также более не акцентируют
тему преступлений Японии в ЮВА в годы второй мировой войны,
поддерживая высокий уровень экономического общения с этой страной,
хотя и не желают существенного укрепления позиций Токио и
Вашингтона в субрегионе^.
Региональным балансированием вынуждены будут заниматься и
пока "неангажированные" государства АТР. Вьетнам уже вошел в
состав АСЕАН, но он также сближается с Японией, форсирует нормализацию
экономического и политического общения с США^, хотя и
не настаивает на закрытии бывшей советской, а ныне российской базы
в Камране. А вот отношения с КНР у Вьетнама, скорее всего, будут
долго оставаться неважными. Они отягощены не только пограничной
войной 1979 г. и захватом Китаем спорных Парасельских островов
(1974 г.), но и взрывоопасным спором вокруг нефтеносного шельфа
островов Спратли. Очевидно, и Пекин не в восторге от возникновения
у китайского "порога" потенциальной субрегиональной "сверхдержавы",
к тому же не свободной от влияний его глобальных конкурентов.
Тайвань продолжает стимулировать свое лобби в США (хотя его связи
с Америкой ослабли из-за серии уступок Вашингтона Пекину), дорожит
тесными связями и согласен поддерживать политику Японии в
АТР, даже пытается как-то притянуть к переоформлению регионального
баланса европейские страны (закупка крупной партии истребителей
у Франции). Несмотря на рост его экономического общения с
4- 4135
материковым Китаем, политическое сближение двух стран маловероятно
в силу известных исторических причин и накопившихся за послевоенные
десятилетия взаимных обид, а попытка Пекина оказать силовое
давление вполне может вылиться в острый конфликт. В случает
осложнения отношений между Тайбэем и Пекином и одновременно
Японией и КНР возможно дальнейшее сближение Японии и Тайваня
на основе противостояния общей угрозе. Гипотеза объединения двух
Корей со столицей в Сеуле в ближней перспективе (даже после смерти
полувекового диктатора КНДР) относится скорее к разряду пророчеств,
хотя, несомненно, что на это сближение будут брошены все
политические и экономические силы Южной Кореи, справедливо рассчитывающей
на высочайший геополитический "дивиденд" от возможной
унии двух частей одного народа. Ведь после некоторого (очевидно,
не слишком долгого) "переваривания" югом Кореи ее севера в АТР
появится еще одна региональная сверхдержава с мощными вооруженными
силами и сильнейшей экономикой, с амбициями, выходящими
за пределы региона. Такая Корея вряд ли будет однозначно ориентироваться
на одну из держав "первого порядка" в АТР - США-, КНР
или Японию. К двум последним она испытывает довольно сильную (и
взаимную) исторически обусловленную неприязнь. Не исключено,
что независимый курс "новой Кореи" будет поддерживаться ядерным
оружием, для создания которого достаточно возобновить замороженную
под давлением США программу Южной Кореи^ и усилить ее
техническими достижениями Пхеньяна. Австралию и Новую Зеландию,
несмотря на их кажущуюся отстраненность от активного участия
в региональных делах, до сих пор связывают с США и Великобританией
соглашения о безопасности (АНЗЮС, АНЗЮК); в экономическом
же плане обе страны, похоже, станут больше ориентироваться на
Японию, которая инвестирует в них немалые средства, и вообще постараются
разнообразить свои связи. Балансирования может не получиться
у весьма автаркичной Монголии, в которой мало населения и
много территории, куда, если верить монгольским властям, просачиваются
китайские переселенцы.
Широкоформатная многосторонняя дипломатия - относительно
новое явление для региона, берущее начало с образования в конце
1989 г. организации Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества
(АТЭС). С ее помощью государства-участники (основателями
АТЭС были страны АСЕАН, США, Канада, Япония, Австралия,
Новая Зеландия, Южная Корея) решают не только общие хозяйственные
и технологические проблемы региона (например, снижение
некоторых тарифов во "внутренней" торговле, о чем договорились лидеры
АТЭС на встрече в Сиэтле в ноябре 1993 г., создание системы
экономического партнерства), но и обеспечивают собственные интересы,
в т.ч. в рамках двусторонних связей. США, которые явились одним
из двух (вместе с Австралией) инициаторов АТЭС, явно намеревались
за счет многоходовых комбинаций в рамках форума остановить падение
своего экономического влияния в регионе^. Для Японии перего98
воры в АТЭС - дополнительная причина оттягивать открытие своего
рынка для иностранных (прежде всего американских) товаров. Для
"меньших" стран - притягательная возможность "стреножить" КНР
(и БКЭ в целом, ибо в 1991 г. в АТЭС вместе с КНР приняли Тайвань
и Гонконг) правилами многостороннего регионального взаимодействия.
Для КНР - укрепление своего политического статуса (и легитимности
нынешнего руководства) во внешнем мире
Собственную многостороннюю дипломатию разворачивает и АСЕАН.
В 1992 г. ее участники решили обсуждать проблемы местной безопасности
с привлечением других государств АТР. Результатом стало
образование в 1993 г. Регионального форума АСЕАН по вопросам безопасности
(на встрече в июле 1993 г. присутствовали партнеры АСЕАН
по диалогу - Австралия, Новая Зеландия, Япония, США, Канада,
представители ЕС, Южная Корея, а также пять наблюдателей - Россия,
Китай, Вьетнам, Лаос, Папуа-Новая Гвинея), который был нацелен
его учредителями на противодействие "китайской опасности" и
уравновешивание влияний крупных держав. А в июле 1994 г. на встрече
участников форума в Бангкоке были даже предприняты некоторые,
еще очень робкие шаги по созданию соответствующей региональной
структуры. В частности, было решено учредить Центр по поддержанию
мира. Правда, неясно, насколько эффективными будут эта и другие
подобные инициативы, поскольку подобных прецедентов в данной
части земного шара пока не было.
Прослеживающееся расширение функций АТЭС за пределы первоначальной
задачи содействовать торговле и экономическому развитию
в АТР, растущая самостоятельность внешнеполитической деятельности
АСЕАН и других государств ЮВА, Австралии и Новой Зеландии
свидетельствуют, что все больше новых индустриальных стран (НИС)
и государств "второго порядка" фактически предпочитают видеть модель
грядущего мироустройства как полицентрическую и уже реально
участвуют в ее создании и развитии, начатых державами "первого
порядка". Еще более весомым аргументом в пользу полицентризма
является то, что быстро набирающие финансовую и технологическую
мощь, приобретшие репутацию сверхактивных торговцев, щедрых инвесторов
и творцов ноу-хау азиатские НИС уже стараются охладить
излишние претензии на патронаж (экономический, политический, военный)
со стороны США внутри АТР. Примерно то же можно сказать
об амбициях Китая и, в меньшей степени пока, Японии. Методика
такого высвобождения из-под патерналистских влияний (по разным
линиям) "сверхдержав" АТР уже просматривается довольно четко.
Это, помимо связывания их экономического "laissez-faire" системой
региональных правил, многоплановая интеграция для объединения
ресурсов части стран АТР (без США и их союзников по НАФТА^),
попытки наметить контуры местной системы безопасности, перевооружение
с помощью нетрадиционных для многих азиатских стран поставщиков
(например, России), новые способы конкуренции^, протекционизм
"меньшим" азиатским партнерам. Эти и многие другие
4*
решительные и новаторские акции вполне убедительно совпадают с
основными характеристиками международных взаимодействий в рамках
модели многополярности, изложенными автором выше.
В данном разделе мало говорилось о месте России в геополитических
хитросплетениях в АТР. Хотя своей обширной частью будучи
неотъемлемо включенной в этот регион, наша страна во многих смыслах
как бы выпала из нынешних больших геополитических игр в АТР.
Причины тому - не только в традиционном приоритете западного
направления в дипломатических усилиях Москвы, но и в особенностях
ее политики в АТР, которая опиралась на три зыбкие основания: бесплодные
препирательства с Японией по поводу заключения мирного
договора; многолетнее увлечение Пекином, диалектически перешедшее
в несколько иное чувство; поддержку постепенно сошедших на
нет в силу естественных причин (образования самостоятельных государств)
национально-освободительных движений и провалившихся
военно-коммунистических" режимов.
Входит ли активность России в данной части мира в сферу ее актуальных
национально-государственных интересов? На какие геополитические
факторы и особенности межстранового взаимодействия (и
взаимоотталкивания) в АТР следует обратить внимание при разработке
стратегии российского проникновения в большую региональную
политику? Как АТР может быть полезен России в геостратегическом
отношении, если она (вместе с союзниками) действительно намерена
добиться положения одного из глобальных центров силы в многополярной
модели мироустройства? На часть этих вопросов я постарался
(разумеется, в общих чертах) ответить в первых двух разделах главы.
Прежде чем переходить к анализу вариантов политики России в АТР
на предлагаемых мною основах концепции "балансирующей равноудаленности",
полезно и поучительно рассмотреть историю и нынешнее
состояние жизненно важных и в то же время крайне непростых для
России отношений с Китаем, которые неизбежно окажутся в центре ее
будущего государственного расчета. Ведь содержание этих отношений,
на мой взгляд, нельзя считать до конца проясненным даже в
историческом аспекте, особенно в том, что касается былого взаимодействия
двух социалистических гигантов и их компартий.
7.3. "Русский с китайцем - братья навек"?
Некоторое время отношения между Москвой и Пекином характеризовались
как дружественные и даже братские. Об этом определении
вспомнил премьер В. Черномырдин во время визита в Китай весной
1994 г.^ О сегодняшнем дне и перспективах разговор впереди, а пока
разберемся с тем, что лежало в основе двустороннего взаимодействия
во времена СССР, ибо очень часто прошлое прокладывает дорогу в
будущее.
Истинно "братским" и "дружественным" - читай: интернационалистским
- отношение советского руководства к любым зарубежным
странам и партиям могло быть весьма короткий срок - до конца 20-х
годов, когда Октябрьская революция мыслилась как "запал" мировой
революции, и - по крайней мере в теории - "интересы российского
пролетариата" не ставились выше интересов пролетариата "мирового".
Однако в результате затухания революционной волны в Европе, неудачи
похода на Варшаву и начала послевоенной стабилизации "империализма"
упор был сделан на необходимость выживания России
\ СССР как главного достижения первой фазы мировой революции
и оплота ее последующих этапов, т.е. на "построение социализма в
одной отдельно взятой стране".
Именно с того момента советским руководителям пришлось вплотную
заняться вопросами практической и перспективной геополитики,
наряду с продолжением международной революционной деятельности
по линии Коминтерна. По мере консолидации СССР и превращения
его в "нормальное" государство геополитическая мотивация его
внешнеполитического поведения, проистекающая из заново определенных
великодержавных интересов, вытесняла идеологические императивы,
хотя очень часто сохраняла форму последних. Нелишне
отметить, что международные разделы выступлений Сталина на предвоенных
съездах партии содержали геополитические по сути анализы
обстановки в мире с подробными табличными выкладками.
Уверенность в самостоятельном - без поддержки революций в
других странах - выживании сначала не приходила. СССР, несмотря
на успехи НЭП, оставался отсталой аграрной страной, а его армия по
соображениям вынужденной экономии была сокращена и в результате
военной реформы 1924-25 гг. формировалась в основном на милиционной
основе. Поэтому Кремль приветствовал начало периода волнений
и "смуты" на Востоке и особенно мощнейшую революцию в Китае
(1925-27 гг.), в которой принимал деятельное участие^. Но уже тогда
в отношении Москвы к "китайским событиям" содержалась известная
доля "геополитической настороженности"^. Провал китайской революции,
надежды на способность самостоятельного существования
СССР, связанные с осуществлением первых пятилеток (рывком в тяжелой
и оборонной промышленности), глубокий экономический кризис
1929-33 гг. на Западе, "полная победа социализма в СССР", зафиксированная
XVII съездом партии, а также чрезмерная, несомненно,
"гордость за достигнутое" и личные глобальные амбиции Сталина и
других советских лидеров способствовали тому, что СССР стал все
больше подаваться самим его руководством в качестве единственного
государства, способного возглавить "мировое революционное движение"
(МРД) и перекроить "буржуазную" политическую карту мира,
изменить глобальное соотношение сил в пользу "пролетариата". На
этом основании всем течениям МРД предписывалось четко выполнять
инструкции Кремля и обслуживать его растущие собственно геополитические
интересы^. "Воля Кремля" принималась к исполнению в
Западной Европе, но вызывала резкое противодействие нанкинского
правительства Гоминьдана во главе с Чан Кайши^ и сопротивление
части руководства компартии Китая, вылившееся в споры с Москвой
по вопросу о революционной стратегии КПК^. При этом будущий
руководитель КНР Мао, если верить его соратнику Ван Мину, еще в
предвоенные и военные годы обнаружил не только идейные расхождения
со "старшим братом", но и в геополитическом плане ориентировался
не на Москву^. По завершении второй мировой войны, тем не
менее, КПК провозгласила курс на союз с СССР и вхождение в мировую
соцсистему. Мао и его сторонникам нужна была поддержка Москвы
сначала для победы над Гоминьданом и предотвращения вооруженного
вмешательства США в гражданскую войну на стороне своих противников,
а затем и для изоляции гоминьдановцев на Тайване. Кроме
того, следовало укрепить позиции КПК внутри страны, в т. ч. путем
сдерживания политических амбиций военных. А главное - нужна была
обширная экономическая и техническая помощь, которую СССР стал
оказывать в соответствии с Договором о дружбе, союзе и взаимной
помощи (1950 г.). Без нее невозможным оказалось бы скорое восстановление
и развитие Китая. Так одна держава "выращивала" своего
геополитического конкурента. (Нечто подобное, правда, воспроизводилось
в отношениях США с ФРГ и особенно Японией).
На основе задаваемых ориентиров экономического прогресса строились
планы укрепления военной мощи Китая и особенно обретения им
ядерного оружия^. Благоприятные же оценки темпов прироста совокупного
(экономического + военного) потенциала страны соотносились
его руководством с якобы слабеющей мощью реальных геостратегических
соперников - СССР и стран Запада. Результаты таких сопоставлений
провоцировали как растущее "непослушание" Пекина в
отношениях с Москвой, все более жесткое отстаивание им собственной
позиции в МРД, так и усиление геополитических амбиций тогдашних
руководителей КНР, которые в прежнем биполярном мире явно намеревались
оттеснить СССР и США на второй план. Эту стратегию КНР,
с известной долей условности, можно было бы назвать "утопией перехода
геостратегического лидерства к Китаю" (см. Таблицу 7).
Советским руководителям все это, разумеется, не нравилось. Поэтому
в ответ на просьбу поделиться "козырным тузом" - ядерным
оружием - Кремль ответил категорическим отказом^. Пожалуй, в
спорах вокруг передачи ядерного оружия и того, что окрестили расхождениями
Москвы и Пекина по принципиальным вопросам войны и
мира, сквозь идеологическую оболочку наиболее отчетливо проступала
суть конфликта - геополитическое соперничество двух держав.
Создавая геополитический противовес Китаю, СССР стал активно обхаживать
Индию. Экономическая помощь, однако, в Китай продолжала
поступать. Видимо, Кремль не хотел лишаться мощного союзника в
борьбе за "победу социализма" в глобальном масштабе и потому не
спешил идти на окончательный разрыв с Пекином. Он мог надеяться
на победу промосковской фракции в китайском руководстве, либо рассчитывал
на "приручение" самого Мао (учитывая опыт замирения с
Тито), либо верил в крепость экономико-технической зависимости
Китая от СССР.
В конечном итоге просчитались обе стороны: Китай переоценил
свою способность к быстрому развитию в условиях почти полной международной
изоляции и обрек себя на многолетнюю экономическую
стагнацию, относительную военную слабость и ограниченный вес в
мировых делах, СССР же чрезмерно был убежден в потенциале своего
влияния на союзников и одновременно недооценил желание Пекина
верховодить в МРД или - что почти одно и то же - стать вместо
Москвы единоличным глобальным лидером (по понятиям того времени,
разделявшимся и китайскими, и советскими руководителями. Запад
был обречен на стратегическое поражение, поэтому руководство
МРД практически означало претензию на мировое лидерство в будущей
"униполярной" модели мира).
Нельзя сказать, что советские идеологи игнорировали приверженность
китайских властей, и прежде всего Мао^традиционному "коду" и
принципам поведения Поднебесной в мире, что уже после ухода
Великого Кормчего они не намекали на те действия КНР, которые
можно квалифицировать как намерение осуществить геополитическое
лидерство в Азиатском и Тихоокеанском регионах (а не пресловутое
идеологическое влияние)^, что они не пытались разыграть антикитайскую
карту, внушая США подлинную фобию перед ядерным кулаком
КНР^.
Не исключено, что "традиционалистически-маоистскую матрицу"
геополитических расчетов Китая можно спроецировать и на глобальную
ситуацию конца XX в. Но это было бы слишком просто. Реальность,
думается, будет значительно сложнее. Прежде всего потому,
что история учит тех, кто намерен учиться, и в ее классе китайцы
оказались способными учениками. Из непростых взаимоотношений с
Россией и ошибок в собственной политике они извлекли полезные
уроки, которые положены в основу геополитического курса современного
Китая. Понимая, что фундаментом могущества страны и главной
опорой его геополитических намерений является сильная рыночная
экономика, китайское руководство после смерти Мао взяло
курс на экономическую реформу. Осознавая, что реформу трудно провести
в полной международной изоляции, оно приоткрыло страну для
иностранных товаров и инвестиций, и прежде всего для главного на
сегодня ее конкурента в АТР и вообще в мире - США. Убедившись,
что опасно зависеть в экономико-технологическом плане от одного
государства, Пекин теперь пытается максимально диверсифицировать
источники технологий, капиталов, товаров, а также рынки для
экспорта своей продукции. Обжегшись на попытках осуществить
"большие скачки" у себя дома и на мировой сцене^, он проявляет
терпение в осуществлении внутренних реформ и внешней экспансии.
Китай не форсирует трансформацию экономических успехов и других
факторов силы в немедленные и крупные геополитические дивиденды.
Пока лишь он довольствуется скромными победами (навязывание
Лондону условий возвращения Гонконга; продление СНБ в 1994 г.
несмотря на демонстративный отказ прислушаться к требованиям
США соблюдать права человека), но вполне вероятно, что пекинские
руководители ведут планомерную подготовку к гораздо более крупной
игре - за "XXI век китайской цивилизации". Наконец, Пекин усвоил,
что ядерное оружие и впредь будет, важным аргументом в межгосударственных
отношениях и фактически проводит политику неприкосновенности
своей ядерной программы (неучастие в любых переговорах
по ограничению ядерных вооружений, сольное продолжение испытаний,
сокрытие официальных данных по размерам и структуре
национального ядерного потенциала и т.д.).
Насколько можно судить, пристальное изучение постмаоистским
руководством КНР практики современных межгосударственных взаимодействий
- и, я уверен, с бережным учетом традиционалистски-маоистского
"кода" поведения - пополнило китайскую стратегию и
другими геополитическими премудростями. Упомяну лишь три, которые
небезразличны с точки зрения интересов нашей страны. Мирные
виды экспансии (товарное, инвестиционное, миграционное проникновение,
которое уже фактически осуществляется Китаем в отношении
США и, возможно, начинается им в российском Зауралье) менее рискованны,
тпогеополитическимрезультатаммогут бытьсравнимы
с военной. Однако невоенная мощь, не подкрепленнная военной силой,
имеет пределы распространения вовне (опыт Японии, Германии и
других мировых экономических лидеров). При этом военная сила,
чтобы быть действенной и эффективной в современной ситуации, должна
быть основана на передовой технике ("синдром войны в Персидском
заливе"). Этими соображениями, видимо, и объясняется
ускоренное перевооружение ядерных сил и войск общего назначения^.
И сама система принципов, и ее практическая реализация Китаем
являются для нас не только одним из образцов разработки и осуществления
современной геополитики в "эгоцентристском", так сказать, варианте.
(В официальных изданиях КНР мало признаков какой-либо
поддержки многополярной модели организации международных отношений,
воспринимаемой уже достаточно серьезно даже теми заокеанскими
и европейскими аналитиками, которых в идеологической
советской лексике именовали "ястребами" и "реваншистами".) Они еще
служат индикатором того, ^то на востоке Россия имеет мощного
соседа, нацеленного на геополитическое расширение.
Подобное неизбежное соседство осложняется наличием в российско-китайских
отношениях целого клубка проблем. В центре его находится
классическое геополитическое противоречие: наличие с одной
стороны границы - в Сибири и на Дальнем Востоке - обширных,
богатых всяческими ресурсами (включая критически важные энергоносители)
малоосвоенных территорий с сокращающимся населением^,
прогрессирующие бедность и слабость (в т.ч. военная) государства;
и с другой ее стороны - растущая перенаселенность, острая
нехватка территории, бурно развивающаяся промышленность, быстрый
прирост общего экономического потенциала, аккумуляция огром104
ных финансовых средств, недостаток природных ресурсов (нефти, железной
руды, леса, цветных металлов). Среди иных проблем и противоречий
назову лишь важнейшие:
- Омраченный тяжелыми конфликтами опыт недавнего исторического
общения. Кроме всего прочего, это обстоятельство важно и
потому, что на ключевых постах в Китае еще много деятелей, получивших
начальную мировоззренческую подготовку во времена напряженной
"великой дружбы" и последовавшей за ней открытой конфронтации
двух стран. Упомяну и нынешний "идейный конфликт" (Китай
теперь - формальный лидер "мирового социализма", а отступница-Россия
вроде бы предалась либерально-демократическому капитализму).
Он серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. КПК,
пока находящаяся у "кормила" , миллионы функционеров и могущественная
армия отчаянно сражаются за сохранение власти и привилегий.
Для них Россия запятнала себя "дурным примером" добровольной
сдачи классовых позиций внутри страны. В восприятии Пекина, Москва
также несет ответственность за развал СССР и бездействие в отношении
регионального сепаратизма, то есть за поведение, служащее
образцом для стремящихся к большей автономии китайских провинций.
- Крупные территориальные претензии к России в последний раз
были выдвинуты Пекином не так давно -в 1964 г. Они охватывали
площадь свыше 33 тыс. кв. км^. Проходящая ныне демаркация границы
вроде бы снимает данную проблему, но официальными решениями
недовольно и местное российское население, и местное, особенно хабаровское,
начальство. Активное противодействие россиян соглашениям
по границе и участившиеся факты "демонстративного поведения" приграничных
китайцев (неважно, санкционированные или нет свыше),
очевидно, способны привести к возобновлению территориального спора.
Впрочем, учитывая нацеленность КНР на геополитическое расширение,
нельзя исключить ее возвращение по собственной инициативе
к территориальному спору лет через 10-15^.
- Геополитическое соперничество за влияние на республики Центральной
Азии и Казахстан. В большинстве из них Китай уже вошел
в ведущую тройку зарубежных стран по количеству созданных СП;
развивается и прямая торговля, чему содействует местная китайская
диаспора^.
- Экологический конфликт возможен уже в недалеком будущем.
Одна из его причин - проблема кислотных дождей, вызванных огромным
потреблением промышленностью Китая угля с высоким содержанием
серы. Эти дожди уже угрожают сибирским лесам, но их пагубное
действие станет особенно заметным к 2010 г., когда Китай, по оценкам,
превратится в главного генератора кислотных дождей на планете^.
- Небезразличной для России окажется возможная попытка Китая
решить силой проблему островов в Южно-Китайском море,
хотя бы потому, что она создавала неприятный прецедент улаживания
Пекином разногласий со своими соседями с помощью прямого давления.
Бесспорно, что России сейчас и в обозримом будущем трудно обойтись
без кооперации с КНР. Это одна из немногих стран, готовых
закупать продукцию нашей обрабатывающей промышленности (сегодня
ее доля в российском экспорте составляет 35%), большие объемы
вооружений. КНР реально заинтересована в налаживании "полновесных
связей" в аэрокосмической промышленности, химии, машиностроении;
она способна предоставить нам солидные контракты на модернизацию
построенных ранее нами же предприятий, на создание крупного
гидроузла на реке Янцзы, ТЭС и АЭС, а после достройки Богучанской
ГЭС готова закупать у нас избыточную электроэнергию.
Но даже в многообещающем экономическом сотрудничестве есть
свои "подводные камни". Наметился спад в объеме двустороннего товарооборота
(на 44% за первый квартал 1994 г. по сравнению с тем же
периодом прошлого года). В печати отмечались многие причины этого
явления (исчерпание системы бартера, недостаточная пропускная способность
переездов на границе и т.д.). Свое влияние оказал и дефицит
общего торгового баланса Китая: страна решила просто меньше закупать
за границей^. Не думаю, что российский экспорт в КНР упадет
до критически низких величин - он дешев, а потому выгоден китайцам.
Но по ряду причин (необходимость комплексной реорганизации
двусторонней торговли, развития ее инфраструктуры, особенно в России
и т.п.) на быстрый его рост рассчитывать пока не приходится. Если
же к концу века потребности Китая в импорте вырастут до 400 млрд.
долл. ^, то для того, чтобы расширить торговлю с ним, России придется
разработать принципиально новую стратегию освоения китайского
рынка.
Кроме того, имеется большой перекос в области легальных инвестиций
(в 1992-93 гг. в России зарегистрировано 800 китайских компаний
и СП, а в КНР с участием нашего капитала - 400)^. Продолжение
данной тенденции может иметь неблагоприятные внутри- и внешнеполитические
последствия для России. Далее, происходит плохо
поддающийся контролю и не приносящий российской казне доходов
вывоз стратегического сырья, который может еще больше возрасти
после недавней отмены указами президента РФ экспортных квот и
лицензий'^. Наконец, нашествие китайского ширпотреба, сельскохозяйственной
продукции создает неблагоприятные условия для возрождения
отечественной легкой промышленности и аграрного сектора.
Хотя проблемы в отношениях двух стран действительно могут приглушаться
взаимным экономическим тяготением, все же не стоит чрезмерно
полагаться на эффективность экономического "демпфера". Сам
он, как видим, не без изъянов, да и действует неравномерно в обе
стороны: для нас КНР экономический (торговый) партнер номер два,
.мы же для Китая по этой шкале - лишь шестые-седьмые.
В прошлом аналогичные противоречия, в первую очередь то, что я
назвал "классическим геополитическим", при достижении ими критической
точки разрешались самым кардинальным - т.е. силовым -
образом. Нельзя полностью исключать такого решения и сегодня^,
особенно если продолжится угасание России. Но пока "разность потенциалов"
двух стран вызывает менее масштабные явления (никоим образом,
правда, не смягчающие основного геополитического противоречия):
растущую неконтролируемую "ползучую" миграцию китайцев
в Россию (их в нашей стране уже насчитывается до 2 млн. чел.),
образование, особенно на Дальнем Востоке, не подчиняющихся российским
законам "чайнатаунов", массовую незаконную скупку китайскими
предпринимателями недвижимости к востоку от Урала при бездеятельности
местных и центральных властей^.
Поэтому, думается, нельзя исключать перспективы утраты Россией
Сибири и Дальнего Востока, как бы успокаивающе ни выглядели
теоретические рассуждения о прочном вхождении этих территорий в
единую геополитическую нишу русского этноса и этнополитическую
обусловленность перенесения Центра России в Новосибирскую область^.
7.4. Геополитическая программа российской политики в АТР.
Как известно, безвыходных ситуации не бывает, есть сложные и
архисложные. Пассивная, чуть ли не коматозная до недавнего времени
позиция России в АТР требует принятия и последовательной реализации
специальной реанимационной программы, которая могла бы
состоять, по китайской терминологии эпохи Мао, из "трех задач и трех
принципов". Три задачи - это, во-первых, не потерять то, что есть
Россия за Уралом - территории Сибири и Дальнего Востока.
Во-вторых, попытаться хотя бы частично вернуть то, чем мы недавно
обладали, но выпустили из виду в эпоху безоглядного крушения
советского наследства: добрые отношения с такими странами, как
Вьетнам (особенно), Монголия, Лаос.
В-третьих, создать по возможности какие-то новые позиции в АТР
и тем самым изменить расстановку сил, вернув Россию в политическом,
экономическом и цивилизационном смыслах в Великоокеанию.
Что касается трех принципов, то это прежде всего достижение
хотя бы минимальной гармонии внешнеполитических устремлений
различных групп в российском руководстве и оппозиции, а также основных
категорий населения (полный "внешнеполитический консенсус"
в расколотом обществе пока маловероятен) на базе обеспечения
общенациональных приоритетов. Таковыми могли бы стать, в частности,
недопущение "колонизации" российских территорий, включая,
разумеется, Сибирь и Дальний Восток, и расширение влияния России
за рубежом. В условиях демократии (даже той, что есть у нас) подобная
гармония - непременное внутреннее условие для проведения
гибкой, сбалансированной и последовательной внешней политики, какая
и нужна России в нынешних обстоятельствах^.
Далее, следует отказаться от остатков внешнеполитического
идеализма нового ("горбачевского", "козыревского", "думского") и старого
образца вроде представления о наличии у нас "естественных"
друзей и врагов, кого бы под ними ни подразумевали. Обычно успех
сопутствует прагматикам, а некоторую долю идеализма (наподобие
нынешних, в основном безуспешных, попыток ввести понятие морали
или "старых традиций" в политику) могут позволить себе только очень
сильные, к категории которых Россия, увы, пока не принадлежит.
Наконец, российским руководителям следует постоянно помнить,
что в АТР (и в глобальном масштабе вообще) они еще долго будут
играть со слабых позиций. Из этого вытекают две модели геополитического
поведения России в АТР.
Первая модель - "глухая изоляция" востока страны. В принципе
данный вариант реализуем с помощью относительно простых и недорогих
мер: укрепление застав и ужесточение пограничного режима (по
сути возвращение к старому "советскому" состоянию пограничных
зон, если подобные меры будут предприниматься и на внешних рубежах
азиатских участников СНГ); сокращение численности Тихоокеанского
флота и сухопутных войск за Уралом, повышение их боеготовности
за счет высвобожденных в результате сокращений средств (задачей
обновленной группировки было бы реагирование на мелкие и средние
вызовы восточным районам страны); модернизация размещенного
здесь тактического ядерного оружия с упором на повышение его избирательности
и живучести (это схоже с французской концепцией использования
такого оружия в качестве "последнего предупреждения"
агрессору перед применением более сильных стратегических средств)
или же насыщение региона тактическими ядерными системами (если
будет избран вариант "ядерной компенсации" превосходящих обычных
вооруженных сил гипотетического агрессора); сдерживание роста
численности населения восточных регионов (меньшее число людей не
требует дорогостоящего развития инфраструктуры, их легче обеспечить
за счет скромных местных возможностей и небольших дотаций из
"европейского центра", исключив при этом торговлю через границу,
являющуюся необходимым источником финансирования быстрого регионального
развития, и иные международные контакты). Главная
идея "изоляции" восточных регионов - законсервировать территорию
и ресурсы до лучших времен, когда Россия реально сможет их освоить
с пользой для себя. У такого варианта "полувоенного существования"
много минусов - от почти полного прекращения хозяйственного развития
восточной части страны и самоустранения России в качестве геополитической
силы из АТР до опасностей, присущих чрезмерному
акценту на ядерное оружие в региональной политике безопасности. И,
конечно же, социальный протест сибирского и дальневосточного населения,
принужденного к бытию по принципу глубокого тыла.
России было бы все же выгоднее избрать вторую модель поведения,
памятуя о том, что слабость государства - повод не для паники, а для
усиления интеллектуальной деятельности его руководства и всей эли108
ты общества^. Проводя политику балансирующей равноудаленности,
Россия на первых порах скорее всего не достигнет выдающихся международных
результатов, но сможет добиться более скромных целей,
заставив уважать ее самостоятельную роль в интеракциях государств.
Итак, каковы же конкретные параметры второй - "балансирующей"
- модели? Прежде всего надо по возможности "укрепить тылы",
т.е. усилить экономически (централизованная помощь в конверсии
оборонных предприятий, развитие хозяйственной инфраструктуры и
т.д.) и демографически (за счет повышения уровня жизни местного
населения, поощрения казачества, создания максимально благоприятных
условий для переезда за Урал людей из перенаселенных районов
России и из русской диаспоры в СНГ и Балтии) районы к востоку от
Урала; продолжать, хотя бы и меньшими темпами, модернизацию вооруженных
сил на востоке страны^. Было бы также полезно договориться
о координации "восточной политики" с государствами Центральной
Азии и Казахстаном, особенно по отношению к Китаю, мощь
которого и неурегулированность пограничных проблем^ причиняют
там немало беспокойства, а у Казахстана даже вызвали настойчивое
желание сохранить на своей территории ядерное оружие бывшего
СССР.
Укрепляя позиции у себя дома и в СНГ, России следовало бы одновременно
усилить дипломатическую и по возможности экономическую
активность в АТР. Это важно и с точки зрения глобального балансирования,
в частности, после подписания президентом Ельциным договора
с ЕС о партнерстве и сотрудничестве. Накануне этого события
Президент РФ отметил, что "наблюдалась дискриминация России. Европа
первой снимает эту дискриминацию... Исторический документ
дает России выход на европейские рынки"^. Но дискриминация -
пока что формально - снята не в последнюю очередь потому, что
Европа не принадлежит к перспективной Тихоокеанской зоне и, естественно,
ищет как "мосты" в этот регион, так и "попутчиков" по соперничеству
с тихоокеанскими центрами силы. Сегодня Москва может
выступать лишь как младший партнер в тандеме Россия-ЕС, да и столь
желанный выход на европейские рынки ей на самом деле не гарантирован.
Достижение большего равноправия в двусторонних отношениях,
как и осуществление перспективной задачи России - создание
между ней и ЕС зоны свободной торговли к 1999 г. - наиболее реально,
если у Москвы будут наметки собственных "альтернативных вариантов"
в АТР.
Проведение Россией гибкой политики в самом же АТР позволяет
множественность самых разных противоречий и конфликтов между
тихоокеанскими государствами, хитросплетения и традиционные сложности
региональной дипломатии. Основная задача для России -
стремиться стать важным фактором (пусть даже разыгрываемой -
под контролем самой Москвы - картой) в отношениях четырех ведущих
сил Великоокеании: США, Китая, Японии и АСЕАН. Меньше
всего у нее шансов играть роль "балансира" в региональном взаимодействии,
завязанном на Японию, поскольку в обозримой перспективе
у Токио, скорее всего, будет сохраняться почти ритуальная нелюбовь
к России (ей, бесспорно, способствует технологическая и отчасти
структурная нестыковка двух экономик и отсутствие по этой причине
глубокого экономического интереса Японии к нашей стране). Правда,
если Россия сумеет наладить контакты с другими лидерами АТР, то
Токио все же начнет испытывать геополитический позыв ликвидировать
свое отставание в развитии отношений с ней. Он также будет
вынужден "смягчиться", когда почувствует необходимость уговорить
Москву не продавать "слишком много оружия" в АТР. Учитывая всю
подоплеку российско-китайских отношений и стремление Пекина к
повышению собственной роли в Азии и за ее пределами, не надо думать,
что Китай выйдет за пределы двусторонних связей и будет настойчиво
содействовать усилению позиций России в АТР и, в частности,
вхождению в АТЭС (хотя в МИД на это, похоже, рассчитывают^
' ). Тем не менее Россия уже является заметным фактором в китайско-американских
контактах (не случайно, видимо, СНБ Китаю был
продлен в первый день визита премьера Черномырдина в КНР), в
отношениях Пекина со странами АСЕАН (последние, к примеру, высказывают
все больше сомнений по поводу военно-технического сотрудничества
России и Китая), да и во взаимодействии США-АСЕАН
(вспомним историю с продажей истребителей Малайзии).
Москве также не стоит забывать бывших партнеров по "социалистическому
содружеству", которые могут оказаться более полезными,
чем Китай, в деле сближения России с региональными и субрегиональными
структурами АТР. Нам также следует больше внимания уделять
развитию контактов с Южной, а в перспективе - с мощной объединенной
Кореей. Ей, как отмечалось выше, грозит своеобразная геополитическая
изоляция в АТР^и для нее Россия может оказаться чуть ли
не главной опорой в регионе^. Наконец, России желательно активнее
пробиваться в уже действующие региональные организации типа
АТЭС.
Если говорить о качественном содержании российских усилий, то
нашему МИД не стоит следовать примеру горбачевской дипломатии и
делать исключительную ставку на создание в АТР системы многосторонней
безопасности под российским патронажем^. Пусть даже некоторые
инициативы в данной области, обсуждавшиеся и принятые н^
бангкокских (1994 г.) встречах под эгидой АСЕАН и были заимствованы
из российских пакетов предложений одно- и двухлетней давности.
Инициативы в сфере безопасности могут быть скорее подспорьем,
учитывая малые возможности России что-то реально предложить
(точнее, отдать) потенциальным партнерам".
Основой же политики проникновения России в число полноправных
участников региональных процессов в АТР должны стать различные
направления экономической деятельности, включая торговлю.
Причем торговые связи необходимо воспринимать не только традици110
онно - как экономическую, но и как геополитическую категорию. С
их помощью Россия решала бы сразу несколько задач: экономического
укрепления восточных районов страны и развития их инфраструктуры;
улучшения условий жизни для местного населения и создания
стимулов для притока людей из других районов страны и государств
СНГ (это несколько ослабило бы демографический дисбаланс с южным
соседом). Пожалуй, не менее важно и то, что, торгуя с Китаем,
мы тем самым экономически завязываем на себя несколько его провинций:
Хэйлунцзян, Внутреннюю Монголию, Синьцзян, Шаньдуньи,
Гирин, Цзянсу. (Правда, необходимо следить за тем, чтобы
развитие приграничной торговли не привело к очередной вспышке
региональной автаркии в самой России, которая была заметна в 1992 и
до осени 1993 г.)
Разумеется, пока нам придется продавать сырье, а из готовых изделий
- прежде всего вооружения, торговля которыми приносит и материальные,
и геополитические выгоды. В этом плане прорыв на малайзийский
рынок с истребителями МиГ-29 - событие знаменательное.
Новые контракты последуют, наверное, нескоро - и Малайзия, и
другие страны ЮВА будут внимательно следить, может ли Россия
соблюдать условия крупных сделок (нужно не сорвать контракт обычной
своей необязательностью), а заодно и привыкать к присутствию
"русского промышленного духа" в регионе. Но желание диверсифицировать
источники вооружений у стран АТР имеется, поэтому у российского
военного экспорта есть в принципе неплохое будущее в данной
части мира.
Продавая оружие, важно, конечно, не забывать о собственной безопасности.
Торговать надо именно оружием, а не технологиями производства,
используя которые покупатель способен развернуть массовое
производство не только стандартных, но и улучшенных систем. Собственно,
значительная часть арсенала китайской армии - это как раз
модернизированные образцы советских вооружений, произведенных
по лицензиям, полученным в 50-е годы. Не страшно продавать готовые
боевые системы Китаю и сегодня, несмотря на наличие "узких мест" в
отношениях двух наших стран. Мы вряд ли насытим КНР ими настолько,
чтобы наше оружие создало для нас же реальную опасность. Кроме
того, находясь на вооружении, неплохие на сегодня системы будут
морально устаревать и постепенно вырабатывать свой ресурс. А вот
вновь уступать Пекину и передавать технологии и "проводить совместные
(военно-научные) исследования"^ нам не стоит при любых самых
выгодных условиях.
Я уже писал, что в нынешнем положении России следовало бы
осторожнее подходить к иностранным инвестициям, поскольку они ни
в коей мере не уравновешиваются легальными российскими капиталовложениями
за ее рубежами. Такой дисбаланс ограничивает свободу
маневра Москвы не только на международной арене, но и у себя дома.
Однако в отношении Сибири и особенно Дальнего Востока - в отличие
от центральных и иных промышленно развитых районов страны - для
зарубежных вкладчиков полезны были бы послабления (для оживления
двух уже существующих, но малоэффективных зон свободной
торговли можно, наверное, воспользоваться китайским опытом). Это
необходимо не только для форсированного освоения восточных регионов
и привлечения туда дополнительных трудовых ресурсов, без чего в
перспективе невозможно полноценное вмешательство России в баланс
отношений в АТР. Зарубежные инвестиции при обязательном условии
диверсификации их национальной принадлежности усилят заинтересованность
сразу нескольких государств в упрочении положения Сибири
и Дальнего Востока в составе России и обеспечении их безопасности
и в то же время создадут там ситуацию взаимоуравновешенности иностранных
влияний.
Москва должна всячески поощрять и обратный процесс - легальное
вложение российских государственных и частных средств в страны
АТР, начиная, возможно, с китайских свободных экономических зон.
Необходимым дополнением к зарубежной активности в сфере экономики
и безопасности был бы поиск иных точек соприкосновения с
государствами региона. Например, с Кореей - по вопросу о кислотных
дождях, доходящих и туда из Китая; с Монголией - об ограничении
нелегальной иммиграции и недопущении территориальных переделов.
(Необходимо особо подчеркнуть, что в вопросе о сохранении в
неприкосновенности своих земель Москва должна занять жесткую позицию.)
В противном случае мы рискуем не только вызвать новые
территориальные притязания к нам самим, но и дать толчок обострению
пограничных и территориальных конфликтов в других частях
АТР. Причем вину - за создание прецедента - вполне могут возложить,
как это сейчас бывает, на Россию. Наконец, в зависимости от
развития ситуации в Китае и Японии можно было бы прозондировать
возможность сближения с "меньшими" странами АТР на основе недопущения
региональной гегемонии одной державы.
В заключении данной части хотелось бы еще раз напомнить, что
точная оценка соотношения сил, умение занять правильную и гибкую
"балансирующую" позицию, грамотный выбор партнеров и "попутчиков"
в том или ином отдельном вопросе способны в значительной степени
компенсировать снижение экономического и военного потенциалов,
общего геополитического веса России, а главное - содействовать
ее возрождению.
Насть8.^' .
ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ В ЭПОХУ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ
МНОГОПОЛЯРНОСТИ
Включение в монографию отдельной главы о ядерном оружии обуславливается
рядом причин. Во-первых тем, что ядерное оружие попрежнему
является весомым фактором глобальной политики несмотря
на недавние многочисленные заявления демократических политиков и
военных о снижении его реального значения. Во-вторых, ядерные вооружения
надолго останутся в арсеналах мировых лидеров, поскольку,
по меткому заявлению М. Тэтчер, ядерную бомбу невозможно "изобрести
назад". Причем к этим лидерам на неформальной основе уже присоединились
несколько региональных держав. Эксперты считают, что
реальный состав "ядерного клуба" будет расширяться и далее, что,
безусловно, серьезно скажется на расстановке сил в мире. В-третьих,
целый ряд факторов, анализируемых в главе, наводит на мысль о том,
что ядерная война как крайний способ разрешения противоречий вновь
становится "допустимой" и "мыслимой". А это, разумеется, также небезразлично
для состояния общей международной ситуации. Наконец,
ядерное оружие на сегодня является важнейшим силовым инструментом
внешней политики России (при отсутствии или ослаблении других
"козырей"), основным средством, обеспечивающим ее безопасность
за приемлемую цену.
8.1. Когда из двух спорящих не правы оба.
Третий год политики, военные и ученые новой России обсуждают
вопросы ядерной стратегии страны и будущего состава ее ядерных сил.
Излюбленными темами дискуссий стали судьба договора СНВ-2, разработка
в США систем противоракетной обороны театра военных действий
(ПРО ТВД) и перспективы сохранения стратегической стабильности,
плюсы и минусы мобильной МБР "Тополь", оптимальное соотношение
трех компонентов российских стратегических ядерных сил
(СЯС) - межконтинентальных баллистических ракет (МБР), морских
стратегических ядерных систем (МСЯС) и тяжелых бомбардировщиков.
При этом набор аргументов сторон за все это время практически не
изменился, уровень дискуссии остается прежним, да и объективность
некоторых экспертов, к примеру, отстаивающих абсолютные преиму113
щества МСЯС или, наоборот, МБР, вызывает все больше сомнений.
На первый взгляд, такой же застой наблюдается не только у нас. Так,
в американских научных изданиях практически нет изощренных
ядерных изысков, привычных в 70-е и 80-е годы. Но отличие все же
существует, и принципиальное. Если у нас спорят о вещах пусть важных,
но не главных, то за рубежом осторожно нащупывают ядерный
алгоритм новой многополярной постконфронтационной эпохи, анализируют
- пока еще в первом приближении - те ее черты, которые
способны радикально изменить как отдельные составляющие привычного
ядерного баланса, так и всего ядерного уравнения. Не получится
ли так, что начало следующего тысячелетия мы встретим не только с
устаревшим и изношенным донельзя ядерным арсеналом, но и с большим
отставанием в понимании основ изменившейся военно-ядерной
ситуации?
Один раз, в середине 50-х гг., мы уже испытали в чем-то похожее
отставание в области теории. В первое послевоенное десятилетие ядерные
вопросы почти не обсуждались на публике^ и, судя по всему и
среди военных (напомню, что ядерными делами тогда заведовали люди
Берии). Недостаток знаний обнаружился, когда в начале 1954 г.
армии была отдана директива изучать ядерное оружие (которого к
тому времени в войсках появилось значительное количество) и способы
боевых действий в условиях его применения^. Недостающая "прикладная"
информация добывалась собственными силами (знаменитое
учение под Тоцком осенью 1954 г., в ходе которого войска действовали
в условиях реального применения ядерного оружия). Ликбез же в области
ядерной теории руководство страны осуществило во многом за
счет обширного перевода на русский язык соответствующей американской
литературы во второй половине 50-х годов.
Если мы опять допустим отставание, то "скорая помощь" теоретических
заимствований из-за рубежа нам скорее всего не поможет. Тогда,
в 50-е, отечественные наука, вооруженные силы да и все общество
в целом находились на подъеме; были ресурсы, силы, желание догонять
и перегонять. Импортированные знания были быстро восприняты,
адаптированы и переварены в соответствии с тогдашним пониманием
государственных интересов. Сейчас же нет прежних живости и
ресурсов, да и способность четко видеть отечественные интересы у
значительной части нынешней элиты потеряна еще со времен экспериментов
с "новым мышлением". Поэтому уже сегодня - с учетом
неизбежной вялости собственной реакции - нам надо самостоятельно
начать обсуждение базовых проблем ядерной ситуации в мире^ применительно
к новым условиям и с пониманием того, что многие постулаты
"нового мышления", которые пока задают общий фон нынешней
дискуссии, не подтвердились (сохранение мягкого варианта глобальной
биполярности и самого СССР, создание безъядерного ненасильственного
мира к 2000 г., вхождение нашей страны как равной в лагерь
"цивилизованных стран" и т.д.). Адекватное же понимание фундаментальных
ядерных аспектов новой глобальной ситуации значительно
упростит решение подчиненных вопросов ("ратифицировать - не ратифицировать"
и прочих). Данный раздел, как надеется автор, поможет
придать новое "измерение" ядерной дискуссии в России.
Похоже, что в полемике периода эпохи биполярности в своих доведенных
до логической завершенности посылках заблуждались и сторонники,
и противники ядерного оружия. Первые, такие, как М. Тэтчер,
считали, что данные вооружения являются залогом сохранения
стабильности на планете, и что благодаря им миру удалось избежать
больших потрясений. Однако крупные региональные конфликты всеже
были (указывая на это обстоятельство, ряд сторонников военного
атома предлагал форсировать распространение ядерного оружия среди
держав "третьего мира" с целью укрепления сдерживания и стабильности
на местах); более того, хотя ядерная война и не случилась,
известно, что, например, США не раз стояли на грани применения
ядерного оружия (главным образом тактического) в условиях реального
или надвигавшегося острого военно-политического кризиса^. Наверное,
и другие члены ядерного клуба в кризисных для себя обстоятельствах
в большей или меньшей степени приближались к ядерному
решению^. Сдерживало не миролюбие и гуманизм, а понимание того,
что обстановка не благоприятствует пересечению ядерной черты. В
первые послевоенные годы, к примеру, Вашингтон отрезвляло отсутствие
достаточных ядерных запасов для военного разгрома по преимуществу
неядерной, но огромной и боеспособной Советской Армии^,
для разрушения советского ВПК, нанесения поражения союзникам
Москвы (тогда к этой категории, по крайней мере с американских
позиций, относился и многолюдный Китай); сдерживало и отсутствие
достоверных и проверенных данных о боевой эффективности, надежности
и долгосрочных последствиях применения новых вооружений.
Позже решимость политиков и отчасти военных ограничивала, наоборот,
обширность ядерных запасов противной стороны и преобладание
мощных боеприпасов в арсеналах Советского Союза, отсутствие надлежащей
защиты от всех классов ядерных вооружений потенциального
противника на фоне становившихся год от года все более мрачными
прогнозов многих ученых и антиядерного лобби относительно результатов
любого ядерного конфликта.
Сторонники ограничения и сокращения вооружений были бесспорно
правы в том, что дальнейшее - по сравнению с уровнем, достигнутым
к началу 80-х гг., - количественное наращивание ядерного оружия
теряло военный и политический смысл; что оно лавинообразно
осложняло бы и так уже непростые проблемы контролируемости кризисных
ситуаций, боевой управляемости и безопасности ядерных систем,
и само превращалось бы во все более весомый дестабилизирующий
фактор геополитической ситуации в мире. Правы они были и в
том, что ядерную гонку пора было "обращать вспять" с тем, чтобы
далее не повышать, а снижать риск возникновения ядерной войны. Но,
к сожалению, "сокращенцы" переняли количественную логику своих
оппонентов - чем больше, тем лучше - и, как представляется, доби115
ваются ныне результата, прямо противоположного тому, к которому
изначально стремились. Для того, чтобы понять, что же происходит,
рассмотрим взаимоотношения внутри трех групп (около) ядерных государств
и между ними: главных ядерных держав - России и США,
трех других участников ядерного клуба, тайных и пороговых обладателей
ядерного оружия.
8.2. "За что боролись...-1"
Еще раз подчеркну, что неопределенность и опасения за будущее
собственных стран были важнейшим сдерживающим фактором, препятствующим
перерастанию кризисов в отношениях СССР и США в
ядерную войну. Но в первые два десятилетия ядерной эры все же не
было чувства полного тупика. Возможность победы в ядерном конфликте
не только не отрицалась, но и предполагалась. При этом, правда,
признавалось, что даже победитель понесет тяжелейшие потери,
которые, впрочем, не помешают ему достаточно быстро восстановить
свой военно-экономический потенциал и развиваться дальше. По словам
бывшего советского лидера, "мы вовсе не хотим сказать, что социалистические
страны не будут иметь потерь в такой (ядерной) войне.
При наличии современных средств истребления потери...будут колоссальными.
Но мы убеждены, что социализм будет жить, а капитализм
не сохранится. Ведь... человечество не только сохранится, но и будет
развиваться... Войну могут развязать только империалисты. И если
разразится война, народы захотят раз и навсегда покончить с общественным
строем, который порождает войны, и установят в своих странах
социалистические порядки"^. Однако проводимые с 60-х гг. научные
исследования открывали все более мрачные - без какой-либо
надежды на победу при любом развитии конфликта - перспективы.
Появились теории разрушения озонного слоя атмосферы в результате
ядерной войны, катастрофических биологических ее последствиях^.
Кульминацией же этих исследований стало обсуждение в первой половине
80-х годов американскими и советскими учеными феномена
"ядерной зимы". Его суть заключалась в том, что на определенном
этапе обмена ядерными ударами - при пересечении некоей критической
отметки - от возникших пожаров в атмосферу поднимется огромное
количество сажи, пепла и пыли, и она надолго потеряет свою
прозрачность. В результате температура на поверхности Земли резко
понизится, сельское хозяйство придет в полный упадок, и подавляющее
большинство населения планеты погибнет от голода. Депопуляция
окончательно уничтожит и ту страну, которая по военным меркам
могла бы считаться победительницей в ядерном конфликте. Об
исключительной пагубности именно ядерной зимы на фоне всех прочих
последствий ядерной войны говорит такой пассаж из официозного
советского исследования: "Ядерный конфликт с использованием всех
имеющихся зарядов (12000 мт) дает около 0,3% суточного прихода
(на Землю) солнечной энергии... Если бы полная суммарная энергия
ядерных взрывов пошла бы на разогрев всей земной атмосферы, то ее
средняя температура поднялась бы всего лишь на 0,01 К... сами взрывы,
какими бы разрушительными они ни казались, не могут явиться
причиной кардинальной перестройки энергетических природных процессов...
Катастрофическими оказываются именно вторичные эффекты
ядерных взрывов, возникающие в результате выброса пыли, ввода
в атмосферу дыма от массовых пожаров, образования окислов азота''.
Хотя по мнению скептиков в феномене "ядерной зимы" было много
неясного, как СССР, так и США отреагировали на предостережения
ученых. Москва, после завершения короткого и жесткого "андроповского
периода" (уход с переговоров по ядерным вооружениям в конце
1983 г. и принятие серии военных мер в ответ на развертывание американских
ракет в Европе), стала обнаруживать растущую склонность к
"аккомодации" с геополитическими противниками, внешнеполитическому
идеализму и серьезному восприятию всего того, о чем говорилось
ею ранее преимущественно в пропагандистских целях: компромиссность
позиции команды Черненко (напомню об инициативах того
времени - "кодексе поведения" для великих держав; решение о возобновлении
переговоров по ограничению вооружений с США весной
1985 г) сменила благодушно-уступчивая наивность "нового мышления"
с его идеей о полной ликвидации ядерного оружия к 2000 г.
А другая сторона? Авторы доклада, подготовленного по заказу Пентагона,
отмечали: "Американские руководители полагают, что... Соединенным
Штатам нужны надежные планы применения ядерного оружия
для сдерживания агрессии и прекращения ядерного конфликта
при минимальных масштабах разрушений". Эти планы, писали они,
должны быть пересмотрены с учетом феномена "ядерной зимы" ^.
Американские эксперты предложили комплекс мер, осуществление
которых способно было бы, по их мнению, предотвратить наступление
"ядерной зимы" в случае ядерного конфликта СССР-США^. Нашли
ли эти предложения отражение в реальной политике Вашингтона последних
лет? Рассмотрим, что конкретно предлагалось, для чего, что
было сделано или делается и каковы могут быть долгосрочные последствия
всех этих действий.
Среди важнейших задач называлось существенное сокращение
уровня ядерных вооружений потенциальных противников в результате
договорных .и односторонних обязательств. Это и понятно: чем
меньше у сторон останется оружия, тем меньше его может быть использовано
в гипотетическом конфликте, тем ограниченнее масштабы
разрушений и пожаров и тем ниже вероятность возникновения "ядерной
зимы". Данная задача сейчас успешно выполняется. В соответствии
с действующим соглашением СНВ-1 Россия и США уменьшат
свои стратегические ядерные запасы до 6000 засчетных ед. у каждой из
сторон. По договору же СНВ-2 у каждой из них к 2003 г. должно
остаться по 3000-3500 тыс. реальных ед. стратегических ядерных зарядов.
Хотя российские законодатели могут и не ратифицировать этот
договор, похоже, что наша исполнительная власть готова осуществлять
его явочным порядком^ ^ и повторить прецедент с договором ОСВ2
(подписанный в 1979 г., он формально не вступил в силу, но СССР и
США соблюдали его по крайней мере до конца 1984 г.). Возможно,
Вашингтон и не ответит полной взаимностью, но, учитывая устаревание
и износ некоторых стратегических систем, общую ограниченность
ресурсов, которые США могут направить на военные нужды, перераспределение
средств американского военного бюджета в пользу сил общего
назначения (включая ПРО ТВД, расходы на которые, очевидно,
будут быстро возрастать), можно утверждать, что американцы до определенной
степени все же последуют примеру Москвы.
Далее, по завершении праздничных майских (1995 г.) встреч президентов
двух стран, Б. Ельцин объявил о намерении сторон договариваться
о новом соглашении СНВ-З. В его рамках может быть достигнуто
согласие о дальнейшем снижении потолков - до 2000-2500 боеголовок
для каждого участника^ и даже до 1000-1500 ед.^. Вполне возможно,
что в ходе новых переговоров будет учтена одна из основных
претензий российских экспертов к соглашению СНВ-2 - неравенство в
"возвратном потенциале" России и США (его участникам разрешалось
сокращать общее число зарядов за счет снятия части боеголовок с
развернутых наземных и морских многозарядных стратегических ракет
без замены платформы, на которой размещались эти боеголовки,
что обеспечивало быстрый "возврат" складированных сверхнормативных
боеприпасов), скорее всего за счет ограничения его у американцев.
Но вне зависимости от судьбы соглашения СНВ-2 Россия по экономическим
причинам может оказаться и не в состоянии поддерживать
уровень в 3-3,5 тыс. зарядов^. (Не это ли одна из причин американской
незаинтересованности в экономическом возрождении России?). А
сокращения с нашей стороны, пусть даже вынужденные, скорее всего
приведут к сокращениям и американского арсенала (см. выше).
Ученые много спорили, какое сочетание количества и мощности
взрывов способно привести к "ядерной зиме". Однако цифры, которыми
они оперировали (это относится и к числу "использованных" боеголовок,
и их общему мегатоннажу), неизменно были весьма значительными^.
Вот и получается, что глубокие количественные сокращения,
как они видятся сегодня, способны уменьшить ядерные арсеналы
России и США как минимум до уровня, когда возникнут серьезные
сомнения, наступит ли вселенская климатическая катастрофа,
даже если в ходе гипотетического конфликта все ядерные запасы
двух стран будут применены.
Другим важным пунктом программы предотвращения атмосферной
катастрофы американские эксперты считали усиление акцента на
системы, способные поразить ядерное оружие и командные пункты
(обезоружить и обезглавить) противника уже на первых этапах конфликта
и тем самым завершить его на минимальном уровне развития и,
разумеется, на благоприятных для США условиях. Другими словами,
помочь "победить" при минимуме примененных ядерных средств не
только с российской, но и американской стороны. Не случайно про118
грамма стратегического ядерного перевооружения Рейгана начала 80х
гг. делала акцент на системы, способные доставлять заряды с высокой
точностью и скрытностью. Многие из этих систем уже находятся в
строю и будут остаться на вооружении США по условиям договоров
ОСВ-1 и ОСВ-2 (и, возможно, ОСВ-З)'^. Не случайно американские
эксперты отмечают, что при глубоких сокращениях с учетом качественного
состава СЯС "устойчивость к соблазну нанесения первого удара
в отношениях между Россией и США окажется наименьшей с начала
70-х годов^.
Третьей основной задачей считалось создание системы обороны от
ядерного оружия принципиально нового типа. Традиционные системы
ПРО должны обстреливать приближающиеся боеголовки противника
мощными ядерными зарядами, установленными на противоракетах
(так действует и система ПРО, ныне обороняющая Москву). Эффективность
таких систем невысока. Перехватчики нового типа, создание
которых намечала программа СОИ^, задумывались как неядерные
(единственным исключением был рентгеновский лазер с ядерной
накачкой, но его применение планировалось за пределами атмосферы;
кроме того, проект по его созданию в конечном итоге прикрыли
из-за трудностей технического порядка). Они должны были воздействовать
на оружие противника, избежавшее первый обезоруживающий
удар, на всех этапах его подлета к цели, сбивая носители, рассеивая и
повреждая электронику боеголовок, т.е. не допуская срабатывания
ядерных зарядов даже на большом расстоянии от намеченной цели.
Хотя программа СОИ была формально прекращена еще Д. Бушем,
американцы сейчас активно стремятся "уточнить" Договор по ПРО с
тем, чтобы иметь возможность беспрепятственно проводить испытания
(исследования уже идут вовсю^), создавать и развертывать системы
ПРО ТВД (с широким использованием технологий, созданных в
ходе работ по СОИ), обладающие потенциалом борьбы и со стратегическими
ракетами. Они уже добились начала не рекламируемых широко
переговоров с Москвой по этой проблеме^. Здесь же стоит упомянуть
и о том, что еще со времен Рейгана без особого шума в США
осуществляется "инициатива в области ПВО" (ADI) для борьбы с самолетами
и крылатыми ракетами потенциального противника. Происходит
и наращивание противолодочной обороны для уничтожения "недружественных"
подлодок-ракетоносцев (наиболее заметным явлением
ближайших нескольких лет будет развертывание многоцелевой
подлодки "Сивулф", способной охотиться за нашими ракетными субмаринами
даже подо льдами Северного Ледовитого океана).
Еще одна принципиально важная задача - адаптация собственных
ядерных боеприпасов с целью снизить неблагоприятные последствия
их применения для атмосферы. Сегодня можно назвать по крайне
мере три программы, результаты которых в принципе способны
содействовать ее реализации. Во-первых, это решение об оснащении
большинства принимаемых на вооружение систем относительно маломощными
боеголовками^, что теоретически должно обеспечить
уменьшение объема выбрасываемой в атмосферу пыли, сокращение
площадей загорания, а, значит, и количества образующихся дыма,
сажи и копоти. Во-вторых, создание "заглубляющихся" боеголовок на
базе существующих боеприпасов за счет увеличения их физической
прочности. "Заглубляющиеся" боеприпасы способны проникать в землю
и взрываться на глубине несколько десятков метров, сдвигая огромные
пласты земли и надежно уничтожая подземные командные
пункты, ракетные шахты и т.д. По климатическим и даже медико-биологическим
последствиям подобные взрывы вряд ли более опасны,
чем подземные испытания ядерного оружия или ядерные взрывы в
мирных целях^. В-третьих, разработка ядерных боеприпасов третьего
поколения. В них энергия взрыва перераспределяется так, что усиливается
один из поражающих факторов ядерного взрыва, другие же,
соответственно, ослабляются. Некоторые из таких боеприпасов существенно
менее опасны с точки зрения возникновения "ядерной зимы"
(например, снискавшая недобрую популярность в конце 70-х годов
"нейтронная бомба"^).
Официальный Вашингтон также получил совет совершенствовать
и повышать устойчивость управлением ядерных сил с прицелом на
реализацию планов ограниченного применения ядерного оружия. И
хотя в Америке сейчас, в отличии от первой половины 80-х годов, не
модно открыто говорить об преимуществах ограниченных ядерных
войн, в США как раньше, так и теперь выделяют значительные средства
на развитие т.н. систем "см-кьюб-ай". А официальные документы
по-прежнему утверждают, что надежное сдерживание требует, среди
прочего, обеспечении целого набора вариантов (надо полагать, и ограниченных
тоже) применения ядерного оружия^. Газеты же открыто
пишут о том, что США ведут планирование некрупных ядерных
войн-^.
Эксперты упоминали и необходимость изменения стратегии нацеливания,
например, советовали тщательно избегать саже-дымо-пылеопасных
городов^. И уже в 1987 г. военный идеолог "консервативной
волны" в США начала 80-х годов писал, что стратегия Америки - "не
обстреливать советские города как таковые, хотя это и снижает эффективность
ядерного поражения, поскольку из-под ударов выводятся
некоторые расположенные в городах военные цели"^. Хотя договоренность
России и США о взаимном ненацеливании ядерных ракет в
том виде, как она была представлена общественности, прямо не соотносится
с данной рекомендацией, в контексте сказанного выше какиелибо
манипуляции с изменением целей ядерного оружия все же вызывают
определенные сомнения.
Наконец, предлагалось форсировать создание стратегических неядерных
вооружений^. Это оружие уже не только создано, но фактически
испытано в боевой обстановке - во время операции "Буря в
пустыне". США с помощью крылатых ракет в обычном оснащении
наносили с большого расстояния прицельные точечные удары по ряду
стратегически важных объектов обороны иракцев. Не случайно рос120
сийских военных экспертов так забеспокоили возможные потери российских
стратегических сил в обычной войне от высокоточного оружия^.
Итак, Москва ни при Горбачеве, ни при Ельцине безъядерного мира
не добилась и, кажется, уже сняла эту тему с повестки дня. Однако
она по-прежнему сохраняет энтузиазм в отношений глубоких ядерных
сокращений. Но такие сокращения способны породить опасные
надежды в США, что применение оставшейся небольшой части некогда
обширных ядерных арсеналов (с дополнительным вычетом тех самолетов
и ракет, которые из-за неизбежных технических неисправностей
не взлетят"^ или не долетят до цели, и тех ядерных боеприпасов,
которые не сработают) не приведет к всеобщей климатической катастрофе.
Эти надежды, вкупе с уверенностью в победе (или, говоря профессиональным
языком американских военных, в "преобладании") в
ядерном конфликте, лишь укреплялись бы по мере осуществления
других предложений американских экспертов по нейтрализации феномена
"ядерной зимы". Все это означает, что ядерное оружие способно
стать реальным инструментом силовой политики США в кризисных
ситуациях, а ядерная война - мыслимым и возможным способом
разрешения наиболее острых противоречий с Россией. А в
том, что будущее сулит несовпадение и даже разнонаправленность
многих наших с американцами геополитических, экономических, политических
и прочих интересов, похоже, не сомневаются даже в некогда
сверхоптимистичном МИДе. Особой остроты конфликт интересов
может достичь при более консервативном президенте в США
(вспомним, что победа консерваторов на выборах в конгресс осенью
1994 г. уже заметно охладила американо-российские отношения), и
более националистическом - в России.
После глубоких сокращений мысль о некатастрофичности ядерной
войны может в принципе возникнуть и в российской элите, тем более,
что у такого восприятия есть исторические корни. Не только Сталин и
Хрущев, но и брежневское руководство до конца 60-х годов верило в
возможность выжить в ядерной войне при наличии стратегической
ПРО, которая в тот период усиленно разрабатывалась. Проводились в
СССР и работы, которые вне зависимости от намерений их авторов и
исполнителей объективно вели к уменьшению негативных последствий
применения отечественного ядерного оружия для атмосферы. И
хотя из-за недостатка денег большинство этих работ сегодня, надо
полагать, приторможено или свернуто, какие-то наработки, безусловно
имеются"^. Необходимо также учесть, что отечественные военные
сегодня более лояльно относятся к ядерному оружию, нежели американские^.
Наконец, можно предположить и эффект обратной психологической
реакции в политических и военных верхах российского
общества на полтора десятка лет запугиваний ужасами ядерной войны,
а также приравнивания результатов ядерных ударов к последствиям
катастроф чернобыльского типа. Эта реакция могла бы основываться
на появившихся в последние годы альтернативных (возможно, не во
всем справедливыми) взглядах на последствия использования ядерного
оружия. Так, представленный как специалист по эксплуатации
ядерного оружия профессор Е. Сушкевич утверждал: "Если говорить о
сравнительной оценке последствий ядерного взрыва... и аварии ядерного
реактора АЭС, то последствия чернобыльской аварии несоизмеримо
более тяжелы. В частности, спад активности при аварии на АЭС
протекает значительно медленнее, чем при ядерном взрыве, ...активность
зараженной местности при ядерном взрыве в течение первого
часа уменьшается в 3000 раз, при аварии на АЭС - в 2,5 р. Через
десять суток - в миллион раз против 8 соответственно"^.
Эту оценку в принципе подтверждают воспоминания участников
войсковых учений с применением атомного оружия под Тоцком в сентябре
1954 г. Через несколько часов после воздушного взрыва сброшенной
с самолета бомбы в эпицентре "рентгенометр почти не реагировал
на излучение"^. Участник маневров под Тоцком генерал-полковник
Б. Иванов поясняет:" ...изотопы, осевшие в результате взрыва
реактора на АЭС, не идут ни в какое сравнение ни по количеству, ни
по длительности действия и мощности воздействия с продуктами атомного
взрыва...это совсем другие осколки, другие изотопы"^. Зарубежные
же ученые в последние годы признали, что не оправдались и "самые
мрачные опасения насчет широкого распространения рака и генетических
мутаций" после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки^.
Но чувство "допустимости" и "мыслимости" ядерной войны, если
оно появится у российских руководителей, послужило бы сигналом
для Вашингтона, что Россия фактически признает повышение роли
ядерного оружия в двусторонних отношениях и в мировой политике, и
даже допускает использование его по прямому назначению. Не говоря
о морально-этической и политической стороне дела, отмечу, что такой
сигнал прозвучал бы скорее всего в невыгодных для России условиях,
когда не были бы преодолены последствия сегодняшних дегенерации
российского ядерного потенциала, резкого замедления работ в области
ПРО, развала системы гражданской обороны и т.д.
Но даже если США останутся одиноки в своем новом прочтении
роли ядерного оружия, то последствия и для России, и для других
стран все равно будут весьма серьезными.
8.3. "За что боролись...-2"
Новые восприятия и подходы центральных ядерных держав неизбежно
оказали бы сильнейшее воздействие на военную и внешнюю
политику ядерных государств второго (Англия, Франция, Китай) и
третьего порядка (тайных и потенциальных членов ядерного клуба).
Какое, представить нетрудно.
Во-первых, для руководителей этих государств ядерное оружие потеряло
бы налет "злокачественной мистики" и иррациональности.
Впервые после первых послевоенных лет оно было бы восстановлено в
правах именно как оружие, применение которого даже при неконтролируемом
развитии конфликта не ведет к гибели не только всего чело122
всчества, но даже агрессора, если тот повел себя грамотно с военной
точки зрения.
Тем самым, во-вторых, подтвердилось бы, что ядерное оружие
вновь, как и в первый период "холодной войны" (до наступления ядерного
паритета СССР-США на рубеже 60-70-х годов), является одним
из самых сильнодействующих рычагов внешней политики. Конкретнее,
большое политическое значение приобрела бы разница в ядерной
мощи между членами ядерного клуба первого и второго "яруса", особенно
тех пар, в чьих отношениях имеется немало конфликтных проблем
(США-Китай; Китай-Россия, а может и США-Англия/Франция
- в зависимости от характера будущих геополитических отношений
между американским и европейским центрами силы). В результате у
Лондона и Парижа могло бы появиться искушение отказаться от ныне
запланированных сокращений их ядерных арсеналов, включающих
ликвидацию некоторых тактических и оперативно-тактических систем^;
или, если к тому времени программа сокращений будет выполнена,
количественно нарастить и качественно усилить свои ядерные
козыри. Китай, который пока в стремлении к ограничению собственных
ядерных вооружений замечен не был^, мог бы немедленно форсировать
свои ядерные программы. Одновременно у основных и периферийных
членов ядерного клуба мог бы возникнуть соблазн оказывать
военное, включая ядерное, давление на крупные и проводящие
самостоятельную внешнюю политику региональные державы, в том
числе пороговые и обладающие ядерным оружием^.
В-третьих, если две основные ядерные державы резко сократили бы
свои ядерные вооружения, то (с учетом относительно небольших размеров
арсеналов трех других официальных ядерных государств) для
тайных и потенциальных ядерных государств "взрослый" входной билет
в ядерный клуб, а, значит, и в мировую военно-политическую
элиту оказался бы в пределах досягаемости. Более того, нынешним
"неформалам" было бы "по силам бросить ядерный вызов "большой
пятерке", точнее, отдельным ее представителям, поскольку для убедительности
такого вызова большого числа боеголовок и средств доставки
не требовалось бы. В таких условиях реальной становилась бы перспектива
возобновления гонки ядерных вооружений со значительно
большим, чем ранее, числом участников^. Вышли бы из ядерного
подполья Израиль и Индия, могли бы быстро возобновить свои добровольно
прекращенные ядерные программы такие государства, как
Бразилия, Аргентина и ЮАР, наконец, в ядерное соревнование могли
бы устремиться (надо думать, с большим и скорым успехом) экономически
и технологически развитые государства - Германия и Япония^.
В-четвертых, поскольку и военная, и политическая роль ядерного
оружия была бы восстановлена усилиями прежде всего США (может
быть, с помощью России) не только за счет сокращений ядерного арсенала,
но и технического совершенствования сохраняемой его части, то
новые участники гонки ядерных вооружений скорее всего старались
бы улучшать конструкции боеголовок и обзаводиться более совершенными
(по дальнодействию, точности доставки зарядов) носителями и
системами управления ядерного оружия. Более изощренные технологии
они могли бы создать сами - ведь в некоторых потенциальных
ядерных государствах бурного развивается электроника, или же купить
их на рынке^. Не исключено, что они даже получили бы техническую
помощь от некоторых ядерных держав^. Среди побочных продуктов
региональной гонки ядерных вооружений было бы появление у
ряда государств третьего мира высокотехнологичных систем, способных
точно доставлять на большие расстояния неядерные высокоэффективные
боеприпасы, что осложнило и затруднило бы любое вмешательство
мировых лидеров в региональные дела, включая операции по
установлению и поддержанию мира.
В-пятых, видя преференции лидеров, новые и пороговые ядерные
державы также могли бы начать развертывание собственных систем
ПРО и ПВО ТВД, тем более что и США, и Россия хотя бы в силу
экономических причин были бы склонны продать большинство из имеющихся
или создающихся у них противовоздушных и противоракетных
вооружений".
Таким образом, достигнув низшего предела, процесс ограничения
и сокращения ядерных вооружений был бы обращен вспять. Мир вновь
был бы втянут в гонку вооружений, на сей раз гораздо более масштабную
по числу участников и охватывающую ядерные, противоракетные,
зенитные и ударные высокотехнологичные обычные вооружения,
и, как следствие, усиливающую угрозу "малой" - между неосновными
ядерными державами - ядерной войны. Известный политолог отмечает,
что "малая" ядерная война совсем не обязательно будет развиваться
по апокалиптическим сценариям ядерной схватки сверхдержав,
хотя и признает, что в теоретическом плане концепцию такой
войны еще предстоит разработать^. В результате сложилась бы совершенно
новая геополитическая и военная ситуация, которая потребовала
бы реакции теперь уже со стороны США и России. Мячик, спружинив
о дно, вновь устремился бы ввысь...
8.4. За что же бороться теперь?
"С.М. Буденный. Рубить надо до седла, а
там само собой развалится.
Н.С. Хрущев. Я считаю, что это кавалерийское
правило вполне подходяще! (Веселое
оживление)".
Из выступления советских руководителей на приеме в
посольстве Чехословакии., май I960 г. (Н.С. Хрущев. О
внешней политике Советского Союза. 1960 г. Т. 1. М.
Политиздат, 1961, с.ЗЗО).
Вопрос этот не из легких. При его решении России предстоит проплыть
между прежней Сциллой гигантизма и нынешней Харибдой
минимализма. Действительно, существовавшие еще в недавнем прошлом
арсеналы были велики не только с "зимогенной" точки зрения,
но просто велики^. Им трудно было найти применение и с военной (не
было, например, достаточного количества заслуживающих использования
ядерного оружия целей), и с политической точек зрения. Их
необходимо было сократить, а высвобождающиеся расщепляющиеся
материалы использовать для нужд атомной энергетики, продать или
складировать до лучших времен (оружейный плутоний, проблема использования
которого в ядерной энергетике полностью не решена).
Другая крайность - фактический переход на позиции минимального
ядерного сдерживания - чревата всеми теми кратко- и долгосрочными
последствиями, о которых я писал выше.
Определяя перспективную политику России на обозримое будущее,
необходимо исходить из того, что, проявляя готовность к глубоким
ядерным сокращениям, США вполне могут преследовать задачу
восстановления доминантной роли ядерного оружия в мировой политике
и в глобальном военном уравнении. При этом они имеют основания
рассчитывать на свои нынешние и особенно будущие технологические
преимущества в сфере разработки и производства ядерных боеголовок
и ядерных носителей, особенно заметные на фоне стагнации
ядерной науки в России, а также на выгоды своего геополитического
положения, облегчающие оптимальное развертывание и применение
ядерного оружия.
Причину такой политики, если она, конечно, существует, не следует
искать только лишь в России (хотя и в ней тоже, поскольку, как
мне уже приходилось писать, с геополитической точки зрения она не
является союзником Америки). Дело еще и в том, что в условиях
углубляющейся многополярности и прогрессирующей потерей Соединенными
Штатами не только лидерства, но даже позиции "первого
среди равных" в экономической, технологический и прочих невоенных
областях, однозначное превосходство в ядерном оружии остается
чуть ли не единственным доказательством американской сверхдержавности.
Думается, что не проходит незамеченным в Вашингтоне и
неспешный, но непрекращающийся рост китайского ядерного потенциала^,
возможность нюклеаризации Германии и Японии. Наконец,
хотя весной 1995 г. был бессрочно продлен договор о нераспространении
ядерного оружия, очевидно, что установленный им режим является
фикцией. Те страны, которые хотят иметь бомбу, ее рано или поздно
получат (или уже имеют). Договор создает дополнительные, но
отнюдь не непреодолимые трудности в этом деле. Он эффективен
лишь в отношении тех, кто не имеет ядерных амбиций. К моменту
истечения его первоначального срока действия ряд стран тайно создал
ядерные арсеналы, некоторые государства находятся под большим или
меньшим подозрением, другие по собственному решению пока прекратили
военные разработки, создав (ЮАР) или вплотную приблизившись
к созданию (Бразилия) ядерного оружия^. Вряд ли можно
ожидать, что режим нераспространения станет более действенным в
будущем, нежели он был до сих пор. Представляется поэтому, что в
нынешней ситуации России не обойтись без опоры на ядерное оружие
в деле обеспечения собственной безопасности. Причем опоры, может
быть, большей, чем была в последние годы. В пользу этого говорит не
только анализ складывающейся ядерной обстановки в мире, но и некоторые
иные соображения.Далее, несмотря на периодически высказываемые сомнения относительно
эффективности, контролируемости, безопасности, надежности
и т.д. российского ядерного оружия, приходится признать, что оно
чуть ли не единственный оазис эффективности в пустыне общей дезорганизации
российской доли бывшей Советской Армии. На сегодняшний
день не только не проведена общая военная реформа и не
созданы широко разрекламированные мобильные силы (низкая эффективность
действий российской армии в Чечне наглядно демонстрирует
степень упадка сил общего назначения), но даже не разработана
сколько-нибудь вразумительная концепция реформы. Однако даже
если эта концепция и появится, то для превращения нынешних разрозненных
группировок войск в современную боеспособную армию,
насыщенную высокотехнологическими неядерными средствами поражения,
системами управления и т.д. и отлично владеющую ими, потребуется
немало лет. И то при условии, что реформа будет обеспечена
материальными и финансовыми ресурсами. А их-то в достаточном
количестве, скорее всего, не будет.
Надо также учитывать, что даже в самые экономически благополучные
годы из-за критической демографической ситуации мы не сможем
создать такие неядерные силы, которые хоть сколько-нибудь соответствовали
потенциальной неядерной опасности по периметру наших
границ, не говоря уже о более отдаленных угрозах. А раз так, то,
наверное, стоит воспользоваться давно известным натовским рецептом
- нехватку солдат компенсировать ядерной мощью. "Было бы
вполне объяснимо, - пишет сотрудник института Брукингса, - если
беспрецедентная слабость России по отношению к Китаю в области
обычных вооруженных сил подвигла бы российских ядерных стратегов
совершенствовать и развивать план военных действий против Китая
(известный под именем "Барьер") с тем, чтобы обеспечивать себе возрастающее
число ограниченных ядерных вариантов"^.
Еще одно соображение. Пока нет лучших, надо жить по тем документам
и директивам, какие есть. А есть, например, "Основные положение
военной доктрины России". В них, напомню, содержится фактический
отказ от советского обязательства не применять первым
ядерного оружия. Но если мы говорим о том, что готовы первыми
перейти ядерный рубеж, то у нас должно быть то, чем это можно было
бы сделать. Поскольку геополитическая ситуация вокруг России будет
отличаться разнообразием и запутанностью, и военных угроз может
возникнуть не одна-две, как в годы "холодной войны", а куда больше,
то и способов пересечения ядерных порога должно быть разработано
несколько - в соответствии с прогнозируемым развитием событий^.
В свою очередь для их реализации потребуется разнообразить и сделать
более гибкими отечественные ядерные вооружения от тактического
до стратегического уровня.
Это, разумеется, не означает, что Россия должна вновь сверхвооружиться
и легковесно использовать свою ядерную мощь для решения
политических и тем более военных задач. Дело в другом. Один из
парадоксов ядерной теории состоит в том, что "сдерживает", то есть
предотвращает ядерное и крупное неядерное нападение, лишь то ядерное
оружие и та стратегия его предполагаемого применения, которые
высокоэффективны с военной точки зрения.
Наконец, больший упор на ядерное оружие и, соответственно, недопущение
дальнейших обвальных ядерных сокращений препятствовали
бы избавлению от страха перед "ядерной зимой" как в США, так
и у нас. Замечу, что это немаловажно для сохранения ситуации взаимного
сдерживания, ибо "...ситуация ядерного сдерживания существует
в отношениях между двумя любыми ядерными державами, даже если
характер политических отношений между ними таков, что вопрос об
этом никогда не поднимается"^.
Если говорить о количестве требуемого оружия, то, судя по дискуссиям
среди военных, нас вполне могут устроить потолки и ограничения
Договора СНВ-1^. С соглашением СНВ-2 - сложнее. И хотя
личная позиция автора состоит в том, что ничего хорошего договор
нам не принесет^, а последствия его нератификации или невыполнения
не так страшны^, данное соглашение, может быть и можно было
бы доработать с учетом замечаний российских экспертов. Но вот спускаться
ниже потолков договора СНВ-2 явно нельзя. Тем более, что
после подписания договора СНВ-2 А. Козырев пообещал, что Россия
не будет участвовать в гонке разоружения, и что с подписанием данного
договора и заключением химической конвенции "мы достигли той
стадии, когда практически не осталось областей, где следовало бы договариваться
о сокращении тех или иных видов вооружений"^. Наверное,
и тактические ядерные вооружения должны быть частично
восстановлены в правах.
Столь же важно определиться с составом будущих ядерных сил. В
чисто концептуальном плане все достаточно ясно. Ошибкой было и
превращение ядерной триады в диаду (т.е. отказ от тяжелых бомбардировщиков),
и перенос основной части СЯС в море, и концентрация
их на суше, и - на земле - предпочтение либо мобильного, либо
стационарного варианта базирования ракет. Ведь каждая часть триады
обладает своими уникальными преимуществами и недостатками, все
вместе они образуют единый военный организм, их совокупность за127
трудняет гипотетическому противнику планирование ядерных наступательных
операций, резко снижаются шансы быть обезоруженным и
т.д. (Об этом было немало написано в годы конфронтации и не имеет
смысла приводить всю аргументацию снова. Отмечу лишь, что одним
из основных принципов развития ядерной триады США по-прежнему
является сохранение сбалансированности ее частей). Своими преимуществами
и недостатками обладают и отдельные системы вооружений.
Понятна, конечно, корпоративная мотивация и "моряков", и "сухопутников",
и их лоббистов в ВПК и в центральном аппарате Минобороны,
тянущих одеяло на себя, но все-таки определяющими должны
быть интересы страны.
И последнее. Необходимо не дать Вашингтону стереть грань между
стратегической и тактической (не имеющей договорных ограничений
в развертывании) ПРО под предлогом прояснений и уточнений Договора
по ПРО. Будущие тактические противоракетные комплексы не
должны обладать сколько-нибудь значимым потенциалом перехвата
стратегических ракет. Надо также еще раз оценить целесообразность
сохранения моратория на ядерные испытания. И старые, и новые боеприпасы
нуждаются в практической проверке. Может быть, лучше
договориться о квотировании испытаний? Тем более, что полного моратория
все равно не получается. Китай испытывает новые образцы
оружия по мере необходимости, Франция при новом президенте также
не намерена проявлять сдержанность, да и в США все больше сторонников
умеренной программы ядерных испытаний. К тому же после
бессрочного продления договора о нераспространении ядерного оружия
более нет необходимости показывать нынешним безъядерным государствам
серьезность разоруженческих усилий членов ядерного
клуба.
:11ем1й1ари1'
1 Fulbright W. The Arrogance of Power. N.Y., Vintage book, 1966, p. 8-9.
2 CM., напр.: Пятый Всемирный Конгресс Коммунистического Интернационала.
7-17 июня - 8 июля 1924. Стенографимеский отчет. Часть 1. 1925, с. 92-110.
3 Это нововведение в полной мере можно оценить только сегодня. В неспособности
выйти за узкие рамки рассмотрения глобальных процессов исключительно с точки зрения
взаимодействия наций-государств и начать мыслить еще и структурными глобальными
и региональными категориями западные ученые видят одну из важнейших причин
нынешнего глубокого кризиса либерализма (он же либеральный интернационализм или
вильсонизм). Hoffmann S. The Crisis of Liberal Internationalism. Foreign Policy, № 98, Spring
1995, p. 163.
4 В его главном труде (Mahan A. The Influence Of Sea Power Upon History. 1660-1783.
2 ed. Boston, Little, Brown and Co., 1981.) теоретические обобщения и концепции занимают
небольшая первую главу, остальная же часть массивного издания посвящена детальному
описанию важнейших морских сражений.
5 MacKinder Н. The Geographic Pivot of History. (Эта и другие упоминаемые ниже
работы автора, приведенные в сборнике MacKinder Н. Democratic Ideals and Reality. N.Y.,
1962).
6 Дьяков Ю., Бушуева Т. Фашистский меч ковался в СССР. Красная Армия и
рейхсвер. Тайное сотрудничество 1922-1933. Неизвестные документы. М., Советская
Россия, 1996,384 с.
7 Назову лишь работы раннего периода: Baldwin Н. Power and Politics: the Price of
Security in the Atomic Age. Claremont, Claremont College Press, 1950; Blacken P. Atomic
Weapons and East-West Relations. N.Y., Cambridge, 1956; Finletler Th. Power and Policy.
N.Y., Hareourt, Brace, 1953; KissingerH. Nuclear Weapons and Foreign Policy. N.Y., Harper
and Brothers, 1957; Reinhardt G. American Strategy in the Atomic Age. Norman, University of
Oklahoma Press, 1955.
8 Brzezinsky Z. The Premature Partnership. Foreign Affairs, vol. 73, № 2, March/April
1994. p. 67-82.
9 Huntington S. The Clash of Civilizations. Foreign Affaire, vol. 72, № 3, Summer 1993, p.
22-49.
10 Rubinstein R" CrockerJ. Challenging Huntington. - Foriegn Policy, N" 96, Fall 1994,
p. 113-128.
11 CM.: Краткий философский словарь. М., 1954, с. 103-104.
12 См.: Что есть что в мировой политике. Словарь-справочник. М., 1986, с. 84-85.
13 Геополитика: теория и практика. М., 1993.
14 Советский энциклопедический словарь. М., 1988, с. 291.
15 Панарин А, Вызов (Геополитический пессимизм против цивилизованного оптимизма).
Знамя, 1994, № 6, с. 150-151, 159.
1 Термины типа глобалистика и геоглобалистика автор относит к разряду журналистских
изысков и потому не рассматривает. Геоглобалистика (так, к примеру, называется
регулярный раздел издания "Россия XXI", заявляющего о себе как о журнале интеллектуальной
оппозиции) к тому же содержит явную тавтологию и тем более не может
восприниматься серьезно.
2 Такую идею отстаивал, например, шведский географ Рудольф Челлен, почитаемый
на Западе как один из отцов-основателей геополитики и автор самого этого термина.
5 - 4135
3 C.S. Gray. The Geopolitics of the Nuclear Era: Heartland, Rimlands, and the
Technological Revolution. N.Y., Crane, Russak and Co., 1977, p. 5.
4 Так, английский ученый переопределил геополитику в качестве науки, изучающей
поведение государств "на фоне таких их характеристик, как территория, ее местоположение
в мире, наличие природных ресурсов, размещение населения, экономическая
деятельность и политическая структура (выделено мной - К.С)". (G. Parker.
The Geopolitics of Domination. Lond.-New York, Routledge, 1988, p. 168). Налицо заявка на
дальнейшую универсализацию предмета геополитики, правда, сделанная лишь в завершающем
книгу глоссарии и не нашедшая никакого обоснования и разработки в основном
тексте монографии.
5 Дело не только в "шкурных" интересах отдельных ученых. Западные общественные
науки (политология, социология, футурология, экономика и прочие) теряются в
догадках относительно даже близкого будущего и дают самые противоречивые рекомендации
практикам. Модные же ныне, особенно в США, "междисциплинарные исследования"
проблемы не решают, так как междисциплинарность эта, как правило, формальнопоказушная,
практикуемая в узких пределах.
6 15-20 лет тому назад подобный пересмотр геополитических показателей наметили
американские ученые, добавившие к традиционным данные по научно-техническому
потенциалу страны, ее политической системе, национальной психологии, но их цель
была вполне прагматична. Уже тогда обозначился экономический "откат" социализма и,
напротив, явственно выросла мощь ЕЭС и Японии, так что ревизия им понадобилась,
дабы "научно" подтвердить мировое лидерство США, о чем можно судить по их основным
идеям и выводам.
7 Директор научных программ Центра стратегических и международных исследований
Массачусетского технологического института пишет: "Ускорение глобальной экономической
интеграции вызывает обострение конкуренции национальных экономических
стратегий... Ход этой конкуренции окажет глубочайшее воздействие не только на
мировую экономику, но в более широком контексте и на международную безопасность и
политические отношения. Есть опасность, что становящиеся все более националистическими
экономические стратегии...приведут основные экономические державы и весь
мир в эпоху "реалэкономики", в которой эгоистические экономические интересы будут
вынуждать правительства добиваться односторонних преимуществ даже в рамках международной
системы, характеризуемой растущими взаимозависимостями". (Е.
Peterson. Looming Collision of Capitalisms? The Washington Quarterly, № 2, Vol. 17, 1994,
p. 65).
8 Характеризуя движение капиталов и инвестиций, директор школы международных
отношений Технологического Института штата Джорджия пишет: "Из-за высокой
мобильности финансовых средств финансовые рынки мо1ут становиться крайне подвижными,
когда падение и рост их зависят чуть ли не от слухов и первых реакций на события.
С течением времени такая нестабильность создает у потенциальных инвесторов чувство
неуверенности, которое в конечном итоге отражается на темпах экономического развития...".
(D. Papp. Contemporary International Relations. Framework for Understanding. N.Y.-
Toronto, Macrnillan Publ. Co., 1991, p. 409).
9 Директор программ изучения проблем международной безопасности Колумбийского
университета пишет по этому поводу: "...я считаю идеологию элементом реальной
силы, а не просто системой ценностей, поскольку она содействует социальной мобилизации,
готовности платить высокую цену стратегического соперничества, а также служит
стимулом для заключения союзов между странами. Единственным кандидатом на замену
марксизма-ленинизма как соперничающей идеологии является радикальный ислам,
который гипотетически способен содействовать сплочению с Ираном таких различающихся
районов как Ближний Восток и Северная Африка, Нигерия, Пакистан, Индонезия,
и некоторые республики бывшей советской Средней Азии" (Betts R. Wealth, Power
and Instability. East Asia and the United States After the Cold War. International Security, Vol.
18, № 3, Winter 1993/1994, p. 43).
10 Подр. см., напр.: R. Dannreuther. Creating New Slates in Central Asia. Adelphi
Papers № 288, March 1994, p. 52-69.
11 Rosenau J. New Dimensions of Security. The Interaction of Globalizing and Localizing
Dynamics. Security Dialogue, 1994, Vol. 25, № 3, p. 266.
12 Lind M. In Defense of Liberal Nationalism. Foreign Affairs, 1994, Vol. 73, № 3,
May/June p. 94.
13 Rosenau J. New Dimensions of Security. ... p. 263.
14 Брежнев Л.И. Исторический рубеж на пути к коммунизму. Коммунист, 1977, №
17, с. 6.
15 Evans G. Cooperative Security and Intrastate Conflict. Foreign Policy, 1994, № 96, p.
5.
16 Полиэтничность возникает, видимо, тогда, когда в государстве образуется иноэтническая
община (ы), значительная по размерам в масштабах данной страны, особенно,
если эта община организована в этнические союзы и политико-этнические партии (что
характерно, например, для ряда восточноевропейских стран), располагает печатными
органами, имеет компактные места проживания. Подр. об этой, проблеме см.: Sheffer G.
Ethno-National Diasporas and Security. Survival, vol. 36, № I, Spring 1994, pp. 60-79.
17 Как отмечает профессор международного права Г. Готтлиб, "государственность
стала высшим призом националистов, их флаг - самоопределение, а характер требований
- территориальный" (Gottlieb G. Nations Without States. Foreign Affairs, Vol. 73, №
3, May/June 1994, p. 102).
18 "Хотя распад многонационального государства может создать ваакум силы или
новый баланс сил государств-наследников", - пишет американский эксперт, - "эти
результаты могут быть стратегически выгодны некоторым странам. ... С учетом угрозы,
которую представлял СССР для США (а ранее угрозу со стороны империи Романовых
для Великобритании), вовсе не очевидно, что единство на территории СССР лучше, чем
группа соперничающих между собой стран-наследниц". Здесь же он отмечает, что для
этих самых "некоторых стран" должны существовать прямо противоположные стандарты:
по его мнению, например, США в 1958 г. законно расширились, присоединив к
качестве штатов Аляску и Гаваи, а теперь должны "впитать" и Пуэрто-Рико, Lind M. In
Defense of Liberal Nationalism, p. 90, 98. Любопытно, что еще в 20-е годы геополитики"евразийцы"
предупреждали о том, что "стратегия фрагментарности работает на пользу
морским державам (т.е. США и Англии -К.С.) в ущерб континентальным (в том числе
и России -К.С.)" (Очирова Т. Геополитическая концепция евразийства. Общественные
науки и современность, 1994, № I ).
19 По мнению некоторых авторов, на повестке дня стоит создание по крайней мере
нескольких десятков новых этнически "чистых" государств. Lind M. In Defense of...р. 90.
20 См.: Корниенко Г. Закончилась ли "холодная война"? Независимая газета. 1994,
16 августа.
21 World Encyclopedia of Peace. Vol. 2. Oxford, Pergamon Press, 1986, p. 2.
22 О концепции "воздушной мощи", разработанной между двумя мировыми войнами
см.: П. Вотье. Военная доктрина генерала Дуэ. M., Гос. изд. Наркомата обороны
Союза ССР, 1937, с. 45-220.
23 О самостоятельной геополитической роли военной силы (если она есть) пишет,
например, Р. Бэттс. Намекая на отставание военного развития Японии от экономического
и несопоставимость военных потенциалов США и Японии, он отмечает: "Причиной
того, что недавние торговые коллизии между Токио и Вашингтоном не превратились
из экономической проблемы в проблему национальной безопасности (для США)
является то, что Япония - однобоко развитая великая держава" (R. Belts. Wealth, Power
and Instability. East Asia and the United States after the Cold War. International Security, Vol.
18, № 3, Winter 1993/1994, p.55).
24 При комплексном анализе процессов недавнего прошлого следует, наверное,
признать права гражданства также и за идейной и идеологической экспансией, которая
обеспечивала даже "монополизацию" духовной сферы.
25 Нагляден пример ФРГ, мощная экономика которой с натугой "переваривает"
новые восточные земли. Не случайно Южная Корея, надеющаяся на мирное воссоединение
с КНДР, внимательно изучает германский опыт. В прошлом, когда "экспансионисты"
действовали огнем и мечом, такого рода трудностей было куда меньше.
26 Подробнее о ресурсной проблеме см.: Global Resourcers and International Conflict.
Environmental Factors in Strategic Policy and Action (UN-SIPRI Study). Oxford-N.Y.,
Oxford University Press, 1986.
27 Включая экспансию лингвистическую, внедрение "импортных" бытовых и поведенческих
стандартов, унифицированной масс-культуры, которые предваряют или со.5*
путствуют экспансии экономической, особенно благоприятствуя ей, а также помогают
удерживать целые суверенные территории в орбите геополитического влияния какоголибо
центра силы в целом или его лидера (американская "стандартизация" европейского
региона, экспансия английского языка как основного носителя информации и т.д.").
28 Имеется в виду распространение религий за счет миграции их носителей, например,
жителей Северной Африки и арабского Востока в государства Южной Европы.
29 Паркер Дж. Преемственность и изменения в геополитической мысли Запада в XX
столетии. Международный журнал социальных исследований (ЮНЕСКО), 1991, № 3,
с. 25.
30 Здесь будет уместно отметить, что по сравнению с периодом холодной войны
произошло упрощение качества экономического соперничества. Тогда их было по сути
два типа. Первый - тот, о котором говорил, например, Г.М. Маленков: "Советское
правительство стояло и стоит на той позиции, что капиталистическая и социалистическая
системы вполне могут мирно сосуществовать, экономически соревнуясь между
собой". (Речь на первой сессии Верховного Совета СССР четвертого созыва, М., Госполитиздат,
1954, с. 17). Это было "состязание на расстоянии" при минимуме экономического
взаимодействия между его участниками. Второй тип - соперничество между
странами Запада, которое реализовывалось через экономическое сотрудничество. Сегодня
остался только этот тип и в него постепенно включается весь бывший соцлагерь.
Правда, первый тип соперничества может вновь вернуться к жизни в условиях международной
изоляции России и особенно при возобновлении конфронтации между нею и
основными центрами силы.
31 Не удивительно поэтому, что сотрудничество нередко порождает новые противоречия
(так, в процессе интеграции стран ЕС возникли серьезные споры по введению
общей валюты, созданию наднациональных банковских структур, выработке трудового
законодательства), а соперничество при сопоставимости сил сторон приводит к хотя бы
временным компромиссам (в таком ключе протекает, например, экономическое взаимодействие
США и Японии).
1 Как писала влиятельная американская газета, "...НАФТА - это региональный
блок, который противоречит международной системе торговли и инвестиций, олицетворяемой
ГАТТ. Продукция стран, не входящих в НАФТА... будет подвергаться дискриминации.
... Заявляяотом, чтопостепеннодеятельностьНАФТАдолжнабытьраспространена
и на Латинскую Америку ....Клинтон... подрывает глобальный режим экономической
и финансовой либерализации" (The New York Times, 1993, Nov. 19, p. Al 9).
2 Пытаясь предсказать очертания "развитого" многополярного мира, известный теоретик
международных отношений К. Уолц (университет Беркли) пишет, что "ведущие
государства мира будут стремиться к укреплению своего экономического влияния на
страны, от которых они зависимы или с которыми тесно связаны. Поскольку стимулы к
соперничеству сильны, несколько великих держав сформируют свои региональные базы
влияния в Азии, Европе и Америке... Япония возглавит формирующийся восточный
азиатский блок; вопрос о месте Китая и лидерстве в северо-восточной Азии пока еще
окончательно не решен. Западная Европе, включая ЕС, все более концентрируется на
самой себе, сокращая внешний экспорт и импорт. И в случае успеха Североамериканской
зоны свободной торговли НАФТА, США окажутся в центре крупнейшего в мире
экономического блока...". (Waltz К. The Emerging Structure of International Politics.
International Security, Vol. 18, № 2, Fall 1993, p. 61).
3 Подр. см.: Brenner М. Multilateralism and European Security (Survival, Vol. 35, № 2,
Summer 1993, p. 143-144).
4 Известия, 1993, 23 октября.
5 В 1990 г. в США был проведен широкий опрос высокопоставленных сотрудников
американских промышленных компаний и банков, официальных лиц госдепартамента,
студентов, рядовых граждан и профессиональных экономистов. Им был задан вопрос,
что они предпочли бы: 25%-ный экономический рост США и 75%-ный - Японии в
наступающем десятилетии; либо рост в 10% для США и 10,3% для Японии? За исключением
экономистов все остальные опрошенные почти единодушно предпочли худший
для Японии вариант несмотря на то, что за это по условиям опроса нужно было "распла132
чиваться" существенной потерей темпов экономического развития самих США
(Mastanduno М. Do Relative Gains Matter? America's Response to Japanese Industrial Policy.
International Security, Vol. 16, № I, Summer 1991, p. 73).
6 Несмотря на то, что страны, входящие в НАФТА США, Канада и Мексика, были
образованы усилиями выходцев из стран, по терминологии Данилевского, романо-германской
цивилизации, за время независимого существования в Северной Америке возникла
во многом отличная от европейской культура.
7 По этому поводу К. Грэй писал: "Выбрав желаемую картографическую проекцию,
можно доказать, что Евразия-Африка окружают обе Америки; что Америки окружают
Бвразию-Африку; или что Америки вообще являются удаленным (от Евразии) островом"
(Gray К. The Geopolitics of the Nuclear Era. N.Y., 1977, p. 54).
8 Нельзя, правда, исключать и того, что нынешние многочисленные мелкие и средние
конфликты и войны на территории бывшего соцлагеря (экс-Югославия) являются
неизбежными и пока еще не самыми страшными спутниками "третьего передела".
9 Например, в середине 1993 г. страны ЕС приняли решение ускорить снятие таможенных
барьеров на пути ряда товаров из ВЦЕ (Financial Times, June 9, 1993, p.3).
10 Независимая газета, 1993, 28 августа.
11 Известия, 1993, 26 августа.
12 Goble P. Russia and Its Neighbours. Foreign Policy, № 90, Spring 1993, p. 87.
13 Hoar J. (Commander in Chief, U.S. Central Command) Eyes on the World's Likeliest
Flashpoint. Defense, № 3/4, Special Issue, 1993, p. 4-5.
14 CM., напр.: Известия, 1993, 28 октября.
15 Используются, впрочем, и другие, зачастую весьма экзотические способы "наведения
мостов" в бывшие республики СССР. Например, предложение Японии оказать
Белоруссии помощь в уничтожении ядерного оружия на ее территории (Defense News,
1993, November 15-21, p. 4). Здесь вызывают сомнения два обстоятельства: имеет ли
Япония, подписавшая договор о нераспространении ядерного оружия как неядерное
государство, оказывать такую помощь; а также вправе ли Белоруссия ее принимать
после подписания соглашения с Россией о том, что ядерное оружие на ее территории -
российская собственность.
16 Относительно стабильный и богатый природными ресурсами Казахстан уже становится
местом паломничества потенциальных инвесторов. Открытые там совсем недавно
нефтяные и газовые месторождения сразу привлекли внимание 70 фирм из одних
только США. А во время одного из визитов Назарбаева в Вашингтон Клинтон пообещал
мощную государственную поддержку тем американским бизнесменам, которые "намерены
получать доходы от казахского нефтяного бума". The New York Times, February
1994, p. A3.
17 Московские новости, 1993, № 52 (31 декабря), с. 7A.
1 Справедливости ради надо отметить, что даже в этот начальный период высокая
идеологизированность - не только по форме, но и по содержанию - внешнеполитической
активности Москвы не мешала тогдашним руководителям применять геополитические
приемы для достижения своих целей. Чего стоит один ленинский тезис об использовании
противоречий между империалистическими странами для обеспечения выживания
Советской России в капиталистическом окружении.
2 Начало процесса замещения интернационалистской политики на национальноориентированную
сразу отметил Л. Троцкий. Обращаясь к VI Конгрессу Коминтерна,
он писал, что в результате ошибок руководства Коминтерна в Германии, Англии, Китае
в 1923-27 годах произошли откат мировой революции и стабилизация капитализма. В
этих условиях утвержденный Сталиным курс на построение социализма в отдельной
стране "есть социал-патриотическая установка", "проявление национальной ограниченности",
и в конечном итоге предательство дела революции в России, ибо "из доведенной
до чрезвычайности напряжения взаимозависимости различных стран вытекает не только
политическая, но и экономическая невозможность построения социализма в одной
стране". Чуть позже Троцкий писал о "грубоэмпирическом (т.е. неидеологизированном
-К.С.) характере сталинской политики". (Троцкий Л. Коммунистический Интернационал
после Ленина. М., Принтима, 1993, с. 27, 116, 118, 102, 303). С большим времен133
ным разрывом о том же писал пока еще верный марксист-ленинец Яковлев: "И,В. Сталин
придал теории узкопрагматический смысл, а нередко и вульгарный характер".
Яковлев А.Н.. Реализм - земля перестройки. Избранные выступления и статьи. "М.
ИПЛ, 1990, с. 31.
3 См., например, анализ международного положения в докладе А. Жданова в сентябре
1947 г. В нем "классовые мотивы" звучат весьма приглушенно, а задача нового
"антиимпериалистического и демократического лагеря" определяется как "борьба против
угрозы новых войн и империалистической экспансии, укрепление демократии и
искоренение остатков фашизма". (Информационное совещание представителей некоторых
компартий в Польше в конце сентября 1947 г. М., Госполитиздат, 1948, с 23).
Интересно, что в последнем крупном сборнике своих работ Сталин вышел за узкие
идеологические и военно-политические рамки, написав, что после войны "единый всеохватывающий
мировой рынок распался, в результате чего мы имеем теперь два параллельных
мировых рынка, тоже (как два военно-политических лагеря) противостоящих
друг другу". (Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., Госполитиздат,
1952, с.30-31). Тем самым он фактически заявил о многоаспектном, т.е. геополитическом
противостоянии обоих тогдашних центров силы.
4 Третье лицо в государстве, спикер Совета Федерации В. Шумейко, без тени сомнения,
спутав совершенно разные понятия заявил, что "демократия не заменит геополитику".
(Сегодня, 1994,18 ноября).
5 Уход молодых поколений в примитивный бизнес только одна из причин. Другая -
истощение генофонда, наблюдаемого в первую очередь в крупных городах, которые
являются основными поставщиками работников интеллектуальных профессий. Это означает,
что элита будет во все большей степени рекрутироваться из мелких городов, не
способных обеспечить высокий уровень подготовки (и, возможно, даже требуемую численность)
интеллектуалов.
6 Так, за счет изощренной "опиумной" внешней политики "князь Меттерних сумел
на тридцать с лишком лет замедлить разрушение обветшалого здания (империи)" Данилевский
Н. Россия и Европа. М., 1991, с. 38.
7 3. Бжезинский без обиняков заявляет:"Россия - побежденная держава.... Сейчас
у нее есть шанс... стать демократическим европейским (курсив мой - К. С.) государством...
претендовать на роль сверхдержавы - иллюзия. Россия сейчас бедная, примитивная
страна. За пределами нескольких городов Россия - как Индия". (Сегодня, 19
августа, 1994). Ему вторят и склонные еще в недавнем прошлом к выражению симпатий
в отношении России ведущие ученые немецкого Института по исследованию стран
Восточной Европы и международных проблем. "С моей точки зрения, сегодня в Германии
наступило отрезвление - ожидания в отношении России не оправдались. И поэтому
Германии надо заново определить свои интересы, прежде всего в том, что касается
ближайшего окружения России. Российские часы идут отлично от наших, западных"
(Ф. Ольденбург); "...еще вчера великая ядерная держава стала сегодня страной "третьего
мира"" (Э. Шнайдер); можно подумать о том, "чтобы привлечь российский частный
капитал для инвестиций в новых федеральных землях (но не для вложений в основной
промышленный потенциал Германии в ее западных землях - К.С.)" (X. Тиммерман).
Сегодня, 20 августа, 1994.
8 В бытность министром внешних экономических связей РФ А. Авен усомнился в
разумности участия России в многосторонних режимах экспортного контроля: они часто
служат политическим средством вытеснения с рынка третьих стран нежелательных,
прежде всего для американских компаний, конкурентов. (О стратегии внешнеэкономической
деятельности и механизме ее реализации в 1992-1993 годах. Мировая экономика
и международные отношения, 1992, № 7, с. 60-61). Другой "бывший" - С. Глазьев -
говорил о 16 миллиардах долларов упущенной выгоды от присоединения России к санкциям
против Ирака, Ливии и Югославии. (Известия, 1993, 22 января. См. также: Егорин
А. Каддафи наказан. Москва тоже. Московские новости, 1993, № 47).
9 The New York Times, December 23, 1993
10 Добавлю, что намерение сдержать экономический подъем России часто соседствует
со стремлением законсервировать ее нынешнюю военную и геополитическую уязвимость.
Это подтверждается нежеланием большинства западных стран пересмотреть
по просьбе России "фланговые ограничения" договора по обычным вооружениям в Европе;
отказом ООН легитимизировать присутствие российских войск в кризисных райо134
нах СНГ, предоставив им статус миротворческих сил и тем самым выдав им мандат на
стабилизирующие региональную ситуацию действия.
I I Joffe J. "Bismark" or "Britain"? Toward an American Grand Strategy after Bipolarity.
International Security, Vol. 19, № 4, Spring 1995, p. 103.
12 Vancouver Summit - US Assistance to Russia; G-7 Chairmen's Support for Russian
Reforms. U.S. Department of State Dispatch Supplement, 1993, Vol. 4, №2, p. 7-9, 17.
13 Clinton W. A Strategic Alliance With Russian Reform. U.S. Department of State
Dispatch, 1993, April 5, Vol. 4, №14, p. 192.
14 Бывший вице-премьер А. Шохин, говоря о принципе увязывания политических и
экономических условий в подходах к бывшим республикам СССР, заметил: "Так делается
во всем мире, однако Россия, может быть, из-за отсутствия опыта не использовала
его в отношениях с ближайшими соседями". (Московские новости, 1993, № 47, с. 15А).
Нет оснований считать, что данный принцип, который уже, судя по всему, включен в
методику российского руководства, не применим в более широких международных отношениях.
15 Waltz К. The Emrging Structure of International Politics. International Security, Vol.
18, №2, Fall 1993, PP.51, 52.
1 В постсоветском российском политическом новоязе под "ближним зарубежьем"
понимаются бывшие соседи России по СССР, а мелькавший в свое время термин "среднее
зарубежье" подразумевал зарубежных союзников СССР.
2 Эта проблема активно обсуждалась и в официальных периодических изданиях.
См., напр.: К. Сорокин. Союзники и партнеры в международных отношениях. Коммунист,
1991, №9, с. 95-104.
3 См., например: Лурье С. Российская империя как этнокультурный феномен. Общественные
науки с современность, 1994, № 1, с. 56-64.
4 Профессор политологии из университета в Пенсильвании (США) замечает, что в
период советско-американского соперничества в развивающихся странах проявилась
способность местных режимов получать от обоих соперников огромные ресурсы, "начиная
от экономической помощи и современного оружия до политических советников и
боевых частей для подкрепления собственных региональных амбиций. ... Союзники в
"третьем мире" выбивали для себя помощь, во многих случаях значительно превосходящую
их реальные потребности, поскольку Москва и Вашингтон, поглощенные борьбой
друг с другом, не осознавали, до какой степени их эксплуатировали".: (Rubinstein A. The
Geopolitical Pull on Russia. Orbis, Vol. 38, № 4, Fall 1994, p. 569).
5 По официальной советской статистике, с начала 60-х по конец 70-х годов СССР
построил в развивающихся странах 1200 крупных народнохозяйственных объектов (немногим
меньше, чем у себя за первую пятилетку), из них 22,9% в энергетике, 36,5% в
металлургии, 5,5% в сельском хозяйстве. (Построено при экономическом и техническом
содействии Советского Союза. М., Международные отношения, 1982, с. 143, 144).
Некоторые разделили судьбу, например, заброшенного в середине 60-х гг. огромного и
намного превышающего потребности страны металлургического комбината в Челигонге
(Индонезия).
6 Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. Вильнюс, АО
ИМОМ и Фирма INPA, 1990.
7 Barber J. Russia: a Crisis of Post-Imperial Viability. Political Studies, Vol. 42, Special
Issue 1994, p. 36.
8 Подробнее см.: Лафитский В. Этнократизация власти. Независимая газета, 1995 7
апреля.
9 Такое впечатление усиливали и знаменитый визит Горбачева в Литву, где советский
вождь заявил, что республика вывозит на 2 млрд. руб. меньше продукции, чем
ввозит, то есть субсидируется другими республиками; и последовавшие затем в прессе
скрупулезные подсчеты внутрисоюзного товарооборота.
10 Концепция внешней политики Российской Федерации. Дипломатический вестник,
январь 1993, специальный выпуск, с. 6-8; Об укреплении Российского государства.
(Основные направления внутренней и внешней политики). Послание Президента Российской
Федерации Федеральному Собранию. М., 1994, с. 94-99.
11 А это косвенно подтверждает и развернувшаяся в российской печати дискуссия
на тему: стоит ли новой России становиться империей (См., напр., "сериал": Гущин В.
Быть России имперской. Независимая газета, 23 июля 1993; Гущин В. И все-таки
имперской России быть. Независимая Газета, 17 сентября, 1993; Мигранян А. Россия и
ближнее зарубежье. Все пространство бывшего СССР является сферой жизненных интересов
России. Независимая Газета, 18 января 1994).
12 К примеру, в начале 20-х гг. расходы британской короны в Индии значительно
превышали доходы (117 млн. ф. ст. против 149 млн. в 1921 г., и 126 млн. против 136 в
следующем); к середине того десятилетия установился баланс на уровне ок. 130 млн. ф.
ст. Во второй половине 30-х гг. доходы и расходы несколько сократились, по-прежнему
оставаясь в примерном равновесии (на уровне 90-99 млн). The Statesman's Yearbook
1926. Statistical and Historical Annual of the States of the World for the Year 1926. Lond.,
. MacMillan and Co., 1926, p. 124; The Statesman's Yearbook 1941. Lond., 1941, p. 119.
13 Например, оборона внешних рубежей СНГ, гармонизация внешнеполитических
курсов, создание единого военно-стратегического пространства чреваты обременением
России чужими амбициями, проблемами и войнами, а урегулирование конфликтов и
достижение стабильности по периметру российских границ не обязательно благо, если,
например, речь идет о консолидации откровенно антироссийского режима.
14 Как не без ехидства пишет по этому поводу влиятельный американский журнал,
стремление руководителей стран ЦВЕ войти в клуб богатых и стать частью хоть какойнибудь
системы безопасности "выглядит странной наградой для тех восточноевропейских
стран, которые только что освободились из объятий другой многонациональной
империи". (Malcolm N. The Case Against "Europe". Foreign Affairs, Vol.74 № 2,
March/April 1995, p. 67).
15 Так, основная часть польской армии за последние несколько лет была перемещена
с западных к восточным рубежам. (Military Balance 1994-1995, London, IISS, 1994, p.
97).
16 Как писал в свое время руководитель программы международных исследований
Гуверовского центра, что СССР столкнется с большими проблемами, если попытается
использовать армии союзников по ОВД в войне против НАТО", поскольку "восточноевропейские
армии не могут считаться полностью надежными даже в деле осуществления
внутренних функции". (Staar R. The Warsaw Treaty Organization. Current History,
November 1987, p. 359), Сходную точку зрения выражали и другие исследователи,
например, профессор американской военной академии: "...для СССР небезопасно полностью
полагаться на лояльность вооруженных сил стран Восточной Европы в случае
затяжной войны с НАТО... Чем дольше продлятся боевые действия, тем больше вероятность
того, что советским военным операциям помешает проявление подспудной враждебности
(союзников)". (MaeGregor D. Uncertain Allies? East European Forces in the
Warsaw Pact. Soviet Studies, Vol. XXXVIII, № 2, April 1986, p. 243).
17 Авторы доклада одного из НИИ сухопутных сил США отмечают, что неудачи
НАТО в бывшей Югославии неизбежно приведут к "определенной ренационализации
подходов к обеспечению собственной безопасности в странах Восточной Европы".
(World View: The 1995 Strategic Assessment From the Strategic Studies Institute. U.S. Army
War College, Carlisle Barracks. Febr. 1995, p. 14).
18 Например, о разработке новой "двойной" политики США в отношении Кубы см.:
Сегодня, 1995 б мая.
19 США противятся этой сделке под предлогом того, что ее реализация ускорит
создание иранского ядерного оружия. Однако российская разведка не видит "убедительных
признаков наличия в стране скоординированной целостной военной ядерной программы...",
и утверждает, что "уровень достижений ИРИ в ядерной области не превышают
аналогичного показателя для еще 20-25 стран мира". (Договор о нераспространении
ядерного оружия. Проблемы продления. Служба внешней разведки российской Федерации.
М., 1995, с. 50,53). В печати были сообщения, что тот же тип реакторов, которые
Россия намерена поставить Ирану, США сочли возможными предложить КНДР в качестве
замены ныне существующих и якобы способных производить ядерные взрывчатые
вещества (Известия, 15 февраля 1995). Похоже, повторяется история двухлетней давности,
когда США противились продаже Россией криогенных двигателей Индии под предлогом
их пригодности для использования в боевых стратегических ракетах.
20 Rumer Eu. Eurasian Letter: Will Ukraine Return to Russia? Foreign Policy, Fall 1994,
№ 96, p. 142. Так же оценивают военно-политическую стратегию Украины и другие
западные исследователи, подчеркивая ее близорукий и опасный характер (напр.,
Furtado Ch. Nationalism and Foreign Policy in Ukraine. Political Science Quarterly, Vol. 109,
№ I, Spring 1994, p. 98).
21 На Украине утверждена новая экономическая концепция. Финансовые известия,
199511 мая.
22 Пока дела здесь идут неважно. Так, на 1 января 1995 г. объем прямых иностранных
инвестиций на Украине составили 366,5 млн. долл. Из них лишь 17,5 млн, (около 5
проц.) пришлось на страны бывшего СССР, прежде всего Россию, в то время как на
США и Германию соответственно -22 и 17 проц. (Финансовые известия, 1995, 30
марта).
23 До южных рубежей России могут докатиться волны еще одной крайне нетерпимой
разновидности ислама - целенаправленной глобально-экспансионистской, которая,
пока, правда, находится в стадии организационного становления. Так, по сообщениям
зарубежных радиостанций, представители религиозных организаций этого толка
провели 31 марта 1995 г. первую встречу в Судане, где объявили следующее столетие
"веком (своего) бога".
24 О некоторых аспектах ирано-турецкого соперничества в Азербайджане и других
республиках бывшего СССР см.: Надеин-Раевский В. Турция, Россия и туркоязычные
народы после распада СССР. Мировая экономика и международные отношения, 1994,
№ 4, с 44-48. Одним из последних его актов было предложение бывшего президента
Азербайджана А. Эльчибея (известного своей протурецкой ориентацией)расширить
территорию Азербайджана за счет Ирана. (Сегодня, 1995 6 мая).
25 Достижение весной 1995 г. первым вице-премьером Сосковцом соглашение о
"реструктурировании" украинского долга без одновременного решения судьбе Севастополя
и Черноморского флота являются прямым нарушением данного принципа, который
был изначально заложен в российскую позицию на переговорах с Киевом.
26 Уже в 1993 г. обозначились признаки того, что Турция неспособна выполнить
обещания, которые она надавала "родственным народам" на пространстве бывшего
СССР.
27 См. интервью с командиром пограничных войск России в Таджикистане Генералом
Л. Чечулиным (Наш человек в Таджикистане или вечный хомут миротворца. Московский
комсомолец, 1995 22 февраля).
28 Именно такими калькуляциями и занимаются участники активно идущей на
Западе дискуссии о способах применения военной силы в современных условиях. См.:
Mayens Ch. Relearning Intervention. Foreign Policy, Spring 1995, № 98; Haas R. Military
Force: a User's Guide. Foreign Policy, № 96, Fall 1994.
29 Подобная геополитическая формула лежит в основе печально знаменитой брошюры
Жириновского, в которой автор излагает видимые им интересы России в южных
широтах и предлагает непосредственное использование вооруженной силы для их реализации.
(Жириновский В, О судьбах России. Часть II. Последний бросок на юг. М.,
1993, с. 26-48).
30 См., напр.: США лоббируют интересы своих компаний за рубежом. Финансовые
известия, 1994 27 апреля; Правительства США и Великобритании помогают своим
компаниям завоевать индийский рынок. Финансовые известия, 1995 6 апреля.
31 Примером может служить фактический консенсус западных и многих арабских
стран по вопросу о сохранении западного, прежде всего американского, военного-политического
контроля над районами добычи и транспортировки нефти в Персидском
заливе, который значительно облегчил создание антииракской коалиции и применение
военной силы против Багдада, посягнувшего на чужие энергетические, транспортные и
военно-политические интересы.
32 National Military Strategy of the United States. Joint Chiefs of Staff. Wash., GPO,
January 1992, p. 10.
33 Именно с этого, на мой взгляд, и необходимо начать новой генерации специалистов,
ответственных за разработку концепции реализации геополитических интересов
и/или национальной безопасности России.
34 Нарастающая во всем мире тенденция регионализации нередко ведет к тому, что
автономные части некоей страны более ориентированы на кооперацию с регионами по
6- 4135
ту сторону госграницы, и данная страна оказывается расчлененной на сферы экономического
и культурного преимущественного влияния.
35 Под этим именем известна концепция, изложенная советским лидером на пятом
съезде Польской объединенной рабочей партии вскоре после ввода войск ОВД в Чехословакию:
"Хорошо известно, что Советский Союз немало сделал для реального укрепления
суверенитета... социалистических стран. Но... существуют и общие закономерности
социалистического строительства, отступление от которых могло бы повести к отступлению
от социализма... И когда внутренние и внешние силы, враждебные социализму,
пытаются повернуть развитие какой-либо социалистической страны в направлении
реставрации капиталистических порядков, когда возникает угроза делу социализма
в этой стране, угроза безопасности социалистического содружества в целом, - это уже
становится не только проблемой народа данной страны, но и общей проблемой... всех
социалистических стран." (Брежнев Л.И. О внешней политике КПСС и Советского
государства. Речи и статьи. М., Политиздат, 1973, с. 136).
36 В обращении к Конгрессу в декабре 1823 г. Президент США заявил, что Соединенные
Штаты не потерпят попыток европейских держав реколонизировать освободившиеся
народы Северной и Латинской Америк, так или иначе контролировать их судьбу
или распространить там свои политические системы. The Record of American Diplomacy.
Documents and Readings in the History of American Foreign Relations, 3rd ed. N.Y., Alfred
Knopf, 1956, p. 181, 182.
I Layne Ch. The Unipolar Illusion. Why New Great Powers Will Rise. International
Security, Vol. 17, № 4, Spring 1993, p. 42. Мало оптимизма по поводу будущих связей
США со своими союзниками по холодной войне и у другого американского специалиста:
"Экономическое соревнование (с Японией и Европой) часто бывает столь же напряженным,
как и военное соперничество, а поскольку наличие ядерного оружия сдерживает
использование вооруженной силы в отношениях между великими державами, то мы
можем ожидать, что экономическая и технологическая конкуренция между ними станет
еще более острой". (Waltz К. The Emerging Structure of International Politics. International
Security, Vol. 18, № 2, Fall 1993, p. 59). Похоже, это не только мнения отдельных
ученых. В марте 1992 г. получил скандальную известность документ Пентагона, в котором
говорилось о том, что создание любого союза даже дружественными странами (имелась
в виду, очевидно, реализация Маастрихтских соглашений) поставит под угрозу
позиции США как единственной сверхдержавы. Правда, в мае того же года документ
был "отозван" (Defense News, August 23-29, 1993, p. 23), но тем не менее он показал
скрываемые от посторонних глаз настроения в вашингтонских коридорах власти.
2 U.S Department of State Dispatch, 1993, Sept. 27, Vol. 4, № 39, p. 650.
3 Директор Центра изучения проблем экономической конкуренции Гудзоновского
института писал по этому поводу: "Будущий экономический рост США зависит от динамизма
экспортного сектора их экономики, который необходимо поддерживать, обеспечивая
ему доступ к новым рынкам сбыта и сохраняя американское преобладание на
традиционных внешних рынках". (Duesterberg Th. Global Competitiveness and U.S.-EC
Trade Relations. The Washington Quarterly, Vol. 16, № 3, Summer 1993, p. 122).
4 Christopher W. NAFTA: A Bridge to a Better Future for the United States and the
Hemisphere. U.S. Department of State Dispatch, Vol. 4, № 37. 1993, p. 625, 626.
5 В подкомитете Конгресса по международным делам она заявила: "Угрозой безопасности
США - угрозой, с которой в конечном итоге может справиться только система
коллективной безопасности - является мир, в котором происходит распространение
оружия массового поражения, национальные и региональные конфликты вызывают
огромные потоки беженцев, случаются серьезные нарушения экономических процессов.
...Если мы не отреагируем на это, не создадим (соответствующих) институтов и не
выделим необходимые средств в рамках распределения бремени по восстановлению
международного порядка, США придется до бесконечности транжирить свой ресурсы,
волю, солдат...". (Albright М. Building A Collective Security System. US Department of State
Dispatch, May 10, 1993, Уо1. 4, №19, p. 332).
6 Albright М. Building A Collective Security System, p. 332, 333.
7 U.S. Departmentof State Dispatch, 1992, Febr. 24, Vol. 3, № 8, p. 122.
8 Clinton W. A Strategic Alliance With Russian Reform. U.S. Department of State
Dispatch, April 5, 1993, Vol. 4, №14, p. 189-194.
9U.S.DepartmentofStateDispatch,April5, 1993, Vol. 4,№ 14,p. 192, 191.
10 Бывший высокопоставленный сотрудник госдепартамента писал, что с точки
зрения США, Китай является основной угрозой региональной безопасности. (Hitchcock
D. East Asia's New Security Agenda. The Washington Quarterly, Vol. 17, №1, Winter 1994,
p. 92). Одним из проявлений такой угрозы, по мнению ряда авторов, может стать растущая
возможность военной экспансии Пекина в Южно-Китайском море, направленной
против Вьетнама и Тайваня и даже Японии. (Foreign Affairs, Nov.-Dec. 1993, p. 67-68).
11 Подр. см.: Sorokin K.. Russia's "New Look" Arms Sales Strategy. Anns Control Today,
Vol. 23, № 8, October 1993.
12 Stanford University Campus Report, Vol.XXXVI, № 7, Nov. 17, 1993, p. 7.
13 Defense, Issue 1, 1993, p. 26.
14 Financial Times, June 22, 1993, p. 12.
15 National Defense, Vol. LXXVIII, N 489, July\Aug. 1993, p. 2.
16 Разумеется, европейская интеграция стимулируется и иными факторами. См.:
Маастрихтский процесс: реакция на новые вызовы. Мировая экономика и международные
отношения, 1993, № 9, с. 64-77,
17 Financial Times, December 3, 1993, pi.
18 Известия, 1993 25 ноября.
19 Поданным Financial Times (November 16, 1993, p. 6), в 1991 года внутриевропейская
торговля составляла 37 % от общемировой, в то время как торговля Западной Европы
с "внешним миром" только 12 %,
20 Цит. по: Financial Times, November 24, 1993. Это не была умышленная оговорка
Кристофера. По свидетельству известного американского аналитика Кэтрин Кэллхер, в
разговоре с ней один высокопоставленный сотрудник госдепартамента подчеркнул, что
торгово-экономические вопросы - это то, что сегодня имеет первостепенное значение
для США, и в этой области западноевропейцы уже не являются союзниками. Именно
поэтому США жестко реагируют на информацию об экономическом шпионаже со стороны
"дружественных государств". В ответ на раскрытие французской шпионской сети
правительство США рекомендовало американским компаниям бойкотировать авиасалон
в Бурже и обязалось использовать всю мощь ФБР для противодействия "шпионской
деятельности". The New York Times, April 30, 1993, p. Al, A7.
21 Finanical Times, November 25, 1993.
22 Усилиться за счет государств ЦВЕ стремится не только ЕС в целом, но и отдельные
его участники, в первую очередь Германия. Это лишний раз свидетельствует о слабости
"паневропейского" менталитета и о намерении Германии занимать ведущие позиции в
объединяющейся Европе. "Возрастающая интернационализация ведет к появлению новых
рынков сбыта, - писал ведущий немецкий промышленник на страницах американского
журнала, -но в то же время и создает новых конкурентов. ... Япония, Тайвань и
Корея - это всего лишь некоторые из многих новых экономических соперников Германии.
В то же время у Восточной Европы возрастает экономическая динамика, которая
должна уже в ближайшей перспективе обеспечить новые экономические возможности
для Германии". Daedalus, Winter 1994, Vol. 123, №1, p. 68, 69.
23 Например, оснащение двигателями американской фирмы "Пратт энд Уитни"
самолетов Ил-96М, которые, как ожидают, составят конкуренцию европейским "Аэробусам"
А-340. Можно также упомянуть проекты сотрудничества той же компании с
объединением "Пермские моторы", поставки двигателей для Ил-114МА фирмой "Аллисон"
из Индианаполиса, намечающееся финансирование "Боингом" ряда научно-исследовательских
программ в России. (Aviation Week and Space Technology, 1993, August 23,
p. 51-59).
24 Известия, 24 ноября 1993.
25 Ruhe V. Shaping Euro-Atlantic Policies: A Grand Stratagy for a New Era. Survival,
Vol. 35, № 2, Summer 1993, p. 136-137.
26 Московские новости, № 35, 29 августа 1993, с. 14Б.
27 У российских систем на данном этапе практически нет достойных конкурентов в
западном мире. Разрекламированные американские комплексы "Пэтриот" были дискредитированы
сообщениями о том, что в ходе войны с Ираком они оказались неэффективными
против иракских ракет "СКАД". В конце 1993 г.вопрос об использовании СА-12
(российское обозначение С-ЗОО) в европейской тактической ПРО уже обсуждался потенциальными
заказчиками и производителями из США, Западной Европы и России.
(Russian SA-12 Missiles Eyed for European ABM. Aviation Week and Space Technology,
September 13, 1993, p. 99).
28 На симпозиуме по вопросом ПРО, состоявшемся в апреле 1993 года под эгидой
ЗЕС, были названы ориентировочные сроки и цена развертывания тактической ПРО: 10
лет и 10 млрд. долл. (Defense News, May 3-9, 1993, p. 16).
29 В конце июля 1993 года Англия и Франция организовали двустороннюю Комиссию
по вопросам разработки совместной ядерной политики и доктрины. Хотя многие
западные аналитики выражают сомнение, что в ближайшем будущем тесная ядерная
кооперация двух стран действительно состоится и заменит ядерные гарантии США, они
тем не менее признают, что после почти четверти века безрезультатных переговоров
Париж и Лондон наконец пришли к практическому сотрудничеству. Оно уже охватывает
такие области, как обеспечение безопасности подлодок-ракетоносцев, координация зон
и времени патрулирования ПЛАРБ, создание новых пусковых установок для ядерных
ракет и слежение за ядерными силами бывшего СССР. (Defense News, Sept. 27 - Oct. 3,
pp. 1,36).
30 "Многонациональные воинские формирования, создаваемые в Европе, являются
скорее символами европейского единения, нежели прообразом объединенных вооруженных
сил," - писал, ссылаясь на мнение высокопоставленных военных чинов стран
Западной Европы, журнал Defense News (November 15-21, 1993, p. 8).
31 Выступая 6 февраля 1994 г. на ежегодной мюнхенской конференции по проблемам
безопасности, английский министр обороны М. Рифкинд заметил, что, по его мнению,
потенциальная угроза того, что Россия будет стремиться восстановить контроль над
"бывшей советской империей", является "наиболее вероятной угрозой безопасности Европы"
(Defense News, February 14-20, 1994, p. 18).
32 Независимая газета, 1993 22 июня.
33 Московские новости, 1993, № 29.
34 Красная звезда, 1993 28 октября.
35 В беседах с немецкими учеными и журналистами автору не раз приходилось
слышать, что достаточно предсказуем курс лишь политиков нынешнего "призыва". Настроенность
же политиков последующих поколений они прогнозировать не берутся,
36 Технических и финансовых препятствий для превращения Германии в ядерную
державу нет. Политические же намерения руководства могут быстро измениться не
только под влиянием настроений внутри страны, радикализации общественного мнения,
но и в результате внешних факторов. Таких, как решения Японии - азиатского визави
Германии - обрести ядерный статус (о нынешних проядерных настроениях в Токио см.:
Japan Mulls Atomic Weapons to Deter Nuclear Neighbors. The Washington Times, Nov. 10,
1993.P. 13).
1 Грешил смешением понятий даже российский министр иностранных дел А.Козырев,
что видно из названия его статьи:"Азиатским" путем - к системе безопасности в
Азии. У России нет непримиримых противоречий со странами АТР" (Сегодня, 1994 4
ноября).
2 Директор Центра японских исследований Института востоковедения РАН К. Саркисов
писал: "Торгово-экономическая коллизия между Токио и Вашингтоном - конфликт
грядущего XXI века, острая конфронтация совершенно нового типа... С исчезновением
социализма как мировой системы на первый план выходит новое противоречие -
между различной эффективностью национальных экономик" (Московские новости,
1994,20-27 февраля).
3 В 1987-1991 гг. темпы увеличения ВВП составили: в США - 2%, в то время как в
Японии и Гонконге -5 %, в КНР - 7 %, Тайване - 8 %, Сингапуре -9 %; в целом для
АСЕАН в 1978-1990 гг.- 5%, а с 1992 г.- 6% (Weidenbaum М. Greater China - A New
Economic Colossus? The Washington Quarterly, 1993, Vol. 16, № 4, p. 72.; Fact Sheet:
Association of Southeast Asian Nations (ASEAN). - U.S. Department of State Dispatch, 1993,
Vol. 4, № 31).
4 У шести западных членов "большой семерки" данный показатель упал с 8,1 % ВНП
в 70-е годы до 7,8% в начале 90-х. В то же время в начале нынешней декады "стандартный"
показатель для большинства крупных азиатских экономик АТР составил 30%, и
лаже для несколько ослабевшей в последние годы японской экономики 20%. Бели в
1980 г. центральные банки азиатских стран АТР аккумулировали шестую часть валютных
запасов, то в настоящее время - более двух пятых, причем эта цифра продолжает
расти (Courtis К. The Role of the Pacific Rim in the Global Economy: Prospects and
Perspectives, in: Cooperative Engagement and Economic Security in the Asia-Pasific Region.
Wash., 1993. p. 44-45).
5 К примеру, азиатские страны АТР вложили в США 100 млрд. долл., в то время как
США смогли инвестировать в эти государства 60 млрд. (Zoellic R. Economics and Security
in the Pasific. Cooperative Engagement and Economic Security..., p. 147).
6 В 1981-1991 гг. объем торговли между ведущими странами ЕС вырос на 60%, а
между странами Северо-Восточной Азии - Сингапуром, Гонконгом, Южной Кореей и
Тайванем - в 4 раза (Courtis К. The Role of the Pacific Rim in the Global Economy:
Prospects and Perspectives, p. 50-51 ). В начале 90-х годов объем торговли азиатских стран
АТР с США ежегодно составлял 300 млрд. долл., что в 1,5 раза превышало товарооборот
между США и Латинской Америкой, а торговля АСЕАН с США превысила американогерманский
уровень (Zoellic R. Economics and Security in the Pasific. in: Cooperative
Engagement and Economic Security..., p. 147).
7 Сегодня, 1994, 17 февраля.
8 Любопытно, что известный ленинский тезис об усилении межгосударственных
противоречий из-за неравномерности экономического развития вполне разделяет и нынешний
американский президент: в одном из университетов в Токио он подробно говорил
о "трениях, которые вызывают экономический рост" (Clinton В. Building a New Pacific
Community. - U.S. Department of State Dispatch, 1993, Vol. 4, № 28, p. 488.).
9 Подробнее о состоянии ядерных программ в трех "пороговых" странах см.: Новые
вызовы после холодной войны: распространение оружия массового поражения. Служба
внешней разведки Российской федерации. М" 1993, с. 92-94, 105-107, 113-115.
10 Эти инициативы, выдвинутые в ходе обмена "любезностями" с США, касались в
основном тактических и оперативно-тактических вооружений и должны были серьезно
сказаться на ядерном потенциале России к востоку от Урала: ядерное оружие должно
быть снято (и частично уничтожено) со второго по значению Тихоокеанского флота,
ликвидации подлежат боеголовки наземных ядерных ракет. Правда, они в меньшей
степени затронули авиационные ядерные боеприпасы, но это малосущественно в военно-стратегическом
плане, ибо основная часть российской авиации сосредоточена в западных
районах страны, К тому же у России за Уралом нет хорошо развитой системы
аэродромов, куда в условиях кризиса можно было бы перебросить большую массу авиации
из западных областей.
11 Pan Zhenqiang. Future Security Needs of the Asia-Pacific Region: Implications for US
Policy, in: Cooperative Engagement and Economic Security... p. 112.
12 CM., напр. анализ в: Aviation Week and Space Technology, February 7, 1994.
13 CM.: Дискуссия вокруг цивилизационной модели: С. Хантингтон отвечает оппонентам.
Полис-Политические исследования, 1994, № 1, с. 57; Тоффлер О. Америку
ждет раскол или единство с азиатским оттенком. Независимая газета, 1994, 7 июня. .
14 Весна и осень патриарха. Известия, 1994, 23 июля.
15 К концу этого столетия азиатская часть АТР будет на 90% зависеть от нефти как
источника энергии, и "важность этого фактора, а не международное право, будет определять
геополитические решения" данных стран (Ramsour D. The Age of the Pacific: How
Pacific? in: Cooperative Engagement and Economic Securuty... p. 65).
16 Eagleberger L. The Transatlantic Relationship - A Long-Term Perspective. NATO
Review, 1984, №2, p. 8-14.
17 Дефицит США в торговле с Японией обычно колеблется от 40 до 60 млрд.долл.
Особенно печалит американцев дисбаланс в обмене промышленной продукцией, который,
по официальны оценкам, достигает 10 млрд. долл. (Clinton В. Building a New Pacific
Community, р. 486), На самом деле его реальный размер куда больше. Например, половину
стоимости экспорта южиокорейских машин в США следовало бы приплюсовать к
стоимости японских поставок, так как значительная часть комплектующих производится
в Японии, либо в Корее на заводах, контролируемых японцами (Courtis К. The Role of
the Pacific Rim in the Global Economy: Prospects and Perspectives, p.51).
18 Документы поездки включали Декларацию о глобальном партнерстве и детальный
план действий по ее реализации. (CM.: U.S. Department of State Dipatch, 1992,Vol.3,
№ 3, p. 44-51).
19 В начале этого кризиса шапка на первой полосе "Нью-Йорк тайме" (The New York
Times, February 12, 1994) извещала: "Торговые переговоры с Японией провалились.
США угрожают принять агрессивные меры для пробивания заслонов на пути американских
товаров в Японию". Однако в публикациях не сообщалось, что во многих случаях
американские товары хуже по качеству и дороже.
20 О планах "японской перестройки" см.: Деловой мир, 1994 13 апреля.
21 Ramsour D. The Age of the Pacific: How Pacific? p. 60.
22 Вашингтон открыто заявляет, что на нынешнем этапе свою политику в бассейне
Тихого океана он намерен проводить через Японию (Clinton В. Building a New Pacific
Community, р. 486).
23 Компас (ИТАР-ТАСС), 1994, 27 апреля.
24 Помимо экономических, обозначились и политические контуры этого конфликта.
Недавно газета "Нихон кэйдзай" писала, что в МИД Японии была раскритикована
"дипломатия слепого следования Америке" и теперь проамериканская фракция составляет
меньшинство (Цит. по: Япония о себе и о мире. Дайджест, 1994, № 6, с. 45.).
25 Правда, американские эксперты считают, что если Китай будет особо усердствовать
в военных приготовлениях, то Токио все равно не справится с обеспечением собственной
безопасности и вновь обратится к Вашингтону за помощью (Courtis К. The Role of
the Pacific Rim in the Global Economy: Prospects and Perspectives, p. 55).
26 О состоянии японской ядерной программы и ее военных аспектах см. напр.:
Японская ядерная бомба: возможности и реалии. Процессы, проблемы, анализ: ИТАРТАСС,
1994, № 7, с. 15-25.
27 Китайские компании, имеющие тесные контакты с КНР, составляют до 70%
частного сектора в Малайзии, Индонезии, на Филиппинах. В Таиланде 9 из 10 крупнейших
экономических корпораций контролируются местными китайцами, а в Индонезии
-10 из 10. В скором времени (1997 г.) под формальный контроль КНР перейдет всегда
тесно сотрудничавший с великим соседом Гонконг, а также Макао (1999 г.), экономические
контакты которого с КНР бурно развиваются. Зарубежные наблюдатели отмечают
нарастание непрямого товарооборота между Китаем и Тайванем, а также расширение
двусторонней производственной и научно-исследовательской кооперации (Weidenbaum
М. Greater China - A New Economic Colossus? p. 71,72,75,76).
28 Weidenbaum М. Greater China - A New Economic Colossus? p. 77; Ramsour D. The
Age of the Pacific: How Pacific? p. 58.
29 Пограничники вылавливают лишь небольшую часть "неформальных" переселенцев.
Остальные бесследно растворяются в растущих как на дрожжах "чайнатаунах".
Такие неформалы переходят и через сухопутную границу с Мексикой, куда добраться из
Китая несложно. Что касается "ползучей" иммиграции, то существует масса способов:
посылка десятков тысяч студентов, которые стремятся остаться в США, "полупромышленная
поставка" китайских жен для разочарованных в местных феминистках американских
мужчин, скупка недвижимости и т. д.
30 Эксперты, например, пишут о колоссальных долларовых вливаниях, которые
делает китайская диаспора в экономику КНР, и отмечают укрепление блока дельцов
этой диаспоры и материкового Китая"(Деловой мир, 1994, 13 мая).
31 Были, разумеется, и другие - государственные - соображения. Например,
нежелание США дестабилизировать Китай в период трудностей, переживаемых его
экономической реформой. Вашингтон опасается повторения в Китае "советского варианта"
распада, чреватого неопределенностью в отношении судьбы его ядерного оружия
и неподдающимися управлению потоками беженцев.
32 Weidenbaum М. Greater China - A New Economic Colossus? p. 72.
33 Сейчас понижение жизненного уровня заставляет многих американцев покупать
дешевые китайские товары. С улучшением экономической конъюнктуры у них появится
возможность приобрести более качественную продукцию. Вместе с тем за нишу дешевых
товаров в спор с китайскими продуктами уже вступают мексиканские производите142
34 Имеются в виду проникновение Пекина на мировой рынок космических услуг и
поставки ракет и ракетных компонентов многим в т. ч. и "нелюбимым" Вашингтоном
региональным державам.
35 Независимая газета, 1994, 14 мая.
36 В Токио опасаются конкуренции со всей мощью БКЭ и пронимают, что в АТР
Японии предстоит борьба даже за сохранение достигнутых ею позиций на местных
рынках, где все ощутимее влияние китайской диаспоры.
37 У автора есть сведения о почти маниакальной озабоченности пекинского руководства
возможностью появления у Японии собственного ядерного оружия. В Китае не
исключают, что такое оружие уже существует, в частности, именно этим объясняется
постоянный мониторинг китайскими ВМС характера оснащения японских боевых кораблей.
38 Сегодня, 1994, 3 августа.
39 Manning В. Burdens of the Past, Dilemmas of the Future: Sino-Japanese Relations in
the Emerging International System. The Washington Quarterly, 1994, Vol. 17, №1, p. 46.
40 He все здесь идет гладко. Мешает своеобразие каждой из стран, экономические
противоречия между ними, даже территориальные проблемы (например, между Филиппинами
и Малайзией). Пока что наиболее тесно сотрудничают Индонезия, Малайзия
и Сингапур.
41 АСЕАН активно "обхаживает" Лаос, Папуа-Новую Гвинею и особенно добивался
(и добился) приема в эту организацию Вьетнама, который привлекает не только своими
потенциальными экономическими возможностями, но и довольно мощной и боеспособной
армией. Другой проект - создание субрегиональной политико-экономической
структуры с рабочим названием ЮВА-10, где механизмы АСЕАН служили бы своеобразным
ядром, вокруг которого сплотились бы Бирма, Камбоджа, Лаос и Вьетнам. Налаживаются
также мосты к Австралии и Новой Зеландии. Из более экзотических проектов -
установление "особых" отношений с Индией /очевидно, в противовес наращиванию
китайского влияния). Если последний вариант осуществится, баланс сил в АТР будет
существенно скорректирован.
42 Примерно 20% всех вооружений, импортируемых азиатскими странами, поступает
в государства АСЕАН (Hitchkock D, East Asia's New Security Agenda. The Washington
Quarterly, 1994, Vol. 17, № I, p. 95). Очевидно, это оружие имеет не только антикитайскую,
но и антияпонскую направленность.
43 Как отмечает один из руководителей Лондонского королевского института международных
отношений,"какой бы курс ни выбрал в будущем Китай, страны ЮВА и
далее будут обращаться за помощью прежде всего к США и Японии, но не только к ним,
для того, чтобы уравновесить китайское влияние" (Grant R. China and Its Asian
Neighbours: Looking Towards the Twenty-First Century. The Washington Quarterly, 1994,
Vol. 17, №1, p. 60). .Страны АСЕАН принимают и внутренние меры "самозащиты",
вроде косвенного ограничения политических прав своей китайской диаспоры (МЭиМО,
1993, № 10, с. 83).
44 Известия, 1993, 17 июля.
45 Уже сегодня дефицит США в торговле с одной Южной Кореей составляет 2 млрд,
долл. ежегодно. Кстати, если брать развитые страны АТР, то ежегодно США имеют
положительное сальдо лишь с Австралией.
46 Сегодня, 1994, 21 мая.
47 Не случайно официальные лица США характеризуют АТЭС как краеугольный
камень намечающегося регионального экономического сотрудничества (Lord W. Vision
for a New Pacific Community. U.S. Department of State Dispatch, 1993, Vol. 4, №26, p. 613).
48 Совещания АТЭС неоднократно, несмотря на лоббирование США, отказывались
принять в эту организацию Мексику (Focus on Asia-Pacific Economic Cooperation. U.S.
Department of State Dispatch, 1993, Vol. 4, № 43, p. 753, 754.).
49 Здесь яркий пример - строительство, вопреки сопротивлению американцев,
первого в мире частного космодрома "Пасифик спейс сентр" австралийской компанией
СТС на Папуа-Новая Гвинея с участием авиакосмических фирм России (Известия,
1994,19 августа).
50 Сегодня, 1994, 27 мая.
51 Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) (1927 г.) подчеркнул, что "русский" и "китайский"
вопросы являются для международного империализма наиболее острыми вопросами
политики". А XV съезд ВКП(б) признал "совершенно правильным" "лозунг защиты
Советского Союза и китайской революции ... как центральный лозунг текущего момента"
(ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов. 6 изд. ч. II. М.,
1940. с. 170-171, 232-233). Любопытно, что обсуждению китайского вопроса посвящена
значительная часть т. 9 сочинений Сталина.
52 В докладе на XIV съезде (дек. 1925 г.) на это весьма прозрачно намекнул Сталин:"Силы
революционного движения в Китае неимоверны... Они еще скажутся в будущем.
Правители Востока и Запада, которые не видят этих сил и не считаются с ними в
должной мере, пострадают от этого. Мы, как государство (курсив мой - К.С.), с этой
силой не считаться не можем. Мы считаем, что Китай стоит перед тем же вопросом,
перед которым стояла Северная Америка, когда она объединялась в одно государство..."
(Сталин И.В. Сочинения, т.7, с. 293).
53 Весьма показательна в этом плане тональность резолюции VII конгресса Коминтерна
(1935 г.), принятая по инициативе советской делегации: "...Помощь СССР, защита
его и содействие его победе над всеми его врагами должны определять действия
каждой революционной организации пролетариата, каждого подлинного революционера..."
(ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов. 6 изд. ч. II,
с. 803).
54 В выступлении в июле 1929 г. в ЦК Гоминьдана о советско-китайских отношениях
(в разгар кризиса вокруг КВЖД) Чан Кайши говорил: "Интересы III Интернационала
сталкиваются с интересами Гоминьдана... Между Китаем и Россией имеется много
неразрешенных проблем... Относительно КВЖД Советское правительство неоднократно
заявляло о своем намерении передать эту дорогу Китаю, но фактически оно только
стремилось закрепить свое положение на ней. "Красный" империализм является поэтому
более опасным, чем империализм "белый" (курсив мой - К. С. ), так как наличие
первого более трудно установить" (Цит. по: Внешняя политика СССР. Сборник документов,
т. III. М., 1945, с. 349.).
55 Подробнее о разногласиях КПК и ВКП(б) в предвоенный период см.: Очерки
истории коммунистической партии Китая. 1921-1969. М., 1971, с. 40-198. Хотя книга
была написана в ответ на "происки маоизма", поставленный на ней гриф "секретно" все
же, надо думать, обеспечивал хотя бы минимум достоверности в освещении событий тех
лет.
56 "В октябре 1940 г. он открыто ратовал за проведение на международной арене
линии союза с Германией, Италией и Японией... В августе 1944 г.... Мао Дзэ-дун говорил:
"Мы не ждем русской помощи,... китайские и американские интересы сходны... Мы
должны сотрудничать" (Ван Мин. Полвека КПК и предательство Мао Дзе-дуна. М.,
1975, с. 142.).
57 Среди прочего, желание Пекина иметь ядерную бомбу и начавшаяся примерно с
1957 г. пропаганда приемлемости ядерной войны объяснялись расчетами на то, что
только Китай - в силу численности населения и предполагаемой перестройки страны в
сеть самообеспечивающихся коммун - выживет и, следовательно, единолично победит
во всеобщем ядерном конфликте. Подробные расчеты выражались в формуле: если
половина человечества погибнет, то останется вторая половина, зато империализм будет
уничтожен, а за полвека или век население Китая опять вырастет даже больше, чем
Ьдвое.
58 По словам Суслова, "руководители КНР настойчиво добивались передачи им
Советским Союзом атомной бомбы. Они выражали крайнюю обиду на то, что наша
страна не предоставила им образцы атомного оружия" (О борьбе КПСС за сплоченность
международного коммунистического движения. Доклад М.А. Суслова на Пленуме ЦК
КПСС 14февраля 1964 г. М., 1964, с. 33.).
59 Пропагандистское "Новое время" писало примерно следующее: Мао заимствовал
у античных китайских легистов культ насилия и высокую оценку войны как способа
общения с соседями, а у Конфуция - идеи синоцентризма, шовинизма и ксенофобии
(Новое время, 1975, 5 января).
60 Показателен список "негативных" внешнеполитических акций КНР, приведенный
в "Правде": поддержка антиправительственных движений в Индии, Индонезии,
Бирме, Таиланде, Малайзии и на Филиппинах, китайско-индийский конфликт 1962 г.,
давление на Монголию, захват Парасельских островов, провокации вокруг островов
Сенкаку, вмешательство в Камбодже в 1975-1978 гг. и нападение на Вьетнам в 1979 г.
(Правда, 1979, 8 декабря). Если это не перечень геополитических "маневров" КНР в
Азии и Тихоокеании, то что?
61 Опять же доходчивое "Новое время": после ядерного конфликта СССР и США
Америка и Европа превратятся в пепел, а Китай предполагает господствовать над оставшейся
частью мира, которой посчастливится избежать ядерной катастрофы (Новое время,
1981,27 декабря).
62 Однако руководство КПК по-прежнему рассматривает международные отношения
как "театр боевых действий", в перспективе - в XXI в. - способный превратиться в
" театр одного актера". Неизвестно, правда, есть ли в нем по этому поводу разногласия.
63 Наращивание и модернизацию неядерного военного потенциала КНР, усиление
его наступательной направленности и одновременное совершенствование китайских
ядерных вооружений отмечают и отечественные, и западные наблюдатели (подр. см.:
Китай чем дальше, тем небезопасней. Нью-Йорк Тайме. Недельное обозрение, 19 января
- 1 февраля 1994; Zhangi. China Heads Towards Blue Waters. International Defense
Review, 1993, № II, p. 879-880; China Upgrading Nuclear weapons. Experts Say. Los
Angeles Times, 9.XI. 1993).
64 При том, что в России население составляет менее 150 млн. чел. (в Китае живет
1.2 млрд. чел. и ежегодно к ним добавляется еще 13 млн.), в непосредственной близости
от границ с Китаем проживает всего 32 млн. чел.: в Сибири - 24 млн., на Дальнем
Востоке - 8 млн. При сохранении нынешних неблагоприятных демографических и
экономических тенденций совокупное население этих российских регионов может
упасть до 8 млн. чел. к 2010 г. (Известия, 1994, 20 мая).
65 Тогда в беседе с представителями соцпартии Японии Мао пообещал "рассчитаться"
с Москвой за отторжение от Китая области к востоку от Байкала с городами Хабаровск и
Владивосток, а также Камчатки. (Выступления и статьи Мао дзе-дуна разных лет, ранее
не публиковавшиеся в печати. Вып. 6. М., 1976, с. 182).
66 "Пробные шары" запускаются уже сейчас: военно-исторический журнал
"Цзюныии лиши" протестовал против незаконного отторжения от Китая в 30-е годы
Тувы, а также Монголии (Приводится по: Красная звезда, 1994, 4 мая).
67 Московские новости, 1994, 24 апреля -1 мая.
68 Kristof N. The Rise of China. Foreign Affairs, 1993, Vol. 72, № 5, p. 64.
69 Перемена положительного торгового сальдо на дефицит произошло на рубеже
1992-93 гг. За первые пять месяцев 1993 г. он составил 36,1 млрд. долл. (Financial Times,
June 251993).
70 Московские новости, 1994, 22-29 мая.
71 Российские вести, 1994, 24 мая.
72 Сегодня, 1994, 25 мая.
73 Несмотря на бесспорные экономические успехи КНР, происходит быстрое обнищание
значительной части китайских крестьян (их 300 млн.), остается крайне низким
уровень жизни в менее развитых провинциях (к последним относятся многие провинции,
примыкающие к России), а в абсолютной бедности живет 80 млн. китайцев (Компас,
1994, № 55, с. 54, 57). Так что у пекинских руководителей в принципе есть кого соблазнять,
а в китайском обществе есть кому соблазняться идеей освоения потенциально
богатых северных заграничных территорий.
74 Подробнее о проблеме "тихой экспансии" Китая в Россию см.: Известия 1994, (16
и 27 апреля, 20 мая; Красная звезда, 1993, 28 ноября). Немецкая газета даже рассказала
о китайском миллионере, который сделал своим хобби "приобретение наполовину обанкротившихся
русских предприятий" (Цит. по: Компас, 1994, № 55, с. 53).
75 Цымбурский В.Л. Остров Россия. Перспективы российской геополитики. Полис
- Политические исследования, 1993, №5, с. 21, 22.
76 Вопрос о достижении согласия отпадает, разумеется, сам по себе при введении
авторитарного правления. Правда, скоординированность внешней политики и ее нацеленность
на конечный результат в этом случае становится даже большим - на Западе до
сих пор вспоминают бульдожью хватку "мистеров Нет" - Молотова и Громыко.
77 Здесь примером для России может служить Франция времен де Голля. Трезво
оценив соотношение сил, Париж тем не менее достаточно последовательно отстаивал
свое право играть достойную и самостоятельную роль на мировой арене. В вопросе, чем
же руководствоваться в отношениях типа (по тогдашнему выражению) "слабый против
сильного", в военной области французские лидеры сделали ставку на ядерное оружие,
называя его "великим выравнивателем (военных и политических) возможностей", а в
политической - на умелое маневрирование между Москвой и Вашингтоном. Результаты
пожинала не только Франция, но и все мировое сообщество - де Голля считают "западным
отцом" Хельсинкского процесса и начала нового этапа разрядки напряженности.
78 Модернизация армии и флота на востоке России необходима не только для обретения
большей уверенности во внешней политике в АТР. Приходится считаться и с тем,
что у нашего великого китайского соседа нарастает внутреннее напряжение: между
провинциями с очень различными уровнями развития и материального благополучия, а
также провинциями с разной геополитической ориентацией (Gong G. China's Fourth
Revolution. The Washington Quarterly, 1994, Vol. 17, №1, p. 34.); обеспеченными и очень
бедными (крестьянами и рабочими неприбыльных госпредприятий) гражданами страны;
ханьцами и национальными меньшинствами (последних насчитывается 90 млн.
чел. и они проживают на 60% территории страны). Эти и другие противоречия, по
оценкам аналитиком ЦРУ, могут привести к развитию ситуации в Китае по югославскому
варианту (Известия, 1993, 23 ноября). В этом случае нам, возможно, потребуется
немалая сила для предотвращения распространения конфликта на нашу территорию и
сдерживания потоков беженцев.
79 Независимая газета, 1994, 3 июня.
80 Сегодня, 1994, 24 июня.
81 Сегодня, 1994, 1 февраля.
82 Президент Южной Кореи Ким Ен Сам уже предложил "соединить наши технологии
и ваш (российский) потенциал" (Известия, 1994, 31 мая). Но пока для Сеула,
пожалуй, основная стратегическая задача - объединение страны, чем вызваны его
нынешние заигрывания с Пекином, имеющим определенное влияние на Пхеньян. А вот
затем экономическая и даже политическая "уния" Кореи и России в АТР вполне может
состояться.
83 Ср., например, так называемые владивостокские инициативы М.Горбачева от
июля 1986 г., сходные с инициативой А.Козырева для АТР (Сегодня, 1994, 1 февраля),
84 Многие зарубежные авторы считают затеи с системами коллективной безопасности
разных видов нежизнеспособными. Приведу лишь одно высказывание: "В отличие
от Европы, АТР характеризует высокий уровень политического разнообразия, который...
ведет к несходному восприятию угроз и различиям в интересах безопасности.
Многосторонние пакты в Азии никогда эффективно не функционировали и не играли
заметной роли в обеспечении (местной) оезопасности" (Pan Zhenqiang. Future Security
Needs of the Asia-Pacific Region: Implications for US Policy, p. 108).
85 Известия, 1994, 12 ноября.
1 К примеру, И. Сталин всего два раза высказывал свою оценку ядерного оружия - в
интервью 17 сентября 1946 г. (Внешняя политика Советского Союза. 1946. М., Госполитиздат,
1952, с. 70) и в интервью, опубликованном в "Правде" 6 октября 1951 г. Разумеется,
проявляли сдержанность и политики рангом поменьше.
2 50 лет Вооруженных Сил СССР. М., Воениздат, 1968, с. 502.
3 Как-то: роль ядерного оружия в наступающую эпоху; перспективы его политического
и военного использования в условиях режимов договорных ограничений, широкого
фактического распространения средств массового поражения, развертывания систем
ПРО; ядерная стратегия России и т.п.
4 Последний из известных случаев - обсуждение в американских верхах летомосенью
1980 г. планов нанесения ядерных ударов по советским войскам, которые, как
докладывала разведка США, были готовы вторгнуться в Иран с территории только что
оккупированного Афганистана и из Закавказья, дойти до берегов Персидского залива и
установить контроль над поставками нефти на Запад (Schemmer В. Was the US Ready to
Resort to Nuclear Weapons for the Persian Gulf in 1980? Armed Forces Journal International,
1986, September, pp. 92-105).
5 Широко известна, к примеру, открытая ядерная угроза Н. Хрущева в адрес участников
тройственной агрессии на Ближнем Востоке. Но были и другие острые ситуации,
например, в период обострения советско-китайских отношений в 1969 г. (Как мы держали
палец на красной кнопке. - Комсомольская правда, 1992, 15 февраля).
6 См., напр.: MccGwire М. Is there a Future for Nuclear Weapons? International Affairs,
April 1994, Vol. 70, N 2, p. 216.
7 Хрущев Н.С. За прочный мир и мирное сосуществование. М., Политиздат, 1958, с.
189.
8 См., напр.: Чазов Е., Ильин Л, Гуськова А. Ядерная война: медико-биологические
последствия. М" АПН, 1994, 268 с.
9 Голицын Г., Гинзбург А. Природные аналоги ядерной катастрофы, в кн.: Климатические
и биологические последствия ядерной войны. М., Наука, 1986, с. 101-102.
10 ТАСС, 7 сентября 1985, серия АД, с. 2-4.
11 Там же, с. 5-11; Nuclear Winter and National Security. Maxell Air Force Base
(Alabama), Air University Press, July 1986, pp. 68-75; Hoeber F., Squire R. The "Nuclear
Winter" Hypothesis: Some Policy Implications. Strategic Review, Summer 1985, p. 42-44;
Horowitz D., Lieber R. Nuclear Winter and the Future of the Deterrence. - The Washington
Quarterly, Summer 1985, pp. 63-69; Heuring Т., Stein P., Yam Ph. Assured Destruction,
Nuclear Winter and the Changing Strategic Arsenal. Anns Control, 1986, Vol. 7, N 2, p.
17-175; и др.
12 Суриков А., Сутягин И. Во внешней политике - прорыв за прорывом, в интересах
России дыра на дыре. Сегодня, 1995, 29 марта.
13 Эти цифры Б, Ельцин называл еще в январе 1992 г. Похоже, что инициатива не
была взята с потолка. Названные цифры соответствовали второму - 75-процентному -
варианту ядерных сокращений (первый - 50%, третий -95%), проанализированному в
одном из заказных исследований Академией наук СССР (См.: Стратегическая стабильность
в условиях радикальных сокращений ядерных вооружений. М., Наука, 1989, с.
12, 44-48). А раз так, то они могут появиться вновь, тем более что многие советские
ученые, проводившие экспертизу, не только не отошли от дел, но и и хорошо продвинулись
по служебной лестнице.
14 Такой уровень предлагали ведущие либеральные американские эксперты (См.,
например, Bundy М., Crowe W., Drell S. Reducing Nuclear Dangers. Foreign Affairs, Spring
1993, pp. 152-154). За сохранение 1000 стратегических боеголовок при запрете тактических
ядерных вооружений и установлении квоты в 200 зарядов для Лондона и Парижа
высказался авторитетный Центр стратегических и международных исследований CSIS
(Defense News, Aug. 16-22, 1993, p. 8). Их последователи есть и у нас в стране. Так, на
конференции в Российском институте стратегических исследований (РИСИ) 10 февраля
1993 г. руководитель одного из НИИ Министерства обороны генерал В. Дворкин
утверждал, что при уровне в 1000 стратегических зарядов у каждой из сторон Москва в
первый раз сравняется с Вашингтоном по способности наносить ответный удар и поражать
высокозащищенные военные цели.
15 Красная звезда, 1993, 28 января. О невозможности поддержания разрешенного
договором СНВ-2 уровня боеголовок на МБР писал также первый зам. начальника
Центра военно-стратегических исследований генерал А. Полицын (Красная звезда,
1993,18 марта).
16 Один из американских первооткрывателей "ядерной зимы" К.Саган писал, что
использование в первом ударе по наземным целям 2200-4500 (в зависимости от способа
применения) боеголовок опасно приближает мир к порогу климатической катастрофы.
(Sagan С. Nuclear Winter and Climatic Catastrophe. Foreign Affairs, Winter 1983-84, p.
276). Другие ученые анализировали еще более широкий спектр сценариев: от нанесения
1000 ударов по городам общей мощностью в 100 мт и предполагаемой "среднестатистической"
ядерной войны с использованием 10400 боеголовок мощностью 5000 мт по
военным и гражданским целям сплоть до полномасштабного глобального ядерного обмена-
16160 боеголовок совокупной мощностью 10000 мт. (Ehriich A. Nuclear Winter. The
Bulletin of the Atomic Scientists, 1984, vol. 40, № 4, p. 4S).
17 Речь идет прежде всего о морских ракетах "Трайдент-2", крылатых ракетах
различных видов базирования и бомбардировщиках В-2, число которых может превысить
ныне запланированный уровень в 20 единиц (Известия, 1995, 17 июня). Напомню,
что самолеты В-2 изначально задумывались как охотники за советскими мобильными
ракетами, такими, как СС-25 "Тополь", которые в соответствии с нынешними планами
должны стать основой российских наземных СЯС.
18ProjectAirForceAnnualReport. FiscalYear 1992. AR-3800-af.RAND, p. 28.
19 Близость дат начала массовой публикации в США и других странах исследований
на тему "ядерной зимы" (1982 г.) и объявления Р. Рейганом программы СОИ (март
1983 г.) наводят на мысль о связи этих двух событий.
20 В июне 1995 г. палата представителей Конгресса США фактически высказалась
за дальнейшее ускорение противоракетных разработок, выделив на эти цели в 1996
финансовом году на 763 млн. долл. больше, чем запрашивала администрация (Сегодня,
1995,16 июня).
21 Подробнее о серьезных просчетах российской стороны на этих переговорах и
планах США, связанных с созданием ПРО ТВД, см.: Белоус В. СОИ-"Джи-ПАЛС"-
ГСЗ-ПРО ТВД. Что дальше? Сегодня, 1995, 10 февраля; Суриков А., Сутягин И. Во
внешней политике - провал за провалом...; Ознобищев С., Суриков А. "Новая" ПРО:
панацея от угроз или угроза стратегической стабильности? Сегодня, 1995, 6 мая. Еще
более критичны некоторые западные эксперты. Один из них отмечает, что стороны
заняты определением технического разграничения стратегических и тактических противоракет,
хотя куда в большей степени боевой потенциал любой системы ПРО, в том
числе и ПРО ТВД, зависит от возможностей космических датчиков обнаружения и
целеуказания, а об этом разговор не идет вообще. В результате под угрозу ставится
реальное сохранение режима договора по ПРО. (Falkenrath R. Theater Missili Defence
and the Anti-Ballistic Missile Treaty. Survival, Winter 1994-95, Vol. 36, №4, p. 154).
22 Так, по состоянию на конец 1994 г. основное стратегическое оружие США -
ракеты "Трайдент-2", развернутые на 7 подводных крейсерах, более чем на две трети
были оснащены относительно маломощными боеголовками в 100 кт (944 ед.), 400 зарядов
имели мощность 475 кт. Все последующие ракеты этого класса (а программа их
развертывания выполнена в лучшем случае наполовину) планируется оснащать боеголовками
по 100 кт. (Blair В. Global Zero Alert for Nuclear Forces. Wash, Brookings, 1995, p.
61).
23 Особенно много информации о "заглубляющихся" боеголовках появлялось в 19871988
гг., хотя до того времени работы велись уже несколько лет (См., напр,, Aviation Week
and Space Technnology, June 8, 1987, pp. 28, 29; The Wall StreetJoumal, November 6, 1987;
Washington Times, September 12, 1988; Красная звезда, 1988, 15 сентября). Затем наступила
пауза. После операции "Буря в пустыне" в американской прессе появились свидетельства
того, что ближневосточные страны, включая Сирию и Иран, стали прятать
ключевые объекты военной инфраструктуры под землю. Там, как решили американские
военные, их могли бы "достать" только "заглубляющиеся" ядерные заряды. Новая (но,
очевидно, не единственная) потенциальная область применения стимулировала работы
по их созданию в Лос-Аламосской лаборатории. (Aviation Week and Space Technnology,
June 7, 1993, p. 77).
24 Подр. об этих вооружениях см.: Белоус В. Ядерное оружие третьего поколения.
Военнаямысль, 1991,№ 11-12,с. 117-121.
25 National Military Strategy of the United States. Wash., 1992, p. 6.
26 San Francisco Chronicle, Dec. 8, 1993.
27 Гарвардский профессор подчеркивал, что 100 ударов по городам способный инициировать
"ядерную зиму", а 1000 ударов по шахтам МБР - нет (Nye J. Nuclear Winter
and Policy Choices. Survival, 1986, №2, p. 119).
28 Gray С. Understanding Nuclear Strategy. Defense Science and Electronics, January
1987, p. 83.
29 Подр. см.: Данилевич А., Шунин О. О стратегических неядерных силах сдерживания.
Военная мысль, 1992, № I.e. 46-54.
30 Красная звезда, 28 января 1993. Справедливости ради отмечу, что впервые публично
привлек внимание к этой проблеме известный советский военачальник в статье,
стоившей ему поста начальника Генштаба Советской Армии. Он писал, что быстрое
развитие обычных средств поражения "делают многие виды оружия глобальными...
Резко возросшая дальнобойность обычного оружия позволяет сразу же охватить активными
боевыми действиями не только приграничные районы, но и территорию всей
страны..." (Огарков Н. Защита социализма. Опыт истории и современность. Красная
звезда, 1984,9 мая).
31 Оскандалилась даже российская МБР "Тополь" (СС-25), о надежности которой
было сказано много лестных слов. Во время инспекционной поездки П, Грачева в войска
Посмотри в окно!
Чтобы сохранить великий дар природы — зрение,
врачи рекомендуют читать непрерывно не более 45–50 минут,
а потом делать перерыв для ослабления мышц глаза.
В перерывах между чтением полезны
гимнастические упражнения: переключение зрения с ближней точки на более дальнюю.
запланированная к пуску ракета (надо полагать, предварительно проверенная) просто
не взлетела и была заменена резервной. (Сегодня, 1995, 20 апреля).
32 Несколько лет назад руководитель советской ядерной программы и нынешний
российский атомный министр В. Михайлов признавал, что "научные программы (по
ядерному оружию третьего поколения) идут, но без натурных экспериментов". (Комсомольская
правда, 1992, 22 июня). В другом интервью он охарактеризовал это оружие
как "оружие избирательного, направленного действия. Возможное применение нового
типа зарядов... не вызовет глобальной катастрофы для всего человечества". (Комсомольская
правда, 1990, 19 июля). А относительно недавно в газетах прошло сообщение о
разработке российскими учеными нейтронной бомбы "размером с бейсбольный мяч",
впоследствии, правда, опровергнутое. (Известия, 1994, 14 апреля; Независимая газета,
1994,16 апреля).
33 Пожалуй, недостаточно в этой связи упомянуть отказ от позиции неприменения
первым ядерного оружия в новой военной доктрине России, смягченный малозначащими
оговорками. Более наглядны речи высокопоставленных военных на всякого рода
полузакрытых интеллектуальных тусовках. Так, выступая на одном из совещаний в
Российском институте стратегических исследований (РИСИ) весной 1994 г., генерал А.
Акимов из ЦФТИ МО говорил о важной роли ядерного оружия в сохранении глобальной
стабильности и обеспечении национальных интересов. В доказательство своих слов он
привел следующие расчеты: стоимость современной обычной боеголовки для оперативно-тактической
ракеты в 1,5 р. больше, чем ядерной; уничтожить группировку боевых
кораблей противника в 100-130 раз дешевле с помощью ядерного, нежели обычного
оружия; при отражении массированного налета авиации противника эффективность
конвенциональной ПВО составляет 20%, при замене на пятой части зенитных ракет
обычных боеголовок на ядерные эффективность возрастает до 80%.
34 Аргументы и факты, 1992, № 48.
35 Красная звезда, 1989, 29 сентября/16 ноября.
36 Иванов Б. Атомный взрыв у поселка Тоцкое. Военно-исторический журнал,
1991, №12, с. 83.
37 Аргументы и факты, 1990, № 43.
38 См., напр., Whimey N. British Nuclear Policy After the Cold War. Survival, Winter
1994-95, Vol. 36, № 4, pp. 97-100; Yost D. Nuclear Debates in France. Survival, Winter
1994-95, pp. 116-118.
39 CM., напр.: Shambaugh D. Growing Strong: China's Challenge to Asian Security.
Survival, Summer 1994, Vol. 36, № 2, pp. 56-57; Китай совершенствует свой ракетноядерный
потенциал. Сегодня, 1995, 1 июня; французский эксперт о ядерном оружии
Китая. Компас, №178, 21. II.94, с. 18-29.
40 В американских научных изданиях уже просчитываются плюсы и минусы угрозы
и реального применения ядерного оружия против новых ядерных государств в ответ на
их конфликтные в отношении американских интересов действия. См., напр.: Dunn L.
Rethinking the Nuclear Equation: The United States and the New Nuclear Powers. The
Washington Quarterly, Winter 1994, Vol. 17, №1, pp. 6-19.
41 "Распространительный" эффект процесса ядерного разоружения признается и
ряд американских ученых. Один из них прямо пишет:" Глуоокие сокращения...арсеналов
ядерных держав скорее усилят, нежели уменьшат тягу к ядерному оружию в других
странах. Mandelbaum М. Lessons of the Next Nuclear War. Foreign Affairs, March/April
1995, Vol. 74, № 2, p. 25.
42 Их уже давно подозревают в вынашивании ядерных замыслов, подкрепляемых
соответствующими технологиями, общей экономической мощью, а в Японии - еще и
внушительными запасами плутония. Подозрения усиливаются еще и тем обстоятельством,
что вопрос о ядерном довооружении периодически публично обсуждается в самих
этих странах. См., напр.: Japan Mulls Atomic Weapons to Deter Nuclear Neighbors, The
Washington Times, Nov. 10, 1993; Japan's Growing Nuclear Equivocation. Baltimore Sun,
Dec. 10, 1993; S.Korea Fears Japanese Nuclear Capability. Defense News, Dec. 13-19, 1993,
p. 6; KotlerW., Muller H. Germany and the Bomb. Nuclear Policies in the German States, and
the United Gemany's Non-Proliferation Commitments. PRIF Report № 14. Frankfurt am Main,
1990.
43 Так, несмотря на существование режима нераспространения ракетных технологий,
наиболее активные "распространители" к нему не присоединились (Северная Ко149
рея), или, объявив о своей "приверженности", его все же не соблюдают (Китай) (См.:
The New York Times, August 26, pp. Al, A4/December 12, pp 1, 4). В конце 1993 г.
американский журнал Aviation Week and Space Technology сообщал, что страны третьего
мира получают растущую возможность приобретать или создавать не только баллистические,
но даже дешевые крылатые ракеты.
44 Например, некоторые американские ученые предлагают своему правительству
содействовать созданию надежных систем "позитивного" и "негативного" контроля над
ядерным оружием в новых ядерных государствах с целью не допустить несанкционированного
или случайного его применения. При этом они ссылаются на пример сотрудничества
в этой области в прошлом: в начале 60-х гг. США якобы довели до сведения как
Англии, так и СССР детальную информацию об устройстве собственной новинки -
"электронных замков" на ядерных боеголовках (Feaver P. Command and Control in
Emerging Nuclear Nations. International Security, Winter 1992-1993, Vol. 17, № 3, pp.
183-185).
45 США, например, уже несколько лет настойчиво рекомендуют Японии поучаствовать
в американской программе по созданию ПРО ТВД. (Известия, 1993, 25 ноября;
Красная звезда, 1995, 6 мая).
46 Freedman L. Great Powers, Vital Interests and Nuclear weapons. Survival, Winter
1995, Vol. 36, № 4, p. 39.
47 Ведущая американская газета, ссылаясь на серию заявлений российских официальных
лиц, утверждала, что в арсеналах СССР в 1986 г. имелось ядерных боеголовок
намного больше, чем предполагали даже американские ястребы - более 45 тыс. ед.
Плюс к этому - 1200 т обогащенного урана (The New York Times, Sept. 26, 1993).
48 "Вашингтон заинтересован в отслеживании развития пока неоольших китайских
ядерных сил", отмечается в авторитетном американском издании (Strategic Assessment
1995. U.S. Security Challenges in Transition. Wash., Institute for National Strategic Studies,
1995, p. 121).
49 CM.: Договор о нераспространении ядерного оружия. Проблемы продления. М.,
Служба внешней разведки, 1995, с. 40-73.
50 Blair В. Global Zero Alert for Nuclear Forces, p. 8.1
51 Как сообщил автору в частной беседе бывший высокопоставленный военный,
один из участников подготовки всех трех изданий "Военной стратегии" (под общей ред.
Маршала Соколовского), а ныне сотрудник Института США и Канады, в конце 50-хначале
60-х годов из-за ограниченности спектра угроз вся гибкость тогдашнего советского
военного планирования сводилась к двум вариантам применения ядерного оружия -
"тотальному" (уничтожение США и Западной Европы) и "ограниченному" (уничтожение
одной Западной Европы).
52 Quester G. The Future of Nuclear Deterrence. Survival, Spring 1992, p. 82.
53 CM., напр.: ВолковЛ. Предназначение, задачи и состав Ракетных войск стратегического
назначения в современных условиях и в перспективе. Военная мысль. Специальный
выпуск. Июль 1992 с. 58. (Начальник одного из НИИ Минобороны, он всегда
занимал довольно жесткую позицию в отношении сокращения ядерных вооружений. В
частности, выступил против договора СНВ-2, за что и был замещен более покладистым
генералом).
54 При сопоставлении аргументов противников и сторонников договора СНВ-2
(См.: К. Sorokin. Russia's Security in a Rapidly Changing World. Stanford, Jan. 1994, pp.
75-79; К. Sorokin. The Nuclear Strategy Debate. Orbis, Winter 1994, Vol. 38, № I, pp.
24-35) аргументы первых выглядят предпочтительнее.
55 Даже ведущие "либеральные" российские эксперты (Г. Берденников, В. Дворкин,
А. Арбатов), анализируя последствия невыполнения Договора СНВ-2, отмечают,
что "как показывают результаты моделирования боевых возможностей, отличие потенциалов
сдерживания сторон будет незначительным: не более чем 20 процентов в пользу
США". (Известия, 1993, 10 апреля).
56 Красная звезда, 1993, 28 января.
Закладка в соц.сетях
